Сорок один мертвый

Сорок один мертвый
Андрей Флибер

Это сборник коротких рассказов. Все рассказы посвящены Смерти. Смерть поджидает тебя на улице и в ванной, она приходит к тебе в объятиях любимых, она приходит без предупреждения и приглашения, на поле боя, на тихом озере и в теплой постели. Она берет тебя с любовью и трепетом, как любящая женщина, или разрывает тебя на куски и выгрызает сердце как одичавшая собака. Смерть всегда рядом с тобой. Смерть всегда помнит о тебе и ждет. Она умеет ждать. Содержит нецензурную брань.

Посвящается Насте Булавиной. Ты смогла уйти молодой и красивой. Покойся с миром.

Предисловие

Идея этого сборника появилась у меня при прочтении дневника Джека Керуака. Он загорелся идеей за восемь недель написать шестьдесят одностраничных рассказов, с отдельной историей, сюжетом, началом и концом. Чем у него закончилось я уже не помню, вроде ничем. Но, мне эта идея безумно понравилась, я рассматривал ее как упражнение для головы и моего письма. Приближался Новый год, поэтому я решил написать шестьдесят одностраничных рассказов за три недели и сделал это. Каждый день я писал по три рассказа и остался весьма доволен результатом. Я не воспринимал всерьез этот сборник и задвинул его на пять лет в ящик. Не так давно я перечитывал его и решил его опубликовать. Для этого я отредактировал и дописал рассказы, поэтому некоторые заметно увеличились, выкинул те, которые показались мне совсем неподходящими и, в итоге, от шестидесяти трех остался сорок один. Сорок один рассказ о Смерти, который я вам и презентую.

Первый мертвый

Ты успеваешь, нет?

Смотри, как воздух вкручивается в меня и я выскакиваю из мусорного контейнера, ослепленный вспышками и умопомрачительным миром, что врывается в мою вековую тьму, взрыхляя мозги плугом красок и закрученных линий, линий домов и деревьев, прямые углы комнаты и ослепительное шестигранное солнце, так раздражительно сияющее мне в лицо, что я выплевываю всю мерзость, что копилась во мне тысячи лет и кричу, первый раз в жизни кричу, отдаваясь компульсии без остатка.

Ноги тащат по земле, после сотни лет в огне ожидания света и новой жизни, все настраивается вокруг, как конструктор, поднимаясь и разрастаясь во все стороны канатными дорогами, раскидываясь над лесами моего севера и утоптанными потаенными тропами, извивающимися в горах моих горизонтов, проросших в землю за зелеными холмами, покрытыми абрикосовыми деревьями моей малой родины, беспечные дни и спокойные ночи под материнским голубиным крылом, в нежности и покое, во вселенской ласке и поцелуях, что успокаивают лучше любой песни, и мир снаружи разворачивается такой огромной п?строй скатертью, бесконечно стелясь до самого горизонта, что кажется его невозможно познать за все жизни бессмертной души человека.

Калейдоскоп летит дальше и я все дальше от мусорной корзины отречения, из которой я выпал лучезарный и полный боли сладострастия к новому миру, на слабых маленьких ножках, теперь окрепших, и вот уже я опираюсь на них сам (-Смотри мама!), укрепляя себя на земле, которая уже не кажется такой большой с этими горизонтами, до которых я могу достать, если захочу, и со всеми удовольствиями мира, которые я получу, если захочу и когда захочу, ввинчиваясь в пляску мира вокруг меня, куда я тянусь и хватаю все, что мне попадает под руку, стягивая к себе и закручивая мир вокруг меня.

Мир совсем не большой, его можно обогнуть в один взмах ресниц лошади и чих колибри, нависшей над лилией. Не большой и не такой нужный, как казалось раньше, влекомому жаждой мне, пытающемуся получить все здесь и сейчас, живя радостным будущим, которое теперь внезапно так очевидно и ясно видно, мусорным контейнером стоит у меня на пути, который не отодвинуть и не обогнуть, никак не избежав его чрева, из которого я вышел, что тоже лишь природная закономерность, так что ж теперь страдать или клясть судьбу за такой короткий промежуток, выделенный мне, ногиуже подгибаются, плечи опускаются, только улыбка довольства и полноты становится шире, вещи видятся предельно ясно и четко, чем когда бы то ни было, хотя глаза уже не видят и вот я снова заползаю в мусорный контейнер, облепленный рекламными объявлениями, полный чеками из фастфуда заправочной станции, талонами на скидку, с пустой упаковкой от чипсов и пятнами от колы на мо?мсвитере, заползаю на новые тысячи лет в огне ожидания. Время двигаться дальше!

