Грязь. Сборник

По другим дорожкам медленно, будто в театральной постановке, ходят дзен-буддистские монахи в своих цветастых рясах. Маленький японец в синей рубашке и фуражке с каменным лицом стоит около входа. Больше в парке ни души. Сегодня особый день. Даже Осакский залив сегодня как-то нечеловечески спокоен.

Сразу же начался дождь. Девушка и старик осторожно сели на пол деревянной веранды одного из павильонов. Она прижала ноги к себе и обхватила их. Старик сидел неподвижно на самом краю, не без труда подобрав ноги под себя. Сверкнула молния. Где-то перед ними был храм, скрытый серой пеленой дождя и цветущими деревьями. Монахов тоже нигде не было видно – исчезли вместе со своим храмом.

Девушка посмотрела на сутулую фигуру отца. Внезапно она увидела движение на полу слева от него. Посмотрела: это была бабочка. Увидела и ужаснулась – её крылья были порваны. Две огромные дыры почти «съели» крылья. Насекомое беспомощно сидело на полу.

Такие вещи могут вводить в ступор, подобно крови на белом снегу. Сюжет польётся прямо сейчас.

Серый дневной свет давил на обстановку в комнате. В ней и так не было ярких красок, но еще и серый свет… Терапевт включил лампу на журнальном столике. Сквозь его стеклянную столешницу видны черные металлические ножки на присосках.

– Расскажите о ней.

– Она рыжеволосая, ничего, если я так скажу? Просто в моем последнем произведении главная героиня тоже рыжеволосая, но скажу честно: она не имеет никакого отношения к ней. Так совпало. Чистое совпадение. Так бывает, – ответил Максим.

– Конечно, рыжеволосая так рыжеволосая.

– Спасибо. Просто не хочу прослыть любителем одного цвета волос. Я ничего не имею против блондинок, брюнеток, они классные. Просто так совпало.

– То есть вы написали произведение, где главная героиня рыжеволосая, а потом в вашей жизни появилась рыжеволосая девушка?

– Да, совершенно так. Как будто материализовалась, – попытался пошутить он. – Она капитан команды черлидерш. А сейчас уже и моя супруга…

– Вы за это время не написали ни одного нового произведения?

Терапевт смотрел на клиента. Его морщинистое лицо, окаймленное седой бородой, выглядело особенно живописно в свете лампы.

– Я занимался работой. Я журналист и погряз в статьях.

– И ваша супруга… Она была похожа не героиню вашего произведения?

– Местами очень. Темпераментная красавица.

– А в произведении вы её тоже не называли по имени?

Максим проснулся, посмотрел на часы, потом по сторонам. Уже был день. Карина уехала разминаться. В шесть часов вечера начнётся очередной матч. Все работники стадиона уже на рабочих местах. А он опять проспал всё утро, перед этим печатая статьи на ноутбуке до самого рассвета. Встал с кровати и открыл окно. Свежий ветерок приятно защекотал тело. Какой чудесный день. Вышел из гостиной, шлепая босыми ногами, и заглянул в спальню.

– Опять не застелила за собой.

Максим принялся устранять беспорядок.

–– Накраситься успевает, волосы посушить успевает, туфли перебрать перед выходом тоже успевает, а это… элементарно же…

Ночи наподобие прошедшей они проводили раздельно. Сидя вечером в тускло освещенной гостиной, печатая в порыве вдохновения очередной текст перед включенным без звука телевизором, Максим в какой-то момент замечал, что кто-то стоит в дверях; и отрывался от работы. Карина стояла, облокотившись на косяк в коротком банном халате и с полотенцем на голове. Одна нога чуть отставлена назад. Только что из душа: распаренная и согретая.

– Спокойной ночи? – спросила она.

Без макияжа на её лице отчётливо проступали веснушки. У неё были смазливые щечки. Из-за того, что она часто улыбалась, на её лице от ноздрей и до краев губ протянулись две линии, напоминающие «бока» треугольника. Широко улыбнитесь перед зеркалом – поймете, о чём я. Из-за этого щеки еще больше выделялись на её лице. Но это лишь добавляло очарования, ведь они были такими милыми и добавляли жизни в и без того жизнерадостное загорелое личико. Но сейчас она не улыбалась. И не хотела кривить рожицы (а она любила это делать, словно маленькая девочка).

