По счетам

Дежурный заполнял толстенный гроссбух и время от времени искоса посматривал на залетчиков, всякий раз неодобрительно качая головой. В какой-то момент он не выдержал и с редким для подобных присутственных мест сочувствием протянул:

– Да-а, мужики! Честно говоря, я вам не завидую.

Все еще не протрезвевший Димасик неопределенно булькнул в ответ. А вот его приятель Семен подошел к конторке и, оглядываясь на дверь, предложил негромко:

– Может, того, договоримся? Без протоколу? А ущерб мы оплатим.

– Извини, братишка, не получится. И рад бы, но не могу. По вашим епархиям звонки уже сделаны, люди за вами выехали.

– Ч-черт! – досадливо скривился Семен и, оборотившись, сердито высказал Юрию:

– А всё из-за тебя, пехотун!

– А может, из-за себя?

Дверь распахнулась, и в дежурку в сопровождении милицейского сержанта важно прошествовал суровый грузный мужчина в форме капитана госбезопасности. То был хорошо и печально известный Кудрявцеву и Яровому собственною персоною товарищ Синюгин. Человек, некогда самолично выезжавший на арест инженера-путейца Алексеева. Человек, непосредственно причастный к смерти Юркиного отца. О чем сам Юрка, слава богу, знать не мог. Узрев старшого, Димасик подскочил с лавки, вытягиваясь в подобие фрунта. Вот только ноги при этом, для пущей устойчивости, расставил неуставно – широко, по-матросски. И со стороны сие смотрелось, мягко говоря, нелепо. Следом за Димасиком, нехотя, сугубо из уважения к мундиру, поднялся и Юрка.

– Прекрасно! – резюмировал Синюгин, брезгливо оглядев подчиненных. – Теперь точно все девки ваши. Станете им впаривать, как героически пострадали лицом и иными частями тела при задержании опасного преступника.

– Иван Иваныч, мы… э-э… – заблеял было Димасик, но, спохватившись, клацнул челюстями, гася выхлоп.

– Я еще с порога учуял, что вы – ни бе ни ме. Ладно, с вами после поговорим. – Синюгин переключился на Юрия: – Этот?

– Так точно, – подтвердил сержант. – Он самый.

– Эге ж. Мал клоп, да вонюч. Эка пацан вас уделал, любо-дорого. Документы?!

Дежурный выполз из-за своей конторки и подал Синюгину изъятые у Юрки армейскую книжку и отпускную бумагу.

– Та-ак. Лощинин Василий. 368-я стрелковая дивизия, рядовой. Как очутился в Ленинграде, рядовой Лощинин?

– Отпуск получил. На десять суток.

– Вот теперь свои десять на губе и просидишь, – откомментировал дежурный.

– О-отпуск? Это за какие такие заслуги?

– Там написано.

Синюгин развернул четвертушку казенной бумаги, пробежал глазами.

– Герой, значит? А ты в курсе, герой, что рядовому составу запрещено посещать рестораны? Сержант, не стой столбом, оформляй этих двоих ухарей на меня.

– Извините, тащ-капитан, без указания своего начальника не могу.

– Так пригласи сюда своего начальника! Да поскорее, у меня времени в обрез… Так ты в курсе, боец Лощинин?

– В курсе.

– И тем не менее?..

– Да.

– Прекрасно. А знаешь ли ты, герой, что я запросто могу тебя арестовать и привлечь к ответственности за покушение на сотрудников органов госбезопасности?

– Да вы что, товарищ капитан! – вскинулся дежурный. – Какое покушение? Ну зашли мужики в ресторан, выпили, повздорили слегка. Обычное дело. У нас здесь таких каждый день мешками приносят. По причине ресторанной близости.

– А вашего мнения вообще никто не спрашивает. Я доступно излагаю?!

– Так точно, – потускнел, сдулся дежурный.

– А как я должен был догадаться, что товарищи из органов? – сухо поинтересовался Юрка. – Они мне не представились, формы на них не было.

– Ты мне тут не дерзи, герой. А то ведь я и в самом деле могу осерчать… Во-от, то-то же.

Последняя реплика Синюгина явилась реакцией на гримасу неподдельного, на грани ужаса, потрясения, отчетливо обозначившуюся на Юркином лице, которую капитан ошибочно воспринял на свой счет. На самом же деле в этот момент Юрка вперился за спину гэбэшника. Туда, где в данный момент обозначились сержант и высвистанный им начальник отделения.

Да-а, это очень хорошо, что Юрка не знал, кто такой Синюгин и какую роль он сыграл в трагедии их семьи. Но сейчас было бы куда лучше, кабы он не знал зашедшего в дежурку человека. Ибо был им не кто иной, как участковый с улицы Рубинштейна дядя Костя, за годы войны дослужившийся до должности начальника отделения милиции. К слову, последний испытал отчасти схожие с Юркиными эмоции. Вот только изначальное потрясение у него тут же сменилось радостным воодушевлением:

– Алексеев!? Юрий?! Живой?! А ведь мы тебя всем двором давно похоронили!

Юрка обреченно закрыл глаза, поняв, что… всё, засыпался. Он глубоко вдохнул воздух и попытался успокоить трепещущее сердце. На ум невольно пришли слова покойницы бабушки: «Когда обстоятельства сильнее человека, порой лучше смириться». Тем временем Синюгин, с ходу считав тему (что и говорить – профессионал), демонстративно убрал Юркины документы в нагрудный карман и не без яду уточнил:

– Значит, говорите, Юрка? Алексеев? Прекрасно. А вы не ошибаетесь?

– Разумеется, Юрка! – радостно захлебываясь, подтвердил экс-участковый Антонов. – Я ж его вот с таких вот… – он показал рукой, с каких именно, – знаю. Я ж до войны как раз на их участке…

Только теперь срисовав страдальческое выражение лица парня, дядя Костя начал что-то такое соображать:

– А… а что здесь? Может, я чего-то… не того?

– Всё того. Очень даже того, – успокоил Синюгин. – Телефончик мне дай. – Дежурный протянул аппарат, и гэбист набрал номер: – Мартынюк? Синюгин говорит. Срочно пришли в отдел милиции двух сопровождающих. С оружием. Да-да, в тот самый отдел.

Капитан положил трубку и довольным взглядом обвел понурых подчиненных:

– Ну что, орёлики? Не было бы счастья, да несчастье помогло?

– Товарищ капитан госбезопасности, – подал голос по-прежнему не врубающийся в происходящее дядя Костя. – Может, вы все-таки объясните, что здесь происходит?

– Объясню. Только не сейчас. И в другой обстановке.

Синюгин уставился на Юрия и фальшиво-сочувственно поцокал языком:

– И это еще раз доказывает, что распоряжения комендатуры следует исполнять неукоснительно. Верно, боец Лощинин? Или все-таки Алексеев?

* * *

Заплатив по счету в шашлычной, Барон посетил места общего пользования.