Ты успеваешь, нет?

Второй мертвый

Мужчина в куртке из рыжей кожи стоит в отделении банка и курит сигарету, бросая взгляды на посетителей. Сигаретный дым поднимается к прищуренному глазу и растекается под потолком, задумчивый взгляд бродит по толпе людей неодобрительно зыркающих на него. Он стряхивает пепел на пол и сует сигарету обратно в рот.

Из дальнего угла отделения к нему уже спешат двое, сотрудник банка, с заплывшим красным глазом, в который несколько минут назад он получил от курящего мужчины, и охранник, нервно сжимающий кулаки. Они спешат и постоянно поглядывают наверх. Однако не успевают они пройти и пяти метров, как срабатывает пожарная сигнализация и струи вода обрушиваются с потолка на посетителей. Сотрудник и охранник вскрикивают и бросаются обратно по коридору. Мужчина застегивает куртку и выходит на улицу. А снаружи такой прекрасный субботний день, птицы поют на деревьях, что раскинули свои ветви над проспектом, в мирном полудне солнечного дня.

– Ну и скука. – Протянул мужчина и почесал голову. Из-под волос на секунду показалась пара черных рогов.

Мужчина щелчком бросил сигарету на тротуар и искры отскочили от плитки. Одна из них под взглядом рогатого поднялась в воздух и прыгнула на подол тонкого платья проходившей мимо девушки. Маленькая вспышка и вот уже подол заполыхал прямо на девушке. Та закричала и принялась лупить руками по платью, пытаясь сбить пламя. Рядом закричали и ей на помощь подскочил парень, хлопая по подолу ладонями, но чаще не там где горело, а в области бедер и ягодиц. Девушка верещала и одновременно сбивала огонь и отбивала руки парня. Кто-то выплеснул на нее бутылку газировки и черно-коричневое пятно расползлось по платью девушки, словно покрытое ржавчиной на прогоревших местах. Девушка причитала и кричала на парня. Мужчина улыбнулся и неспешно пошел по улице. Повсюду стояли ярмарочные лотки и продавались блины, печенья, ватрушки и прочие вкусности. Город отмечал большой праздник.

– Почем баранка с маком? – Нагнулся рогатый к неказистому мальчонке за прилавком.

– По сто! – Улыбнулся тот штакетником зубов.

– Давай одну. – Протянул мужчина купюру и сунул баранку в карман куртки. Подмигнул пацану и зашагал прочь.

– Что такое? – Мальчонка смотрел на купюру, превратившуюся в лист лопуха в его руке. Мужчина в куртке уже растворился в толпе.

Он шел осматривая людей и присел к безродной псине, жалобливо выпрашивающей подачку на холодной мостовой.

– Какой уродец. – Ласково потрепал его по голове рогатый и у псины глаза залились белой пленкой, а изо рта повалила пена. Пес подскочил и, залившись бешенным лаем, бросился в гущу людей, где тут же тяпнул за ногу старушку с пирожками. Визг и сутолока наполнили все вокруг.

Рогатый улыбнулся, достал баранку из кармана и неспешно съел, гуляя и устраивая пакости всем вокруг. Баранка была вкусной и мужчина довольно рыгнул, сам удивившись себе. А потом рыгнул снова и схватился за живот. В желудке будто стала раскручиваться змея из расплавленного олова, выжигая все его внутренности. Боль была невыносимая. Рогатый катался по земле, обхватив живот руками, и не прекращал исторгать из себя фонтаны желчи.

– Мужчине плохо! Вызовите скорую! – Кричали вокруг него люди. Но помочь уже было нечем. Рогатый изрыгнул из себя кровавую кашу из внутренностей и безжизненно замер на мостовой.

Недалеко оттуда, мальчик, что продавал баранки, улыбнулся, аккуратно заправляя выбившееся из-под рубашки белоснежное крыло.

– Почём баранки?

– По сто! – Лучезарная улыбка осветила очередного покупателя.

