Письма к незнакомцу. Книга 5. Красота

Поэт Юрий Тейх вывел чёрными буквами на карте родины:

Обладая талантом,

Нелюбимым в России,

Нужно стать эмигрантом

И вернуться Мессией.

Юрий Георгиевич, дорогой вы наш, высокоталантливый, положим, вернётся Мессия в родные просторы. А где гарантия, что его камнями не забьют? Нет такой гарантии…И не только в России людям талантливым живётся непросто. К ним настороженно относятся везде. А что касается титанов (читай –тиранов) духа типа Толстого и Сократа, всегда таких с опаской сторонкой обходили.

Вы спросите, Серкидон: «Почему?» А я отвечу: потому что разрушают они привычные человеческие представления о себе, об окружающем мире. Сложил индивидуум из опытов и страстей, из иллюзий и химер пусть маленькое, пусть неказистое, но своё мироздание. Живёт себе не тужит… Вдруг является высоколобый громила с крутыми доводами и в два счёта рушит с трудами выстроенное.

Про неудобные вопросы, которыми терроризируют нас могучие многознайки, промолчу. Это можно принять за рабочие моменты. Хотя тоже неприятно сознаваться в собственном невежестве. Ну, не знает человек, что такое «красота». Так на манер Онегина умей «С учёным видом знатока//Хранить молчанье в важном споре…» Вместо этого невежда начинает кричать: «Серкидуля, старик, да ты что?! Что тут не знать! Школьные дела! Красота, красота, “вышла кошка за кота…”[11 - У Сергея Владимировича Михалкова:«Тра-та-та! Тра-та-та! //Вышла кошка за кота]»

Вернёмся Серкидон, из верхоглядной современности к основательному труду девятнадцатого века. Лев Николаевич не поленился уделить понятию красоты время немалое. Больше того, русский граф обобщил «мозговой штурм» старого света, и вот что поимел русский помещик с «европейского гуся».

«Первое – то, что красота есть нечто существующее само по себе, одно из проявлений абсолютно совершенного – идеи, духа, воли, бога и другое – то, что красота есть известного рода получаемое нами удовольствие, не имеющее цели личной выгоды».

«Ну и на что – воскликнете Вы, – хвалёный Толстой столько времени убил?! Пошёл бы лучше попахал. Про неземную красоту писано ещё Платоном, а то, что смотреть на красивое приятно, знавали мы и без графа-грамотея…»

Ох, как Вы непочтительно с классиком, Серкидон. Наверное, я виноват. Не с того начал…Не так зашёл…Давайте начнём с основателя эстетики – Баумгартена.

Философ, который, как и надлежит порядочному философу, был немцем, древнюю платоновскую путаницу разделил пополам: «объект логического познания есть истина, соответственно объект эстетического (чувственного) познание есть красота. Красота – совершенное, познанное чувством. Истина – совершенное, познанное разумом». (У Толстого – рассудком).

Казалось бы (возрадуемся!) нашёлся среди европейских мыслителей ясно мыслящий человек. После его чёткого разделения что-то, глядишь, и прояснится… Нет, ничего не проясняется, а, наоборот, всё накрывается гегелевким покрывалом.

Платоновец Гегель вновь пытается соединить красоту с истиной воедино. Мол, она, истина, проявляет только красотой. Мол, вы сорвите покрывало с красоты и увидите истину. Вслед за ним гегелевец Хайдеггер утверждает, что «красота – есть один из способов, которым бытийствует истина». Утверждение звучит красиво, но нам, толстовцам, не кажется истинным…

С Хайдеггером Толстой спорить не стал. Когда Лев Николаевич работал над статьёй об искусстве, Мартину было всего восемь лет. Ну не дискутировать же бородатому старцу с восьмилетним ребёнком?

Лев Николаевич возразил Гегелю:

«С красотой истина не имеет ничего общего и большей частью противоположна ей, потому что истина, большей частью разоблачая обман, разрушат иллюзию, главное условие красоты».

