Советско-Вьетнамский роман

– Да, – кивнул Кашечкин, – хорошо. Но мне стыдно.

– Бедный мальчик! Вы стыдитесь какой-то ерунды. Моя семья полюбила вас как мужа этого года, и мне следует гордиться вами.

Фан Ки Ну ласково посмотрела на него, а потом легким движением плеч сбросила с себя платье, оставшись обнаженной. Длинные, черные как смоль волосы стекали по плечам и прикрывали ее маленькую грудь. Она легким движением руки откинула их назад и замерла перед ним, тихо, одними губами шепнув:

– Иди ко мне, мой муж!

– Не могу, не могу! – Кашечкин покраснел. – Я честный человек, и не могу допустить низости по отношению к женщине.

Фан Ки Ну поднялась с колен, перешагнула через упавшее с плеч платье и подошла к Кашечкину.

– Бедный мальчик! – Она ласково погладила его по лицу. – Ты не можешь меня обидеть. Я настолько старше тебя, что ты и представить себе не можешь! Я пережила две войны. Я училась в Москве. Я родила сына. Я похоронила мужа. У меня погибла вся семья. А ты думаешь, что обидишь меня тем, что любишь женщину, до которой отсюда тысячи километров пути. У меня же никого нет! То, что ты больше года жил со мной, делает мне честь.

– А твои родственники?

– Это не мои родственники. Это семья моего погибшего мужа и семья моего сына. Они бы выгнали меня, но живут на твои подарки.

Ошеломленный Кашечкин пытался что-то сказать и не мог, не находя слов.

– Иди ко мне, герой! – снова поманила его Фан Ки Ну, обнаженная, похожая на девочку.

– Почему герой?

– Потому что все вокруг знают, что ты спас нас от гибели. Все тебе благодарны. Твоя слава возвышает всю семью. Все считают ее семьей героя. Вся твоя слава достанется нашему сыну, а родственники выделят и ему, и мне часть наследства.

– Что? Сыну? – Кашечкин попытался привстать, но Фан Ки Ну мягко усадила его на место.

– Так ты… – Кашечкин не знал, что и сказать.

– Нет, – она грустно покачала головой, – пока еще нет. Но сегодня можно надеяться на то, что да. Сегодня можно.

– Но мы же не женаты, – растерянно протянул Кашечкин.

– Так вот же я! – Фан Ки Ну опустилась рядом с ним, коснувшись его упругим бедром.

– Что же скажут люди? Что они подумают о тебе и обо мне? А впрочем, пусть думают что угодно! – Кашечкин торопливо расстегивал форменную рубашку. – Я тебе оставлю все, что у меня есть. Помогу. А люди пусть думают что хотят!

– Они подумают, что в их семье растет сын героя, и будут очень уважать меня, очень! Совсем не так, как жен американцев!

Фан Ки Ну расстегнула его рубашку и прижалась своей грудью к его груди. Они упали на циновку и крепко обнялись.

– Сына хочу!

Фан Ки Ну застонала в его крепких руках и выгнулась дугой.

Глава 27. Родина встречает американских героев

Как мы раньше выбирали губернатора?

Толстых дядек находилось штуки три

За которых платные ораторы

Драли глотки с ночи до зари

Дормидонт Народный

"Комсомольская правда»

Ноги у Мюррея зажили, и он уже мог ходить, опираясь на трость. Транспортный самолет перебросил его в Гонолулу, а там ему, как раненому, выделили место в гражданском самолете. Одетый с иголочки, в парадной форме, Мюррей, прихрамывая, поднялся по трапу. Он сел возле иллюминатора и с удовольствием потянулся. Впервые в этой новой жизни он летел не в кабине, и в его руках не было штурвала. Впервые он летел в полной безопасности, не испытывая угрозы в любой момент получить русскую ракету в лоб. Мюррей блаженствовал от этого сознания.

Рядом с ним в кресло плюхнулся высокий длинноволосый парень с черными грустными глазами, в гражданской одежде. Он механически двигал челюстями, катая жвачку языком. Судя по тому, что он летел этим рейсом, парень демобилизовался по ранению. Мюррей еще раз внимательно посмотрел на него. Взгляд парня слегка блуждал – он то замирал на какой-то точке, то вновь перескакивал на новый, одному ему ведомый предмет. Глаза у него, казалось, смотрели независимо друг от друга, как у хамелеона. Левый глаз перемещался с предмета на предмет явно быстрее правого. Щека чуть подергивалась. Несмотря на жвачку, челюсть и губы парня слегка дрожали. Эта мелкая дрожь неприятно накладывалась на жевательные движения. Мюррей опустил глаза и увидел, что руки у парня так же мелко дрожат. В общем, это был обычный ветеран вьетнамской войны, ничего особенного. Мюррей посмотрел на свои руки. Они тоже мелко дрожали.

– Привет! Как дела? – привычно поздоровался Мюррей.

– Привет. Хреново, – вежливо ответил парень и отвернулся.

– Дональд Мюррей. Лейтенант, – Мюррей протянул руку.

– Сильвестр, – парень заикнулся, скользнул взглядом по погонам и нашивкам, и добавил, – Рядовой Сильвестр Макарони. Сэр.

Мюррей опустил протянутую руку и отвернулся. Самолет взлетел. Парень все так же сидел в кресле и жевал. Мюррей все так же смотрел в иллюминатор. Пассажиры откидывали спинки кресел, устраиваясь поудобнее. Им не было дела до отставных военных. Стюардесса начала разносить выпивку. Мюррей взял виски и остановился, не торопясь выпить. Парень тоже взял стаканчик.

– Будь проклята эта война, – выдохнул Мюррей, и одним глотком выпил обжигающую жидкость.

– И пошла в жопу эта армия, – парень эхом повторил тост, а затем обратился к Мюррею.

– А ты был лейтенант?

– Да.

– Летчик?

– Да.

– Ну тогда и вас в жопу, сэр! – парень деревянно засмеялся и выпил.

– Сволочь, – отозвался Мюррей.

– Сам дерьмо! – Сильвестр еще раз хихикнул и бросил пустой стаканчик на пол. Стюардесса укоризненно посмотрела на него и молча подобрала стакан. Макарони усмехнулся и отвернулся. Он с удовольствием закрыл бы глаза, но тогда вместо хорошенькой попки стюардессы передним возникло бы ненавистное лицо вьетнамского солдата, отраженное в лезвии ножа. Он скрипнул зубами.

Услышав знакомый звук, Мюррей обернулся.

– Кошмары мучают? Горел?

– Нет. В плену был.

– Долго?