Сказка Звездного бульвара. Севастопольские сны

Сан Саныч испытывал сейчас то, что было хуже чувства неминуемой и близкой смерти. Раньше он думал, что вместе и умирать не страшно. Да, но когда жизнь продолжается, и кто-то будет помнить и оплакивать. Но всем вместе и навсегда – это чудовищно страшно! – Не оставить никого и ничего! Его маленький ребёнок, который уже есть в его возлюбленной, умрёт, не успев родиться… И эта экспедиция, последняя надежда, успеет ли выйти из чрева земной цивилизации? Если б мы раньше вышли в космос и обжили его! Всё бессмысленно!

Из минутного оцепенения его вывел мощный импульс, поданный откуда-то изнутри. Всё существо его мгновенно наполнилось неистовой жаждой борьбы. Тело бросило в жар. Поймав взгляд руководителя делегации, Сан Саныч понял, что в эти мгновения тот испытывает то же самое.

Дело в астрономической группе, казалось, обстояло лучше, чем в других. Информация была упорядочена, неразберихи не было. Астрономы никогда не спешат, поэтому всё успевают. Их жизнь измеряется световыми годами.

Оптимизация траекторий кораблей позволила отодвинуть срок отлёта на восемь с половиной часов, хотя существенно увеличивала длительность полёта к Марсу и разбросанность кораблей в пространстве. Уточнение модели сверхвзрыва дало ещё до суток. Если успеют реализовать плазменную защиту, будет ещё двадцать пять – тридцать часов.

Сан Саныч стал участником ожесточённой дискуссии на самом высоком уровне и с совершенно неожиданным поворотом.

В Комитете вырабатывалось нечто вроде Конституции экспедиции.

Никто не оспаривал, что главная цель – выживание цивилизации. Следующая по важности – сохранение её следов. Все соглашались, что социальное устройство экспедиции отнюдь не сводится к назначению командира и заместителей.

Однако многие настаивали на суверенитете национальных экипажей даже в один человек, и никто не собирался отдавать вопрос социального устройства на откуп самим членам экспедиции.

Представитель Канады яростно доказывал, что на первом этапе, нации надо принудительно смешать. Ведь останется национальное в библиотеке знаний и генофонде. Иначе, утверждал он, опять американцы начнут бороться с русскими, евреи с арабами и мусульмане – со всеми.

– Назначайте Конституцию, не назначайте – всё равно экспедиция поступит по-своему, по обстоятельствам. И начнётся всё снова с первобытной общины, – заявил один из участников.

– Да, да, а потом каждый захватит себе по участку Марса, начнётся торговля воздухом, землёй, прошу прощения, арией…

– Посадят царицу или устроят монастырь с послушанием, – подхватили другие. – Нет! Конституция должна быть выработана до отлёта. Без этого, при всём доверии к астронавтам, мы до последнего вздоха будем чувствовать неуверенность за экспедицию, но самое главное, её шансы выполнить сверхзадачу не будут максимальными.

– Правильно, – поднялся руководитель российской делегации, – поэтому я предлагаю вернуться к предложениям американских учёных. По нашему мнению, это – хорошая основа, базирующаяся на длительных исследованиях психологии коллективов, использующая теорию игр с непротивоположными интересами.

– Уж если русские в таком вопросе соглашаются с американцами, – стали переговариваться многие, – надо присоединяться.

– А что предложили американцы? – шёпотом спросил Сан Саныч, наклонившись.

– Вон их плакаты в углу, – ответил тот. – Они на основе своих исследований рассчитали оптимальное устройство по этапам. Сначала – это армейская иерархия. Потом – нечто подобное военному коммунизму. Управление обществом – по целевым программам. Затем, в рамках программ – социализм с условными деньгами и частной собственностью на свой труд. На высшей стадии – своего рода анархия – то есть отсутствие власти как аппарата принуждения вне чрезвычайных, строго определённых ситуаций. Видите – доступность любой информации, коллегиальность решений, неприкосновенность личности. Поверхность, недра, основные средства производства – в общечеловеческой собственности, деньги перестают быть эквивалентом труда. Эквивалентом труда становятся чувство удовлетворённости человека выполненной полезной работой, полнота его самоуважения и уважение других людей! Один из главных критериев их оптимизации – максимизация чувства наслаждения общества как совокупности наслаждений каждого. Этот критерий по их расчётам ведёт к наибольшей вероятности выживания общества! Каково?!