Третий мертвый

Новый год наступал и банкетный зал, крупнейшей в городе филармонии, гудел, как улей, хор голосов, взрывы смеха и звенящие песни хмельных гостей. И конечно танцы! Танцы! Танцы! Пары кружились в центре зала, под огромной люстрой из богемского стекла, переливающегося синеватыми искрами в ярких цветах маскарада. Сотня человек во фраках и вечерних платьях веселилась и готовилась вступить в, как каждый надеялся, новый год счастья и успеха. Они уже оставили в мыслях год прошлый, с его невзгодами и неприятностями, весело отплясывая вокруг ели, возвышавшейся в центре зала огромной стрелкой часов, указывающей в снежное небо, как свеча. Повсюду летало конфетти, ленты и серпантин, выстрелы хлопушек гремели тут и там. И не было человека без маски в этой веселой кутерьме. Кроме одного. Одинокая фигура сидела в самом углу, под лестницей, откинувшись на стуле и покручивая в руках нетронутый бокал с шампанским. Его видели прогуливавшимся по залу и болтающим то с одним, то с другим, видели как он обсуждал внешнюю политику с послом Конго, как кружился в вальсе с женой Тихоморова, известного столичного ресторатора, как боролся на руках, и победил, с Кононовым, художником и эссеистом, как покачал в руках малютку семейства Брандт, английских парфюмеров. Но никто не знал кем был этот достопочтенный гражданин. На все вопросы, почему он без маски на маскараде, он улыбался своей тонкой обаятельной улыбкой молодого аристократа и тихо отвечал, покачивая головой:

– О, я в маске, старина, поверьте мне. – И более ничего не отвечал на расспросы.

Стрелки приближались к двенадцати и молодой человек уединился за столиком под лестницей, в самом неприметном месте зала, покручивая в руках бокал и тихо улыбаясь каким-то своим мыслям, наблюдая за публикой. И чем ближе минутная стрелка подходила к двенадцати, тем шире он улыбался.

– Какой ангел. – Шептались дамы украдкой от своих мужей.

Перед самой полуночью юноша без маски вдруг оказался перед елкой и высоко поднял бокал.

– Господа, прошу внимания! – Сказал он тихо, но каждый гость в зале услышал его так явно, точно тот сказал емуэто прямо в ухо.

Молчание повисло над залом, гости, одурманенные хмелем и весельем, улыбчиво смотрели на юношу.

– Дамы и господа! Мы на пороге нового века, не побоюсь этого слова – новой эры! Для всех вас это будет поистине новое время. – Он обвел взглядом присутствующих и каждый мог поклясться, что он посмотрел ему в глаза. – Здесь сегодня собран цвет нашего общества, врачи и актеры, меценаты и литераторы, артисты и художники. Но как бы ярок не был ваш цвет, бахрома ваших лепестков чёрная.

Вдруг по залу словно пронесся сквозняк.

– Закройте дверь! – Крикнул кто-то.

– Я не буду утомлять вас речами. – Юноша посмотрел на часы. В зале вновь крикнули чтоб закрыли дверь. – Все мы смертны, господа. И никакими вашими заслугами перед людьми вы не сможете выкупить это у жнеца.

Люди, поеживаясь от сквозняка, озадаченно смотрели друг на друга и никто не понимал, что несёт этот юноша. Душа требовала праздника, который с минуты на минуту должен был разгореться яркими красками обнуленных часов.

– Да закройте уже дверь, черт вас раздери! – Крикнул начавший терять терпение Станиславов, главный дирижер симфонического оркестра.

Юноша указал бокалом на часы.

– Господа! Уж полночь близка! Возьмёмся же за руки в последнем хороводе! Ни один не должен быть потерян!

Люди вытянули руки и встали кругом вокруг ели. И невесть откуда взявшиеся детишки, в костюмах скелетов, запестрели под рукой каждого человека, увлекая в танец, вприпрыжку, вприскок, увлекая вперед, заливаясь лучистым звонким смехом!

– Господа! С новым годом! – Поднял бокал юноша, когда бой часов разнесся над залом. Но никто не смог поднять руки в ответном жесте. Круговерть и феерия цветов, смех и крики радости заполнили весь зал, ускоряясь и переходя в галоп. Сбиваясь с ног, люди отплясывали и бежали по кругу, в ужасе вытаращив глаза, и задыхаясь, и только чертята, с раздвоенными копытцами и рожками,только минуту назад бывшие детьми, все смеялись и тянули людей во все ускоряющуюся пляску. Часы отбивали удар за ударом, перекрывая крики ужаса и муки, пока не отбили последний удар и все стихло, в печальной пустоте зала, с одной лишь одинокой ёлкой, триумфально устремленной в снежное небо.

– С новым годом! – В открывшиеся двери вбежал сильно запоздавший гость, директор Театра на трёх камнях, сжимая в руках открытую бутылку шампанского. Да так и замер на входе, озадаченно озирая пустой зал филармонии. На секунду ему показалось, краешком глаза он заметил, что будто бы маленький ребенок в маске чертёнка мелькнул возле подарков у ёлки. Но когда он оглянулся, там было так же пустынно, как и во всей филармонии.

Четвертый мертвый

Маленького Сашу разбудили голоса на кухне. Мама что-то жарко говорила подруге.

– И ты представь, корова вместе с теленком сдохла, в один день.