Стратагема несгораемой пешки

Их отношения было нельзя назвать однозначными. Однако, познакомившись на полях так называемого «Силиконового казуса», два пешки смогли не просто сработаться, но и дважды спасти друг друга от смерти. В их работе, циничной и холодной, будто январский иней, такое считалось статистической погрешностью. То есть – невозможным в обычной жизни. Когда иные пенсы узнавали, что Данст и Варгас поддерживают отношения вне оплаченных партий ТрансСтатов, они лишь открывали рты и крутили пальцем у виска…

Исмаэль выглядел не плохо. Он выглядел отвратительно, а несло от него, будто от выгребной ямы. Грязный, похудевший фунтов на тридцать, хозяин избы был пьян, как кладбищенский сторож. Слоистая одежда висела мешком, дырявая во многих местах. Борода росла клочками, на ней засохли комки томатной пасты, спутанные волосы лезли на немытый лоб. Единственное, о чем обитатель лесного форта не забывал, так это о чистке оружия. Когда Варгас поставил автоматическую винтовку в угол гостиной, Доппельгангер обратил внимания, что та находится в безупречном состоянии.

Мартину было жаль старого приятеля. Хотя бы потому, что он был все еще признателен тому за наставничество, открытие тайн мира шахматных пешек и знакомство с Бенджамином Молтоном. А еще он видел в нем будущего себя – растворенного в небытии, нежелательную версию собственной судьбы, если что-то пойдет не так.

– Ты сломался, Исмаэль, – осторожно произнес он, рассматривая лицо отшельника в свете танцующих свечных огоньков. – Или близок к тому.

– Besarme el culo[18 - Иди в задницу (исп.)], Доппи, – мексиканец рыгнул, опускаясь на продавленный диван и протягивая ноги к печи. – Скажи спасибо, что не продырявил твою башку еще на крыльце… Валяй, напарник, заканчивай дело. Хочешь меня завалить? Я даже не буду сопротивляться, пойми меня правильно…

Он дотянулся до бутылки на полу. Взболтал, глядя на просвет, сделал глоток. Сморщился так, что его чуть не стошнило. Данст, неспешно отбрасывающий один план действий за другим, стоял сбоку от дивана. Смотрел на гудящую печь, грея руки в карманах. Размышлял и взвешивал.

– Я здесь по собственной воле, Тайпан, – наконец негромко ответил он, больше не глядя на спившегося пенса. – Конфедераты, или кому ты там прижал хвост по время «Открытого пространства», ни при чем.

– Так какого черта приперся? – Исмаэль сунул руку под слоеные одежки, шумно почесав пузо. – Соскучился, неужто?

– Считай, что так. Ты нужен мне на работе.

– На работе? – Варгас недобро улыбнулся, а затем махнул рукой в сторону узкого коридора. – Садись-ка в свой внедорожник, Доппи. Гони так, словно на хвосте сидит сотня бесов. И никогда не возвращайся, понимаешь меня?

Мартин вздохнул. Имей он дело с любым другим пешкой – пусть даже проверенным и опытным, так бы и поступил. Но Тайпан не был «другим пешкой». А еще Доппельгангер собирался сторицей окупить потраченное на Миннесоту время.

– Ты знаешь, что я не уеду.

– Тогда оставайся на ужин, – Исмаэль пьяно хохотнул. – Frijoles refritos y cerveza[19 - Жареные бобы с пивом (исп.)], пальчики оближешь! Вспомним старые деньки. Помнишь подземные хранилища углекислого газа? А партию на круизном лайнере? Нам есть, о чем потосковать, приятель… А завтра сходим пострелять бобров, будет весело… – И вдруг нахмурился, обозлившись в одну секунду. – На кой черт ты вообще приперся, пацан?!

– Ты знаешь. Собираю рок-группу.

Данст расстегнул куртку. Медленно прошелся по комнате, осматривая царивший повсюду разгром. Носком ботинка мужчина раскидывал в стороны мусор, словно читал дневник пребывания Тайпана в этой дрянной избушке.