Истина есть соответствие выражения с сущностью предмета и потому есть одно из средств достижения добра, но сама по себе истина не есть ни добро, ни красота и даже не совпадает с ними. Такая вот отповедь. От истины отбились. Новая напасть – Добро.

Добро с Красотой отождествляют и путают многие философы. Такая путаница – из глубокой древности. Но в рассматриваемой статье Лев Николаевич цитирует и спорит только с теми, кто писал о красоте и добре после Баумгартена:

«Понятие красоты не только не совпадает с добром, но скорее противоположно ему, так как добро большею частью совпадает с победой над пристрастиями, красота же есть основание всех наших пристрастий».

Мысль эту Толстой проводит и в «Крейцеровой сонате»: «Удивительное дело, какая полная иллюзия бывает того, что красота есть добро. Красивая женщина говорит глупости, ты слушаешь и не видишь глупости, а видишь умное…»

Далее я приведу авторов, которых Лев Николаевич не опровергает. Их суждения графу симпатичны, он в глубине души с мыслями иноземцев согласен. Один из таких итальянец Франческо Пагано[12 - Пагано Франческо Марио (1748 – 1799), итальянский философ, юрист и политический деятель.]. Толстой отшет:

«По итальянскому эстетику искусство есть соединение в одно красот, рассеянных в природе. Способность видеть эти красоты есть вкус, способность соединять их в одно целое есть художественный гений».

Заядлому пчеловоду Толстому, наверняка, приглянулась мысль о том, что художник, аки пчёлка трудолюбивая, собирает в красивое целое разбросанную в бесхозных цветиках красоту.

Гёте, наверняка, встретил аплодисментами мысль Пагано, своего современника, поскольку и сам рассуждал в том же направлении: «Прекрасное в природе часто разрознено, и дело человеческого духа – открыть связи и благодаря им создать произведения искусства. Цветок становится прелестен, только если к нему прильнет насекомое, если его увлажнит капля росы, если есть ваза, дающая ему последнюю пищу…»

Читаем любимчиков Толстого далее. Английский писатель Джон Тодхунтер. Из его «Теории прекрасного»:

«Красота есть бесконечная привлекательность, которую мы познаем и разумом и энтузиазмом любви. Признание же красоты красотою зависит от вкуса и не может быть ничем определено. Единственное приближение к определению – это наибольшая культурность людей; тому же, что есть культурность, нет определения. Сущность же искусства, того, что трогает нас посредством линий, красок, звуков, слов, не есть произведение слепых сил, но сил разумных, стремящихся, помогая друг другу, к разумной цели. Красота есть примирение противоречий».

Англичанин оказался ирландцем, и не Тодхунтером, а Тодхантером[13 - Тодхантер Джон (1839 – 1916), ирландский поэт и драматург.]. Но написано хорошо. Тут впервые появилась любовь, о которой мы с Вами знаем, практически всё. И не просто любовь, а с энтузиазмом. И хорошо, что в красоте ни напора, ни агрессии, а лишь загадочное «примирение противоречий».

Продолжаем цитировать Толстого:

«Из голландцев замечателен Гемстергюис[14 - По всей вероятности имеется в ввиду Гемстергейс Франс (1721-1790), нидерландский философ.], имевший влияние на немецких эстетиков и Гете. По его учению, красота есть то, что доставляет наибольшее наслаждение, а доставляет наибольшее наслаждение то, что дает нам наибольшее число идей в наикратчайшее время. Наслаждение прекрасным есть высшее познание, до которого может достигнуть человек, потому что оно дает в кратчайшее время наибольшее количество перцепций».

Простите, Серкидон, за «перцепции»[15 - Перцепция, восприятие (от лат. perceptio) – психический процесс, заключающийся в отражении предмета в целом при его непосредственном воздействии на рецепторные поверхности органной чувств.]. Но это не я, а Лев Николаевич. Он же не знает, что Вы со словарём иностранных слов не дружите и заглянуть туда для Вас великий труд. Выручает Вас, Серкидон, то, что есть у Вас верный эпистолярный помощник и подсказчик. Но предупреждаю Вас, я никуда не полезу, а поясню не слово (скорее всего, латинское), а смысл.