– Спокойной. Я сегодня весь в работе.

Она посмотрела на его взлохмаченную голову своими уставшими серо-зелеными глазами. «Он слишком много времени проводит дома, становится неандертальцем», – подумала она. Максим почесал за ухом, зевнул и спросил:

– Что такое?

Его полосатый халат был крепко перевязан, будто он собирался прямо сейчас отправиться в нём на улицу и боялся, что осенний ветер продует его худое тело. Карина отошла от косяка, сверкнув своим оранжевым маникюром.

– Ничего.

И медленно отправилась в спальню, поправляя полотенце на голове.

«И вот что это сейчас было?» – подумал Максим, когда она скрылась в коридоре. Через минуту гостиная вновь наполнилась стуком о клавиши ноутбука. В пять часов утра он выключил телевизор, закрыл ноутбук и вышел в коридор. На цыпочках подошёл к спальне и приоткрыл дверь. Рыжая «зажигалка» спала в позе зародыша, повернувшись лицом к двери, закутавшись в одеяло. Максим улыбнулся и тихо вышел, решив спать на диване, чтобы не разрушить такой чудесный сон.

Заправив кровать, Максим вышел на кухню. На столе стояла грязная посуда. Поставил на раковину, и уже догадывался, что ждёт его в ванной. Со вздохом ступил на кафельный пол и включил свет – догадки подтвердились. Отнёс в мусорку от зеркала несколько использованных ушных палочек. Пока брился и чистил зубы, свалил несколько раз один и тот же баллончик с чем-то для волос. Вся ванна была заставлена её косметикой и различными гелями. Как жить-то? Закрыл упаковку влажных салфеток – вот сколько часов они уже сохнут? Ладно, всё это начинает напоминать бурчание старого деда.

– Что ещё про неё скажете?

– Она была фанаткой спорта. По 4 часа в день в зале проводила порой. Когда знакомился с её родителями, они мне её медали показывали. Там с начальной школы были и до того момента. Она и меня в спорт пыталась втянуть, но я туда больше не вернусь, мне своей юности хватило. Я уже раз сбежал из спорта и точка. Я не вернусь. Но, конечно, матчи посещал ради неё.

– Вы гордитесь ей?

– Ну, в каком-то роде, да. Но знаете, порой посмотрю на неё и завидно. Она как будто своровала мою мечту и стала успешной спортсменкой. А я тут, внизу, улыбаюсь и любезно отказываюсь от спорта. Мне, конечно, совестно от таких мыслей, но куда их девать?

Песни обладают удивительным свойством – они нужны. Даже не певший никогда и ни разу человек однажды поймает себя на том, что… поёт. Поёт наедине с собой, в душевном порыве, бубня какие-то строчки – не разобрать. Другое дело – это дождаться этого самого душевного порыва. У некоторых с этим большие проблемы. Но не у неё. Она пела постоянно. Плохо, но пела, а он даже привык к этому.

-– Еще у неё был пункт насчет свадьбы. А насчет детей как-то не особо. У меня много подруг и, должен сказать, все они хотят поскорее выйти замуж и нарожать детей. Такие сильные, красивые, гордые и такие вот мечты. Для мужчины-карьериста это звучит… страшновато. Но она сама еще та карьеристка! Вот и поженились и стали жить как прежде. Только узы покрепче стали.

Раньше вместе с ними жила рыжая кошка. Она принадлежала Карине, второй огненный вихрь в её недавно образованной семье. Вредные, ой, то есть вредная с острыми когтями, бойцовскими замашками и любящая свою хозяйку. Большую часть дня спит, ночью опять где-то скребется, куда-то лезет, кричит. Будь Карина животным, она бы стала именно этой кошкой. И Максиму пришлось уживаться с ними обеими. Прижились. Даже жизнь стала умеренной, прям по расписанию. Даже кошка стала потихоньку толстеть. И тут произошло страшное: ценность прикосновений друг к другу стала стремительно падать.