– Дело выгодное, интересное. Сможешь заработать. Скрываться от конфедератов приятнее на пляжах Адриатики, нежели в холодных горах сусликового штата.

– Неверный выбор ты сделал, Доппи. – Мексиканец мотнул головой. Его пьяная злость ушла, уступив место усталости и разочарованию. – Потратил время, пойми меня правильно. Подумать только… Человек, который не совершает ошибок, потратил время впустую!

Он невесело хохотнул, уже не пытаясь удержать гостя взглядом. Снова глотнул из бутылки, поморщился.

– Как знать, amigo, как знать… – Доппельгангер остановился за спинкой дивана, глядя на заросшего лесника сверху вниз. – Ты ведь помнишь, что я не люблю отказываться от намеченных планов?

И не успел Исмаэль ответить или обернуться, нокаутировал того безупречно-выверенным ударом в затылок. Хрюкнув и уронив бутылку, отшельник упал вперед, лицом на журнальный столик, заваленный горами хлама. Пара свечей погасла, но одна упала на ковер и закатилась под мятый бумажный журнал. Обогнув диван, Мартин осторожно затоптал начинающийся пожар. Сорвал с гардины примеченную чуть ранее веревку.

Убедившись, что мексиканец жив и не травмирован, Данст умело скрутил его руки за спиной. В наступившей тьме тело Исмаэля казалось кучей тряпья. Вонючего тряпья. Запалив одну из устоявших на столе свечей, Доппельгангер связал и ноги старого товарища. Взвалил того на плечо, поражаясь, как же сильно похудел Варгас. Направился к входной двери.

– У тебя есть двадцать четыре часа, Тайпан, – сквозь зубы пробормотал он, спускаясь с крыльца. Зашагал к машине, стараясь не поскользнуться. – Если за это время ты не вернешься в норму, я лично оплачу твой билет до Гранд-Рапидса. Но пока – ты мой, пойми меня правильно…

Уложив пешку в багажник внедорожника, он надежно зафиксировал Исмаэля буксировочными тросами. Соорудил из двух носовых платков и запасной медмы вполне сносный кляп. Набросил сверху пару циновок, прихваченных в гостиной. Отступил, будто бы любуясь, и остался вполне доволен проделанной работой.

Вынул фонарь и вернулся в дом, потратив на обыск лишь четверть часа. Оценил внушительный арсенал отшельника, но трогать оружие не стал. Прихватил лишь сумку с личными вещами Варгаса, остатки наличности, кое-какие медикаменты, пару бутылок питьевой воды, бытовую мелочевку и старый мобикомп с разряженной батареей.

Покидая гостиную, Мартин снова зажег свечу, успевшую погаснуть от сквозняка. Но на этот раз оставил ее не на столе – обстоятельно угнездил оплавленный цилиндрик на полу, где пламя доставало до сорванных с гардины штор.

Вернувшись в машину, Данст обнаружил, что Исмаэль очнулся. Лежал неподвижно, даже не пытаясь освободиться, и только карие глаза ярко и дико сверкали на чумазом лице.

– Двадцать четыре часа, – садясь за руль, повторил Доппельгангер, словно сторчавшийся пешка мог слышать первую часть его тирады. – Если не изменишь решения, я компенсирую убытки и верну тебя в эту culo del mundo[20 - Задницу мира (исп.)].

Когда внедорожник добрался до опушки и вывернул на федеральную дорогу, пожар добрался до зарядов арсенала, запасов горючего и замаскированного соратобу. После этого в горах, срывая со склонов миниатюрные лавины, глухо пророкотали несколько взрывов. Данст включил радио и невесело вздохнул.

Милан

23 декабря 2068 года

17-15

«Прошу простить меня за банальность. Но если вы читаете эти строки, значит, я мертв.

Партия, в которую я волею судеб ввязался в этот раз, увы, оказалась для меня роковой и последней. Прошу не винить меня в сделанном выборе. Также прошу оставить разбор моей многострадальной судьбы как минимум до окончания поминок. Я жил, как умел, а умел я немного. Умел стрелять и отнимать у других будущее, и если вы считаете, что на краю могилы раскаялся хоть в чем-то из содеянного – вы все глубоко ошибаетесь.

