О.С.А. Роман

– Майк – великий русский поэт, рок-музыкант.

Глаза мужчины округлились до невероятных размеров.

– Рок… – с придыханием произнес он и воровски огляделся по сторонам.

– Да, рок-музыкант. Группа Зоопарк.

Семен тоже оглянулся на всякий случай, не совсем понимая, что происходит.

– Братуха! – расчувствовался мужичок и кинулся обнимать Семена.

Семен не ожидал подобного поворота событий, он тупо стоял и хлопал глазами.

Мужик смахнул рукой самую настоящую слезу и, схватив Бокалова за рукав, потянул за собой.

– Э, чего за дела? – пришел в себя Семен и высвободил руку.

– Ты это, чувак, все путем, пис, – мужик оттопырил два пальца.

– Пис? – недоуменно повторил за ним Бокалов.

– Пойдем, у меня два батла вайна, не дрейфь, я сам с андеграунда, художник абстракцист.

– Абстракционист? – уточнил Семен.

– Ну, говорю же, абстакцист, пойдем, у меня тут флэт рядом, пипл подтянем, кирнем нормально, потрем.

– Слушай, кругом одни художники, куда от вас деваться? – усмехнулся Бокалов.

Он слегка успокоился. Услышав о том, что этот странный тип художник, для искусствоведа все сразу стало на свои места. Семен в своей жизни видел разных художников, и этот по большому счету не отличался от других. Бокалов был уверен, что художник должен быть асоциальным типом, более того – слегка сумасшедшим. И этот тип был именно из таких.

– Нет, мне в Мытищи надо. А автобус из Медведково последний в 11 вечера. Не успею вовремя, чего делать буду? Пешком далеко.

– Какие базары? Впишешься у меня на найт, завтра отчалишь.

– Заманчиво, конечно, но, скорее всего, нет.

– Динамишь, чувак, а еще поэт, – расстроился мужичок.

Семен остался ждать поезд. Но и незнакомец не торопился уходить.

– Слышь, поэт, а чего ты торчишь-то тут, если в Медведково опаздываешь? – вновь заговорил мужик.

– Как чего, жду поезд.

– Крезовые вы поэты, хотя все мы немного не в себе. Как сказал Маяковский, все мы немного лошади. Слышь, тебе как вообще Маяковский? По секрету, у него не только стихи о советском паспорте, у него такое есть, что вслух ни-ни.

– Это ты про «где мне взять такой хер, чтобы доставить ей удовольствие»? – совершенно равнодушно произнес Семен.

– Точно! – с уважением посмотрел на Бокалова незнакомец, – крезово. Слышь, тут конечная, поезд дальше не пойдет. Похиляли, а? Там и кости кинем, тусанем, вайн подринчим. Что мне сделать, чтобы доказать тебе благие намерения? Ну, а хочешь, давай прямо тут, пока поезда нет. Мужика в шляпе будешь?

– Чего? – недоверчиво посмотрел на незнакомца Семен.

– Молдавский розовый, – художник вытащил из внутреннего кармана бутылку, – топориков не было, но мужик в шляпе тоже кайфово.

На этикетке Семен разглядел мужика в шляпе.

Бокалов сглотнул подкативший к горлу ком и произнес:

– Крезово.

– Ну, а я о чем!

Абстракцист вынул зубами пластиковую пробку из бутылки, сделал три глотка прямо из горлышка и протянул бутылку Семену.

– Давай, дринчи. Пис, короче.

Семен взял бутылку в руку, недоверчиво посмотрев на мужика, затем понюхал содержимое бутылки.

В нос ударил неприятный резко-сладковатый запах портвейна.

– Давай не динамь, чего ты?

Семен недоверчиво поднес бутылку к губам и сделал небольшой глоток.

Его лицо перекосило от вкуса алкоголя.

– Ты чего, трезвенник что ли? Это ж не водка, – удивился подобной реакции незнакомец. – Тоже мне, поэт еще называется.

– Не то, чтобы трезвенник, давно не пил. А портвейн – так вообще фиг знает, когда, лет семнадцать мне было, наверное. Мы тогда, я помню, «Кавказ» глушили, «Агдам», «Три семерки», ну и, собственно, вот, «Мужика в шляпе». Я уж думал, что такое не продают нигде. Кстати, ниче так, вроде и не бодяжный даже.

– Да кому его надо бодяжить, ты че?

Когда уехала в депо очередная электричка, «Мужик в шляпе» практически опустел.

– Вот из ё нейм твой? – спросил захмелевший художник.

– Мой нейм Семен, – протянул руку Бокалов, – а твой?

– Папа Джон, – хлопнул по Бокаловской ладони мужичок, – пис, чувак! Короче, надо идти, а то свинтить могут. Ну, ты как? Герлов позовем, щас по дороге вайну еще прихватим, я знаю где. Посидим, подринкаем, замутим тусу. Ну, чего ты?

– Пойдем, – махнул рукой изрядно закосевший Семен.

В голове у него гудело, в желудке было тепло и тошнотворно.

Семен и Папа Джон вышли на улицу, дошли до ближайших кустов допили портвейн.

– Слушай, – прилично захмелев, заплетающимся языком произнес Семен, – чего ты так странно разговариваешь?