– Есть еще одна такая смешная история про детскую площадку…
– Постойте. Это все шутейные, если мы правильно понимаем, зарисовки. Но мы вас знаем и полюбили, как автора серьезных, пусть и не без элементов сатиры, историй. И очень ждем продолжения этих повествований. Или по крайней мере материала такого же эмоционального накала, глубины, драматургии, одним словом. Где человеческие судьбы; рассказ о людях, повидавших на своем веку; знающих какие-нибудь тайны; путешествующих по местам, куда сложно попасть; сталкивающихся с преодолением чего-то. Даже пусть несколько мистические. Какие-то вещи, о которых еще никто не писал. У вас прекрасно получается раскрывать подобные темы. В общем: что-нибудь серьезное сейчас есть у вас в работе?
– Ну смотрите… Есть такая задумка написать про современную Золушку. Только с несчастливым концом… – ответил я первое, что пришло в голову.
– Интересно. И какое же несчастье случилось в конце?
– В конце она убивает всю семью, – спокойно и без раздумий ответил я.
– Да?.. Так… а в начале?
– А в начале… девочку лет десяти-двенадцати берет из детского дома на попечение семья, в которой уже есть двое родных мальчиков. Они на пару, тройку лет старше ее. Приемные родители делают из девочки, по сути, рабыню, а братья бьют ее и издеваются. Со временем девочка становится жертвой в том числе и половых извращений как братьев, так и отца семейства. При этом мачеха знает и не препятствует происходящему. Так проходит несколько лет. Потом девочка встречается с выпускниками того детского дома, с которыми росла в одной группе. Подростки замышляют месть и жестоко убивают всех четырех мучителей…
Мое монотонное, ленивое и какое-то отстраненное от ужасной, кровавой темы повествование произвело на слушателей магическое действие. Они некоторое время сидели оцепенев. Только когда я начал рассказывать о половом насилии над несовершеннолетней Борщ, выпучив глаза, смачно сглотнул. Наверное, представил себе картину и захотел есть.
– Скажите, – после продолжительной паузы осторожно начал Колмыков, – а разве никто об этом раньше не писал? Мне кажется, уже была подобная история у кого-то.
– Да? – обрадовался я. – Тогда не буду.
– Но я могу ошибаться… – пристально глядя на меня сказал полковник.
– Я точно еще не писал! – улыбнулся я чтобы разрядить обстановку.
– Ну, и хорошо! – улыбнулся в ответ, мгновенно «оттаявший» Колмыков. – А вот кстати: почему в ваших произведениях так мало женских персонажей? Вот Золушка, о которой вы нам рассказали, это, пожалуй, единственный главный герой женского пола. И то в проекте. Почему так?
– Не знаю. Мне сложно понять женскую суть. Описывать эмоции и переживания женщины необходимо глубоко, тогда это «возьмет за душу». А если ее не чувствуешь, то и браться не стоит. Кроме того, должна быть какая-то идея произведения. Не станешь же описывать переживания какой-нибудь Нюры просто потому, что она сидит и переживает. Может кто-то и сможет, а я не вижу себя романистом и на такое у меня точно фантазии не хватит. Да и усидчивости тоже, – написать, не сопереживая герою, что-то такое…
Я вовремя прервался, спохватившись, что не стоит раскрывать все секреты ремесла и рассказывать свои домыслы о том, как автору иногда приходится настолько вживаться в роль своего персонажа, что он в стремлении показать картину происходящего максимально реалистично, бывает даже одержим, и проигрывает описываемые сцены не только в голове, но и на месте самого действия. И чем достовернее выглядит описание, тем более маниакален автор. Происходит ли такое на самом деле сказать возьмусь только за себя – со мной точно нет, но поди ж ты потом докажи этим двум обратное!
– Какое? – видя мое замешательство, быстро, чтобы я чего-нибудь не утаил, сориентировался Колмыков.
– Лирическое, что ли… Не знаю, как точно охарактеризовать. Вот родилась у меня идея про Золушку, но смогу ли я ее реализовать…
– Лучше не надо! – перебил мои рассуждения полковник.
– Почему? – его слова очень удивили меня.
– Сейчас тема института семьи у нас на подъеме. Государство предпринимает огромные усилия в данном направлении. Особое место в нем уделяется приемным детям. Это очень серьезный и важный вопрос, о котором необходимо много и повсеместно говорить, проводить мероприятия, направленные на недопущение увеличения уровня сирот, упростить алгоритм передачи их в благополучные семьи. Мы должны показывать насколько просто могут обрести радость полноценной жизни, люди, не имеющие собственных детей и страдающие от этого. И какое счастье испытает ребенок, обретший любящих его родителей. Теперь представьте, на фоне такой светлой, гуманной миссии, всесторонне поддерживаемой нашим правительством и президентом, появится ваше подрывающее общегосударственные старания произведение…
На улице сверкнула молния. Мы молчали в ожидании грома. Когда он прогремел, Александр Анатольевич продолжил тему Золушки.