Приведенные ниже адреса, это координаты моего адвоката. Прошу связаться с ним для получения оригинала завещания, а также оглашения последней воли усопшего. Пока же позволю попрощаться буквально в двух словах.

Уважаемые родственники! Елена, которую вы так искренне невзлюбили с самого момента ее появления в моей жизни, получит 30 % оставленных мной капиталов. В отличие, и я рад представить ваши вытянутые лица, от большинства из вас. Уверен, что после негодования и злости, терзающей семью после прочтения данных строк, вы осознаете и примете всю взвешенность моего решения.

50 % сбережений я завещаю жертвам террористических актов и фонду «Чистое небо». Я не пытаюсь искупить грехи, я просто надеюсь помочь тем, кто несправедливо и случайно оказался на линии моего огня.

Остальное – 20 % до последнего дайма, – получит авиабаза ВМС в Пенсаколе. Я многим обязан своим преподавателям и сослуживцам, и пусть наши пути разошлись, хочу поддержать тех, кто сейчас впервые садится за летный тренажер инфоспатиума. Надеюсь, получившие мою стипендию парни никогда не станут пешками и честно послужат своей великой стране.

Семья получит персональные сувениры – их полный список имеется у адвоката. Если подарки покажутся вам нелепыми или неуместными, прошу кремировать их вместе со мной. Считаю, это достойный финал для вещей, ни одну из которых я бы не хотел видеть с того света пылящейся на чердаке.

Смахните слезы. Всем, кто меня знал, передаю привет. Если поднимете в мою честь стаканчик, буду рад. Не поднимете – черт с вами. Передаю особый поклон Клубу и всем Транснациональным Статусам, с которыми мне довелось сотрудничать. Уверен, узнав о моей смерти, многие из вас вздохнут свободно.

P.S. Елена, я никогда не переставал любить тебя».

Анджей в последний раз пробежался глазами по ровным строчкам письма, витиеватым, темно-синим, написанным от руки старинной перьевой ручкой. Осторожно сложил белоснежный лист, пригладил сгиб ногтем большого пальца. Бережно вложил бумагу в желтый конверт антикварного вида.

Стоявший сбоку ирландец в сомнении потер кончик носа. Вынул сигареты с таббабинолом, повертел, не спеша вскрывать пачку. Курить в помещении категорически запрещалось, но привычным жестом Киллиан мог хоть немного замаскировать собственное замешательство.

– И так каждый раз?

Он постучал костяшкой по медным крышкам почтовых ящиков, перекочевавших в контору «Foglie gialle[21 - «Желтые листья» (ит.)]» прямиком из прошлого века. А может, даже из позапрошлого. Комната, в которой они с Зентеком находились, напоминала депозитное хранилище банка – ряды прямоугольных дверок занимали всю стену, посреди музейно-почтового зала разместился массивный стол из натурального дерева, занятый разнообразными, но одинаково устаревшими письменными принадлежностями.

Анджей не ответил. Кивнул, расправляя клапан конверта, и вульгарным, давно забытым движением языка облизал липкий слой бумаги. Неспешно, с нарочитой важностью и тактом завернул клапан, заклеивая послание. Встал из-за стола, пряча конверт в узкую металлическую ячейку.

– Ритуал? – Киллиан покосился на Зентека.

– Ритуал, – серьезно ответил тот.

Пальцами подправил конверт так, чтобы тот лежал ровно посередине почтового ящика. Медленно закрыл тяжелую створку, украшенную коваными медными узорами.

– Кто-то ставит в храме свечку. Кто-то делает ставки на скачках или гадает на Таро. Я – пишу.

Анджей с благоговением снял с нагрудной цепочки тускло-желтый металлический ключ. Прикрыл дверцу и медленно – Финукейн услышал, как внутри щелкнула собачка раритетного замка, – провернул его в скважине…