– Это я! Я… придумал …!
– Привет, – говорю, закрыв глаза. – Опять разбудил.
– Мы должны построить… идиота! Выходи!
– Через пятнадцать минут.
– На нашем месте, – сказал Толик и повесил трубку.
Солнце за окном висело низко и походило на божество. Я прошел на кухню, вскипятил воду в чайнике. Поставил чай на подоконник, сел рядом на табуретку и уставился в окно. Зашла Ольга и для отвода глаз полезла в крупы.
– Куда собрался? – спрашивает.
– Не знаю. Толик что-то придумал.
– Ты заметил, что нам никто, кроме него, не звонит?
– Это потому, что у тебя нет друзей.
– Да, и вот я подумала, – а зачем мне телефон? Зачем ишачить на работе и оплачивать твои звонки?! Чтобы ты потом по помойкам шлялся?!
– Никто тебя об этом не просит.
Вообще-то у нас были совместные сбережения, но я не опускался до того, чтобы о них напоминать.
– Я, может, тоже хочу уволиться! – раскричалась она. Должно быть, долго держала в себе.
– Уймись, пожалуйста, – сказал я. – Мне надо идти.
На улице солнце еще больше походило на божество. Свет вращался в небе по слепящим орбитам и слоями ложился на сухую землю.
Толик ждал меня на карьере, и с собой у него была стопка книжек. Он рвал их на страницы и бросал под ноги.
– Слышал меня, Андрюша? – говорит. – Будем делать большого бумажного идиота.
Его ожог покрылся ежиком волос, к серьге была приделана золотая цепочка. Рвал он плохо – много бумаги оставалось на корешках.
– Ну что ж, прекрасно, – отвечаю.
– Когда я придумал, была ночь. Я увидел идиота, стоявшего во дворе, и вскочил!
– Приснилось, короче.
– Нет. Я спал, но не приснилось. Придумал.
– И это будет большой бумажный идиот.
– Представь только, – сказал он и посмотрел в небо. – Большой, как пятиэтажка.
Я тоже посмотрел.
– И вправду большой, – говорю. – Но этих книг нам не хватит.
– Это последние. Я рвал всю ночь.
До меня стало доходить.
– И где бумага?
– На полу.
– Бля, – говорю. – Это ж сколько ее там. Всю квартиру, наверное, завалил.
Толик самодовольно улыбнулся.
– В точку.
– Так что ж ты ее без присмотра оставил. Сидел бы там.
– Зачем?
– Уверен, что ее никто не тронет?
Он изменился в лице и оглянулся на дворы.
– Я даже не подумал об этом. Надо скорей возвращаться.
Спрыгнул с камня, спешно собрал лежавшие под ногами листы, переложил мне в руки и побежал вверх по склону. Я с прижатой к груди стопкой не торопясь пошел за ним.
Он ждал меня возле подъезда, переминаясь от нетерпения.
– Ну что же ты! Не тормози!
Я оставил стопку листов у входа, Толик взбежал по лестнице и с разбега всадил ногу в дверь своей квартиры. Вставленные в косяк щепки посыпались на пол, а дверь не открылась – с той стороны ее блокировала бумага.
– Не сметь! – крикнул Толик и протиснулся в щель. Я надавил на дверь и протиснулся за ним.
Бумага покрывала всю прихожую от стены до стены, подпирала трельяж и стекала в зал, где возле пустого книжного шкафа скапливалась в горку. В море бумаги дрейфовали обложки и корешки.
Мария стояла в дверях спальни и рыдала, вся как заплаканный глаз. Сергей и Володя стояли по щиколотку в бумаге и пытались сгрести ее в одну большую груду, которая при нашем появлении расползлась во все стороны.
Как арбузы, выросшие в кубическом ящике, сыновья Толика повзрослели в пьянстве, потому имели плохую нервную систему и часто бывали подвержены ураганам истерик. Но сейчас ветры не дули – наверное, для этого им нужен был свежий воздух. Сергей и Володя вели себя воспитанно и скромно.
А, это они просто трезвые были.
– Папа, – сказал Сергей, – смотри, что с нашими книжками!
– Я уже видел, – ответил Толик. – Никуда не годится.