– Я бы назвал это… – Сан Саныч замялся.

– Если каждому доступна вся информация, – продолжал руководитель, – он быстро осознает предел своих претензий к обществу и природе. Полная доступность информации, кроме того, что это – необходимое условие наибыстрейшего развития – это и лучшая гарантия от обид, злоупотреблений, узурпации власти, которая и есть, прежде всего, узурпация информации.

По мере того как Сан Саныч разглядывал плакаты со схемами и текстом, лицо его расплывалось в улыбке узнавания чего-то близкого душе. Он, было, поднялся выступить, но руководитель с силой наступил ему на ногу.

Конституция, предлагавшаяся американцами, рассчитанная действовать неизменно до численности популяции в сто тысяч человек, в общих чертах, после непродолжительных дебатов была одобрена.

После окончания работы руководитель взял Сан Саныча за локоть:

– Ну, Сан Саныч, мы с вами заработали ужин. Собирайте наших. Пока грузится самолёт, идём в кабаре! Посмотрим, как веселятся французы.

Сан Саныч впервые в жизни попал во французское кабаре да ещё в самом Париже. Неизвестно, как это выглядело раньше, в обычное время. Сейчас это был такой вертеп, такой улей, такой… просто не с чем сравнить!

Вино лилось рекой, веселье, танцы, песни, слёзы, тосты… Так веселиться умеют, наверное, одни французы.

Казалось, все обслуживают сами себя – подходят к стойке, берут показавшуюся бутылку, кидают охапки денег за прилавок, тут же откупоривают… губная гармошка… певица с завораживающе хриплым голосом млеет на сцене… рядом работает стереокомбайн… парочки, парочки, парочки…

Кельнер, впрочем, тоже появился. От вкусной еды и пары глотков красного вина по телу разлилась приятная истома. Так хотелось остаться здесь подольше! Всё вокруг слилось в изумительную какофонию. Ход времени замедлился.

Сан Саныч никогда не был в Париже, но пришёл к твёрдому заключению, что Париж всё тот же. Его любовь вечна, а люди во время любви не стареют, поэтому не стареет вечный Париж!

Неожиданно в хаос звуков диссонансом ворвалось громкое жужжание, зал прорезали всполохи яркого света. Через открытые стеклянные двери прямо между столиков въехал мотоциклист и, неестественно дёрнувшись, остановился. Яркий луч фары слепил глаза.

Молодой парень, с ног до головы закованный в кожаную броню, сбросил шлем, рассыпав волны длинных волос. Сзади к нему прилипла молоденькая девушка в купальнике без верха. Она соскочила с подножки и, эффектно раскачиваясь на стройных ножках, подошла к стойке. Несколько человек, видимо, знакомых шумно приветствовали их.

Парень, как и все вокруг, был навеселе. Широким взмахом он распахнул куртку и достал из-за пазухи чёрную флейту. Из заднего кармана вытащил продолговатый предмет. Когда он пристыковал его, по характерному звуку щелчка Сан Саныч понял, что этот музыкальный инструмент исполняет только одну зловещую ноту. Через мгновение раздались аккорды очередей. Все застыли с весёлой удивлённой улыбкой. И лишь когда зал наполнился звоном битого стекла, грохот стрельбы перекрылся стоголосым женским визгом. Парень поливал как из брандспойта. Публика кинулась на пол.