Толстой говорит о воздействии на рецепторные поверхности органов чувств. С помощью таких воздействий и проходит познавательный процесс восприятием.

То есть красота – это когда позитивная и приятная информации об окружающем мире поступает в душу человека с максимально возможной плотностью и усваивается без остатка. Душа в минуты созерцания красоты трудится и делает это с удовольствием. Причём, трудиться душа не потому, что обязана, а делает это по доброй воле.

А теперь позвольте отступление. Посмотрите, что получается. Нидерланский философ придумал нечто о красоте и доверил свои размышления бумаге, мысли были опубликованы, но, конечно, не так как думалось, потому что записать так, как подумалось, невозможно, а потом ещё редактор вносил поправки. Не зря же Михаил Светлов говорил, что литературное произведение – это чистый источник, в котором выкупался редактор.

Что же далее? Далее переводчик перевёл текст на русский и уж, конечно, не тождественно голландскому философу. Результат перевода прочёл граф Толстой, что-то выделил для себя и привёл в своей статье. Из статьи, ухватившись за перцепции, своё понятие о красоте попытался вывести Ваш покорный эпистолярный слуга.

Игра в испорченный телефон в чистом виде! Понятно, почему Сократ отвергал письменность и делился своими знаниями с учениками только изустно. На то он и вольный грек! А мы с Вами – рабы письменности и её обманов. Продолжим обманываться далее, но другим разом. В завершении примите от Льва Николаевича следующее:

«Кроме того, каждый день являются новые писатели об эстетике, и в суждениях этих новых писателей та же странная заколдованная неясность и противоречивость в определении красоты…»

Крепитесь, Серкидон, мы ещё «покрасуемся» с Вами на всю катушку, но уже не сегодня.

Жму Вашу руку, и до следующего письма.

-3-

Приветствую Вас, Серкидон!

Вперёд, мой друг, за мной, в дебри прекрасного!

В статье об искусстве наш духовный поводырь Л.Н. Толстой упомянул вскользь:

«По знаменитому сочинению Винкельмана[16 - Винкельман Иоганн Иоахим (1717 – 1768), немецкий искусствовед, основоположник современных представлений об античном искусстве, основоположник археологии.], закон и цель всякого искусства есть только красота, совершенно отдельная от добра».

Вероятно, Лев Николаевич считал, что каждому культурному человеку в России хорошо известно и кто такой Иоганн Винкельман, и какое из его сочинений следует считать самым знаменитым. Остановимся…

Обозначен очередной философ, произнесено его имя. Что оно для Вас, Серкидон? «Звук глухой в лесу ночном»[17 - А.С.Пушкин]? Перечисленные мною в навалку философы превращаются для Вас один за другим в безликих глашатаев малопонятных мыслей? А ведь все они люди, за каждым – непросто прожитая жизнь, свой жизненный подвиг, свои пристрастия, человеческие слабости.

Расскажу Вам о Винкельмане.

Жизнь у него поначалу не задалась, но потом обрёл он свою путеводную звезду и встал на верный курс. Многолюбимый нами Гёте в молодые годы читал сочинения своего соотечественника с жадностью, был потрясён его трагической гибелью. А в зрелые годы Гёте написал о Винкельмане весьма комплиментарный труд.

Мой рассказ, заранее Вас предупрежу, будет хуже, чем у Гёте. Виной и меньшая мера одарённости, и, как на грех, начитался я всякого разного об Иосифе Сталине. Готовлюсь к диспуту, посвящённому данному марксисту. Не хватило мужества отказаться от приглашения, да и хочется немного, по-молодёжному скажу, потусоваться… Не прогневайтесь, если советский вождь будет влезать в повествование. Плохо, если будет влезать некстати. Боюсь, тогда у меня получится некий экспериментальный микс…Но будь что будет.