Советско-Вьетнамский роман

– Да. – Кашечкин снова кивнул.

– Вот. Держите! – пацан протянул ему билет.

– Спасибо. – Кашечкин высыпал в ладошку пацана горсть медных пятаков. Барыга скривился и, как-то съежившись под взглядом Кашечкина, побрел за угол.

– Ты сам-то как?

– Я с ребятами проскочу. И постою у стеночки.

– Спасибо! – еще раз поблагодарил Кашечкин и бросился к Свете, ожидавшей у входа. До начала сеанса оставалось пять минут.

Выпив в буфете лимонада и поболтав о жизни, они прошли в зал и заняли свои места. Василий узнал, что Светлана студентка, учится на втором курсе филфака МГУ, а сегодня у них занятия кончились рано, и она пошла немного прогуляться.

Они уселись на холодные жесткие деревянные сиденья, жалобно скрипнувшие под их тяжестью. Василий с трепетом почувствовал рядом со своим плечом теплое, нежное женское плечико и замер. Он хотел отодвинуться, но отодвигаться было некуда. Он снова ощутил ее прикосновение. Ничего подобного он раньше не испытывал.

Перед фильмом показали журнал. Под звуки духового оркестра по экрану ползли огромные зерноуборочные комбайны и передовики рапортовали о своих достижениях. Затем с оглушающим грохотом крутились станки, и, перекрывая этот грохот, диктор рассказывал о колоссальных трудовых успехах коллективов заводов «ЗИЛ» и «АЗЛК», об их победах в социалистическом соревновании и об освоении ими новой продукции. Кашечкин ощущал теплоту Светиного плечика, вдыхал нежный аромат духов и млел.

После журнала в зал зашли опоздавшие, вбежала знакомая Кашечкину ватага во главе с его безбилетным спасителем, а потом на экране начался фильм…

Конечно, в клубе училища им тоже показывали кино. Но фильмы были старые, совсем потертые и неинтересные. Такие, которые гражданскому прокату не было жалко отдавать воинской части. А этот фильм был новым и суперзнаменитым. В первых же кадрах на вершину холма вылетала четверка всадников, а над ними зловеще кружил аэроплан.

Есть пули в нагане, и надо успеть

Сразиться с врагами и песню допеть…

Лихая кавалеристская песня неслась с экрана. Красные бойцы стреляли из огромных маузеров по белогвардейскому аэроплану, который беспомощно трепыхался в небе. Потный, толстый пилот-француз с закрученными усами смотрел сверху вниз на этих отважных революционных всадников, а затем свернул в сторону и полетел обратно, к белым. И всадники на лихих конях кинулись в погоню за самолетом.

И нет нам покоя, гори, но живи.

Погоня, погоня, погоня, погоня в горячей крови…

Красные всадники догнали на своих конях самолет, но у них кончились патроны. Они неслись, размахивая шашками, и ничего сделать не могли.

В удачу поверьте, и дело с концом.

Да здравствует ветер, который в лицо.

Переживая за красных всадников, не могущих достать хитрого белогвардейца, младший лейтенант войск ПВО Василий Кашечкин подался вперед. Рука его соскользнула, и ладонь ощутила обтянутое шелком упругое бедро. Ничего не замечая, он от волнения слегка сжал Светино колено и вдруг, опомнившись, смущенно отдернул руку.

А на экране творились чудеса. Красный всадник выхватил аркан, ловко раскрутил его и забросил в кабину аэроплана.

Погоня, погоня, погоня, погоня…

Песня звучала все сильнее и яростнее. Кашечкин, безотрывно глядя на экран, отодвинулся с края сиденья и осторожненько пристроил руку обратно на подлокотник. Он краем глаза глянул на Светлану, пытаясь определить, не обиделась ли она. Светлана смотрела не на экран, а на него. Их взгляды встретились, она улыбнулась, и Василий понял, что она совсем не сердится. Он с радостью повернулся к экрану и почувствовал, как нежная девичья ручка накрывает его руку.

Аркан, заброшенный красным бойцом, натянулся и выдернул из кабины толстого пилота, который неуклюже перевалился через борт и исчез внизу. Гремела песня про погоню. Аэроплан без пилота улетел. Василий Кашечкин сидел в темной прохладе кинотеатра, смотрел фильм и думал о том, какой он молодец, что сумел пригласить в кино такую девушку. Он был счастлив.

Фильм кончился, и зрители, торопясь, начали выходить. На улице было светло, стоял ясный июньский вечер, даже не вечер, а день, склоняющийся к вечеру.

– Хорошо-то как! – Светлана посмотрела на Арбатскую площадь, на ресторан и тихонько взяла Кашечкина под руку.

– Да, хорошо! Москва такая красивая!

Они свернули на Никитский бульвар.

– Вы где живете? – спросил Кашечкин.

– На площади Восстания.

– Я вас провожу! – обрадовался Кашечкин. – Может, прогуляемся?

– Можно пешком пройти, – кивнула Светлана, – но только не до самого дома. А вы Москву хорошо знаете?

– Нет, – смутился Кашечкин, – не очень. Я здесь давно не был.

– А где вы были?

– В училище. А в училище я из Куйбышева поступил.

– А здесь как оказались?

– К маме приехал. Она замуж за москвича вышла и переехала к нему в комнату.

– Это отчим ваш? – Светлана приостановилась. – Вы с отчимом живете?

– Да, – кивнул Кашечкин, – это отчим. Отец у меня умер, когда я еще в школе учился. Только я с ними жить не буду. Я служить в гарнизон поеду.

– А что с отцом вашим случилось? – продолжала допытываться Светлана.

– Умер. – Кашечкин вздохнул, – пил много. Ранили его на войне, и как вернулся с фронта, пить сильно начал.

– Бедный! – Светлана дружески пожала его руку, и Васин локоть слегка коснулся ее упругой груди. Василий вновь залился краской. – Так вы с мамой жили?

– Да, – кивнул Кашечкин.

– Будете скучать без нее?

– Конечно. Но только я уже привык. И у нее времени мало, она учительницей работает. В школе ей особо не до меня. А вы с родителями живете?

– С отцом.

– Да, это хорошо, –кивнул Кашечкин.

– Чего же хорошего без матери?

– Ой, извините. Я не то имел в виду. Я хотел сказать, что хорошо иметь настоящего отца.

– Да уж, – Светлана выпустила его руку и сжала губы, – конечно. Только из-за него мама и пропала. Он с ней развелся, когда я еще маленькая была, взял меня к себе, а ее выгнал. И она пропала.