Расстреляв магазин, парень достал второй. Далее всё происходило, как в замедленном кино. Сан Санычу казалось, что те четыре метра, которые отделяли его от парня, он летел медленно, словно космонавт в невесомости. Так же медленно парень пристыковывал магазин… его рука двинулась к рукоятке, обхватила её, указательный палец скользнул по скобе на курок…

В падении он подмял парня под себя. Мотоцикл завалился на бок и заглох. На помощь подоспели ещё несколько человек. Парень барахтался и что-то кричал. Все кричали. Когда кутерьма улеглась, а стрелок был поставлен на ноги и взят под руки, автомат куда-то потерялся. Только у Сан Саныча в левой руке остался полный магазин.

Проделывая дорогу локтями, появился толстый высокий человек, и, по-видимому, страшно ругаясь, задал парню такую трёпку, что только пух летел.

Сразу определив в Сан Саныче и его товарищах иностранцев, высокий толстяк обратился к ним по-английски:

– Это мой сын, джентльмены. Тысяча извинений, джентльмены. Не даёт, шалопай, спокойно насладиться последними деньками. Откуда-то раздобыл этот проклятый спидган.

Проскользнувшая полуголая девица схватила парня за руку и утащила за стойку. Сделала она это так решительно и ловко, на ходу ругая парня по-своему и обнимая, что никто в изумлении и замешательстве даже не двинулся с места.

Быстро выяснилось, что никто не пострадал. Несколько платьев, залитых вином и испачканных пломбиром смокингов – не в счёт.

Моментально овладев ситуацией, здоровяк, оказавшийся владельцем заведения, галантно помог дамам подняться, и, смахивая остатки стекла, громко провозгласил, что угощает всех:

– Все пьют за мой счёт! Веселье продолжается! Мы все любим солёные шутки… ваша сумочка, мадам… вы не ушиблись, мсье? Ещё мороженого сюда! Вина! Больше вина!

Сан Саныч обнаружил, что разорвал брючину и ссадил ногу о какую-то железяку.

– Не беспокойтесь, сэр. Моя супруга сейчас принесёт йод и зашьет брюки.

Подскочила бойкая моложавая женщина, смазала ногу йодом и в несколько стежков прихватила клок материи.

– Вы сможете сами идти, сэр? Возьмите мотоцикл. Я подарю вам его, если хотите. Вы здорово рисковали из-за этого безмозглого чертёнка.

К немалому удивлению хозяина и своему собственному, Сан Саныч закивал головой:

– Да, да, пожалуй, хочу.

Не говоря ни слова, хозяин достал из кармана денежную купюру и наискосок написал на ней: “Я, Пьер Виго, владелец ресторана…” – С улыбкой вручил это Сан Санычу. Затем, не без труда подняв мотоцикл, он подкатил его к столику и, хлопнув ладонью по седлу, раскланявшись, удалился.

– Товарищ Щербаков, Сан Саныч, дорогой, зачем вам мотоцикл? – выразил общее удивление руководитель делегации.

– Мужики, я честно заработал эту тачку, где вы были, когда летали эти мухи? – и он протянул на ладони магазин, набитый пухлыми блестящими патронами. – У меня есть, кому его подарить и кто будет в восторге!

Как бы то ни было, но руководитель делегации, человек много видевший на своём веку и всё понимающий, распорядился добавить к контейнерам, которые с величайшей осторожностью грузили в самолёт, ещё один ящик с необычным грузом.

Загрузились быстро. Самолёт тут же взлетел и лёг на курс. Несколько человек, в том числе и руководитель делегации, собрались в одном из салонов и ещё продолжали обсуждение результатов поездки. Сан Саныч тоже участвовал в разговоре, но чувствовал себя как бы раздвоенным. Одна половина его активно участвовала в обсуждении, искала, боролась, а другая – наблюдала за всем этим откуда-то со стороны. И если первая напрягала все свои силы, то второй всё это напоминало консилиум у постели обречённого: “У больного перед смертью появился аппетит – хороший симптом, хороший симптом!”