Проводишь по его щеке рукой, на пальцах – лучший маникюр, который ты делала в своей жизни, на лице – самый интригующевыразительноутонченный ``боевой`` раскрас, ты вся источаешь благоухание и нежность, преображая одним своим появлением этот типичный вечер скуки для двоих. А самое главное – ты сама прекрасно понимаешь, насколько ты неотразима сегодня. Все эти масочки, масла, крема… С помощью них ты только подчеркнула то, что есть. Так вот, медленно проводишь по его щеке рукой, немного надавливая ногтями на его кожу, «царапая», добавляя страсти в этот лёгкий и непринужденный жест. Улыбка, его любимая красная помада на губах (он столько раз говорил: «она тебе так идет, дорогая»), глаза, широко раскрытые, готовые к встрече. И его: «да-да-да, уже скоро закончу». И даже не повернулся. А здесь даже ничего не было написано про наряд. А он сногсшибателен. Но ему всё равно.

Весь в работе. А она – в невостребованности. Потом просто меняются местами. Даже тезис «В подарке в виде красивого белья есть большая доля эгоизма» меркнет. Не потому что подарков больше нет, а потому что эгоизма становится слишком много – «лишь бы был подарок на восьмое марта». И не забыть про её день рождения. Потом просто меняются местами.

И тут положение спасает кошка.

Шекспир своим существованием доказал: трагедии всегда запоминаются лучше комедийных «утех». Болезнь кошки стала тяжелым испытанием для обоих. Одному приходилось таскать её в ветклинику на себе, а вторая поняла, что не может справляться с этой ситуацией – доходило до дрожи в руках и всепоглощающего чувства паники. Это был один большой страх, и подкрался он как всегда незаметно.

Кошку на столе держали трое: крепкие руки врача – за шкирку и уши, утонченные ухоженные руки Карины и Максима – за передние и задние лапы. Второй ветеринар ставил укол за уколом. Кошка, привыкшая к тому, что её уважают и не трогают без её согласия, пыталась вырваться и страшно вопила. Именно вопила, громко, без остановок, издавая нечеловеческие звуки от безысходности: загнанная в угол помещения, прижатая к столу, распятая этими бездушными «римлянами» – ветеринарами в синих халатах, с большими напуганными глазами, стараясь кусать и рвать когтями всех без разбора. Но её держали крепко, держали те люди, которых она считала «своими». Пронзительный, пронзительный голос всегда молчащего существа поразил Карину до глубины её ужаса. Она ослабила хватку и одна лапа выскользнула, нещадно вцепившись в плоть её нежной руки. Максим перехватил эту лапу.

– Кошки сильнее собак, – в назидание ей сказал первый врач.

Карина медленно «снимала» руку с выпущенных когтей, которые до сих пор были в ней. Изогнутые, выпущенные до предела – вошли глубоко. Она заметила, что по её пальцам течет кровь из порезов – кошка успела нанести ещё несколько ударов, прежде чем её когти увязли в руке хозяйки. А вопль всё нарастал, нарастал, врач с усилием сдерживал голову. Будь здесь потише, мы бы услышали, как трещат уши животного, крепко пойманные руками ветеринара, но кошка всё пытается и пытается вырваться, по-видимому, готовая расстаться с ушами ради свободы. Вопль, вопль, вопль, вопль.

Сняв руку с когтей, Карина перехватила лапу у Максима и вновь держала обе передние. И сжимала их крепко, в то время, как кровь медленно текла по загорелой коже молодых рук.

Вой. Вой. Вой. У кошки нет времени даже на то, чтобы шипеть. Она стала диким животным, способным убить кого угодно ради свободы. Забыв свою кличку и адрес, годы жизни в квартире, она кусает воздух, пытаясь уцепиться за руки тех, кто держит её, и вооооет. Когда же это закончится?

Последний укол, и игла выходит из тела животного. Животное замерло – новой иглы нет. На «раз-два» отпустили лапы и уши. Кошка моментально встала на четыре, согнутые для прыжка, лапы. Недоверчиво смотрит на людей. Вроде спокойно. Вой стих.

Карину трясёт, она только сейчас поняла, что вся взмокла. На руке кровь смешивается с потом. Сердце бешено бьётся, только обильнее гоняя по телу горячую кровь. Дали марлю, пропитанную спиртом, она несколько секунд смотрела на это, а потом поняла для чего – шум в голове. Приложила к ранам. Это животное оказалось животным. И от его криков душа так выворачивалась, будто лежала в одной плошке с салатом и древесными опилками, и две тяжелые деревянные лопатки перемешивали всё это без остановки на пощаду. И она соучастник этих страданий, та, что помогала причинять боль. Но иначе нельзя – без уколов кошка умрет.