– Послушайте мой добрый совет: это тяжелая, грустная история и не надо ее писать. Ни к чему хорошему она не приведет. Договорились?
– Ну, хорошо… – как бы нехотя согласился я, однако радуясь в душе, ведь писать о ней никогда не собирался и даже думать не думал. – Тогда может еще что-нибудь из веселого вспомнить?
– Не надо! – оборвал Колмыков и снова замер.
Казалось он перебирает в голове новые темы, но не может выбрать какую именно стоит обсудить, поэтому неожиданно, словно вспомнив что-то упущенное в давно состоявшемся разговоре, спросил:
– А эту историю про девочку вам кто рассказал?
– Я ее только что придумал, – весело ответил я.
– А-а-а… как это у вас быстро получается, – недоверчиво улыбнулся в ответ полковник. – Что еще придумаете? Только серьезное, как мы любим!
Экспромт требовал передышки, и я ненадолго задумался.
– Рассказ о том, например, как запущенный дрон попал в двигатель самолета, что привело к авиакатастрофе, – продолжил сочинять я.
И зачем я только ляпнул такое?!
– Дрон? Какой дрон? Где? – улыбка исчезла с лица Колмыкова навсегда.
– Ну… такой маленький летательный аппарат с пропеллерами сверху…
– Разведывательный? Где это случилось? Кто запустил? – продолжил стремительный допрос, разволновавшийся не на шутку, полковник.
– Да нет… обычный, белый такой… маленький… – сбитый с толку таким шквалом вопросов потупился я.
– Так… Самолет противника, я надеюсь? Место боевых действий можете назвать? Когда это произошло?
– Я не знаю… То есть, я знаю… То есть… нет…
– Ну что: ни да, ни нет? Откуда у вас информация?
– Да нет никакой информации! – неожиданно для самого себя повысил я голос и начал быстро перебирать слова. – Рассказ о том, как школьники на поле вблизи аэропорта, из интереса, запустили коптер с камерой, хотели снять садящийся лайнер, а его затянуло в двигатель. Произошло возгорание и самолет приземлившись сгорел. Да я, может, и писать-то не буду. Это так, задумка…
– Понял? – кивнул Захару Колмыков.
– Так точно!
– Как это: «не буду»? – снова обратился ко мне полковник. – Надо написать. Обязательно надо написать о подвиге повстанцев, которые своим умелым управлением беспилотником уничтожили вражескую боевую единицу. Написать и показать мне. Понятно?
– Подождите, – смело, наверное, еще не до конца осознавая всю неприятность своего положения, сказал я. – Как это: написать, показать? Я так не работаю…
– Ничего, – сначала спокойно, но все более распаляясь, перебил меня Александр Анатольевич. – Придется поработать. На благо отчизны поработать, в кой-то веки. Считайте, что получили заказ от силовых структур. Не все же вредить-то Родине! Нужно воспитывать в людях патриотизм, но прежде нужно и самому быть патриотом! Своей работой показывать пример всем заблуждающимся. Вот как мы, кстати. Правильно, Сахаров?
– Так точно!
– Александр Анатольевич, – начал я, – вы так любите правдивые истории, а просите меня написать сказку про каких-то партизан с дроном.
– Правда в этой, как вы выразились «сказке», заключается в том, что в победе над врагами хороши любые методы. И нужно использовать каждый способ, который приблизит победу. А что предлагаете вы? Написать руководство для подростков под названием: «Как недорого современными доступными средствами сбить пассажирский самолет»?!
– Я же говорю, – это вымышленная история о, якобы, уже имевшем место быть случае. И никакая не инструкция. При этом я не утверждал, что в самолете кто-то погиб. Наоборот, можно написать о подвиге экипажа и наземных служб, которые спасли всех пассажиров, а хулиганов наши доблестные органы правопорядка нашли и привлекли к суровому наказанию… Да и вообще… я же вам сказал, что может и не стану писать об этом…
– Так, Захар, нужно проверить. Автор утверждает, что такое происшествие уже имело место. Запроси поиск по регионам, – обратился Колмыков к Борщу. – Вы же не возражаете если мы проверим? Вдруг действительно такая история уже где-нибудь произошла? – обратился он ко мне.
– Я, конечно, не против, – недоверчиво ответил я, – но не понимаю почему вы говорите, что я «утверждаю»? Наоборот, я в очередной раз подчеркиваю, что это вымысел.