По счетам

Здесь, запершись в кабинке, он достал из чемоданчика палевого окраса бутафорские и исключительно пошлые на вид усишки, по случаю приобретенные в магазине «Маска», что на Невском. Заученным движением укрепил их над верхней губой, выждал несколько минут (для полного схватывания), подергал за кончики – все нормально, встали как родные. После этого натянул по самые брови кепку-трехклинку, а кухонный нож переложил во внутренний карман пиджака. Выйдя из кабинки, проходом осмотрел себя в зеркале – не бог весть что, но для провинциальных полевых условий, в принципе, сойдет. И нож, и кепку Барон подрезал в домике тещи таксиста. Но, учитывая, что Валера получил от него полновесную трешку, о мелкой краже в данном случае речи идти не могло.

День стоял субботний, и это было весьма кстати, так как места работы Самарина Барон не знал. Но сегодня, на худой конец – завтра, имелись все шансы застать его дома. Телефон Самариных был обозначен на квитке, накануне полученном в местной горсправке. Поэтому Барон добрел до ближайшего таксофона и, настроившись на разговор, набрал номер. Держа в голове сразу две легенды: одну – на случай, если на звонок отзовется кто-то из домочадцев, другую – если трубку снимает сам хозяин.

– Алё? – голос принадлежал подростку лет двенадцати-тринадцати. «Сын от второго брака», – догадался Барон.

– Добрый день. Я могу услышать Евгения Константиновича?

Пауза-тишина в ответ. Затем:

– Подождите, пожалуйста. Я сейчас маму позову…

Секунд через десять в трубке раздался женский голос:

– Слушаю вас.

– Добрый день. Я бы хотел переговорить с Евгением Константиновичем.

– Представьтесь, пожалуйста.

– Меня зовут Геннадий Кириллович.

– А вы, извините, по какому вопросу?

– Я его бывший коллега. По работе.

– Это, видимо, еще по стройтресту?

– Точно так. Последние несколько лет живу и работаю в другом городе. В Перми нынче проездом. И вот, по старой памяти, хотел повидаться.

– То есть вы не в курсе нашей ситуации?

– Нет. А что случилось?

– Дело в том, что Евгений Константинович болен. Уже почти полгода как.

– Полгода? Значит, что-то серьезное?

– Да. Очень.

– Он в больнице?

– Нет. Проходит курс амбулаторного лечения на дому.

– Печально. С вашего позволения я бы навестил его? Все-таки столько времени не виделись. И бог знает когда я теперь окажусь в Перми.

– Ну хорошо. По распорядку дня с четырех до шести у него прогулка. Так что подходите часикам к семи. Запишите адрес.

– Если вы по-прежнему живете на Советской, то я в курсе. Доводилось разок побывать.

– Вот как? Странно, что я вас не помню.

– В тот раз мы сидели сугубо в мужской компании.

– Понятно. Тогда ждем вас к семи.

– Благодарю. До вечера…

Барон вышел из телефонной будки и задумался: «Человек тяжело болен, тем не менее может позволить себе ежедневные двухчасовые прогулки. Странно». Но, с другой стороны, подобная педантичность могла облегчить дело. Учитывая, что в квартире находились как минимум двое потенциальных свидетелей, лучшим вариантом считалось перехватить Самарина на улице, на подходе к дому.

Часы показывали четверть пятого, однако Барон сразу выдвинулся на Советскую, чтобы непосредственно на месте определиться, где проще и эффективнее привести в исполнение смертный приговор.

* * *

– …Оно, Пашка, всё так. Только я ответственно могу заявить, что особого криминала в том, что Юрка жил под чужим именем, нет. Просто на момент, когда он попал в партизанский отряд, иных удостоверяющих личность документов, кроме как удостоверения Лощинина, у него на руках не было. А ксиву эту Юрий нашел в вещах погибшего знакомого. На пару с которым прорывался из блокадного Ленинграда.

– Хорош знакомый, ничего не скажешь, – проворчал Яровой. – А ты в курсе, откуда у этого знакомого, у Гейки, ксива взялась?

– В курсе. Он поднял ее на квартире профессора Лощинина, на которую со своей шайкой совершил налет в марте 1942 года.

– И на всё-то у вас, товарищ генерал, ответ имеется. Даже неинтересно.

– Ответы у меня, увы, далеко не на всё. Но в данном конкретном случае общая картина мне теперь более-менее понятна.

– А вот мне до сих пор непонятно одно: по какой такой причине парень из приличной семьи поддался на уговоры малознакомого уголовника и пошел за ним паровозом? У Юрки ведь к тому времени работа была, карточка рабочая. Опять же сестру сумел отправить. Конечно, блокадная жизнь не сахар, но ведь и рывок – авантюра. Шансы выбраться из города были минимальными. Да и в случае благоприятного исхода потом тоже надо было где-то жить, что-то жрать.

– А ты у него самого за это не поинтересовался?

– Спрашивал, причем неоднократно. Но этот момент Юра старательно замалчивал.

– Что ж, если тебе, Паша, до сих пор, как ты говоришь, интересно, пожалуй, я могу объяснить причину старательного замалчивания.

– О как? Давай, удиви меня в очередной раз.

– Юрий решился на побег с Гейкой после того, как совершил в Ленинграде убийство.

– Да ладно? – оторопел теперь уже Яровой. – Не может быть!

– Может, Паша. В этой жизни, как учит нас жизнь, может быть абсолютно всё.

– Значит, все-таки провел меня? Вот стервец. А ведь я ему, Володя, поверил. Поверил, что нет на парне уголовки. А поверив, чем смог – помог. Да, дела… – Яровой потянулся за бутылкой. – Блин! Лучше бы и не спрашивал. Потому как чертовски обидно теперь. Да, и кого же он убил?

– Меня, – невозмутимо ответил Кудрявцев. – Помянем?

Ленинград, март 1942 года

Тяжелый пистолет оттягивал карман, ударяя в бок при каждом шаге, но для Юрки это незнакомое доселе ощущение было только в плюс. Он шел, упиваясь недолгим статусом вооруженного человека, и выражение неподдельного восторга само собой обозначалось на его скуластом, обтянутом обветренной кожей лице.

– И как ощущение?