Грязь. Сборник

– Что?

– Гостиный двор точно не будет носиться с вашими картинами на улице. И тут вступает правило стрит-арта: мы сами несем ответственность за свои культурные объекты, в данном случае, выставляя их таким образом. Ставите, и будь что будет. А людей там много ходит, плюс пивная Думская на расстоянии вытянутой руки. Не думаю, что ваши травмированные женщины буду в восторге от метаморфоз, которые переживут их картины.

– А если договорится с ними об охране?

– С кем?

– С администрацией гостинки.

– Тогда у вас выйдет примерно такие же беседы, как у нас с вами.

– Так, а если всё-таки договоримся? Установим охрану.

– Тогда найдите охранников еще для дождя и ветра. У нас не солнечная Италия, чтобы под открытым небом выставлять такое.

– А Пассаж может дать площадку?

– Мы это уже выясняли. Они готовы, я смог договориться, но при предварительном просмотре им не понравилось несколько картин, и они поставили условие: выставляться без них.

– Мы не будем этого делать.

– Вот поэтому двери Пассажа перед вами закрыты.

– Неужели эти картины настолько неудобные, что нельзя закрыть на них глаза?

– Как знаток, могу вам честно сказать: ничего страшного в них нет, до Бэкона не дотягиваете. Но и Бэкон всё же не выставлялся в торговых центрах, а в галереях. Простой зритель может напугаться, особенно если ему семь лет.

– А если как-то повесить таблички и запретить вход детям в эту зону?

– Господи…

– Вы чем-то недовольны?

Николай закивал головой и медленно произнес:

– У меня сейчас друг умирает, а я сижу здесь с вами и в пятый раз говорю об одном и том же.

– Ух ты, а я тоже смерть рисую, – перебила она его. – Вернее, не тоже. Я люблю добавлять в свои рисунки гробы, могильные кресты. У меня было тяжелое детство.

– И как пить дать, самоповреждающее поведение.

– Что? Откуда вы узнали?

– Наталья, – Зарёв посмотрел на неё. – Вы не загадка природы, и тот восторг, с которым вы сейчас говорили про себя, – бросайте это дело. Идите лучше полечитесь, поработайте с этим. Это не добавляет вам веса в моих глазах.

– У вас нет сердца.

– Если бы не было, я бы вам сейчас про это не говорил. Могу дать телефон хорошего психолога. Это серьезные вещи и наслаждаться ими не стоит.

– У меня никто не отнимет мои гробы, – прошипела она и быстро вышла из кабинета, громко цокая каблуками.

Николай даже не смотрел ей вслед. Он снова отвернулся к окну. Уже полгода эта особа терроризировала его в этом кабинете. Миленькая хрупкая девочка-старшеклассница на первый взгляд, она оказывалась бессовестной манипуляторшей, оканчивающей второе высшее. Конечно, она была неплохим человеком, но желая добиться своего, она шла на многие бесчестные средства. Николай был в курсе того, что она ходила к Ювелиру, пытаясь выставить Зарёва посмешищем, не способным даже организовать выставку картин и отказывающего в помощи несчастной девушке. Хотя он честно разговаривал с директорами почти всех центральных торговых центров города ради этой художницы.

– Поедем на интервью?

Николай обернулся на голос. В дверях стоял Павел, один из водителей редакции.

– Поедем, – в задумчивости произнес поэт.

Спустившись, и выйдя с черного входа, Николай и Павел направились через толпу к Конюшенной площади вдоль канала Грибоедова. Громада Спаса-на-Крови высилась над головами подобно свидетелю со стороны самой истории.

– Сегодня на кофе сделают целое состояние, – присвистнул Павел, смотря на очередь в небольшую кофейню, начинавшуюся за несколько метров от входа.

Несмотря на шум переполненных улиц, было слышно, как мерно плещется вода, заключенная в камне канала. Сегодня ей непривычно: в ней отражается голубое небо, ясное и слишком неправдоподобное. С самого утра, с первых лучей, осветивших желтые дворцы города, всё вокруг имело привкус синтетичности. Этот огороженный проспект, потоки людей, тишина из-за отсутствия машин в переулках центра, толпы людей, одинаково шагающих в одном направлении, автоматичность, с которой продавцы делают кофе в этом бескрайнем марафоне потребительского спроса, безмолвная высь…

– Сегодня весь центр сделает целое состояние: рестораны и кафе битком набиты, – повел рукой по сторонам Зарёв. – Страшно представить, что в столовых происходит.

– Ха-ха, да!

Сев на переполненной людьми Конюшенной в машину, они моментально встали в пробки: все хотели объехать Невский. У Николая зазвонил телефон:

– Алло… Да, привет… Сейчас еду к Курчатову в студию… Да, и эта опять приходила, и те студенты с «новой волной» в поэзии… Ну, конечно, что я еще мог сделать? Художница изначально не совсем вменяемая, у этих сплошная порнография, которая к тому же, увы, не нова, мы не сможем взять их под своё крыло… Ты опять на выставке?… Хорошо, ждать не буду вечером… Думаю, ты справишься, это ведь не впервые… Да, пока, Лен, пока…

Он опустил телефон и сразу же набрал новый номер:

– К нему сегодня можно?… Забрали?… Понятно. А домой возвращать будут или… Хорошо, тогда в другой день… Держись.

Зарёв на минуту задумался и посмотрел в зеркало заднего вида, в котором отражались глаза водителя.

– Павлик, ты сегодня после нашей поездки свободен?

– Вроде да.

– А пойдем сегодня в паб на Лиговке?

– За победу будем пить? – с широкой улыбкой воскликнул Павел.

– А за что ж еще, – с иронией ответил Николай.

После выступления на тв, которое вышло каким-то скомканным и не особо радостным, Николай и Павел, оставив машину на той же площади, пошли по Невскому, который сегодня стал на один вечер полностью пешеходным. Алый закат догорал на небе у Адмиралтейства, Площадь Восстания же несла с собой покрывало звездной ночи. Оставались последние минуты до включения фонарей. Длинные тени и силуэты тысяч людей, гуляющих по проспекту в эти мгновения, вместе образовывали причудливую картину, сродни метаморфозам Дали. Заключенные между каменными домами серые группки небольших человечков оживали под последними лучами заката, брались как туземцы за руки и начинали свои пляски у гостиного двора. Их тени устремлялись к самому горизонту, отделенные от своих хозяев. С первым зажжённым фонарем всё это моментально пропало: начался вечер.

– Я в свое время связался с плохой компанией, – голосил Павел, поднабравшись. – Но мне повезло! Я смог вырваться из нее. Работал таксистом и был невероятно благодарен судьбе за этот шанс. Многие мои друзья остались и сейчас лежат в сырой земле. А у кого-то остались семьи. И спасибо вам, если б не ваше слово тогда, таксовал бы я до сих пор по Купчино, а теперь как большой человек выгляжу и таких людей знаю!

Он похлопал рукой по своему пиджаку и взял Николая за плечо, еще раз поблагодарив.

– Да ладно тебе, Паш, – это всё ты, сам встал на ноги, сам отбросил эту грязь жизни и… пришел к нам.

– Слушайте, а как вы у Зингера прописались? Ой, то есть как смогли открыть редакцию в самом центре города в таком здании?