В печи горят дрова, в окне – слюда.
Оставь надежду, прибывший сюда!
Как у Гроба Господня ждут
благодатный огонь пред Пасхой,
я в сочельник григорианский
в ледяное окно гляжу,
в серебристый его узор,
листья, стебли, цветы и злаки,
я слова в нем ищу и знаки,
позабытые с давних пор.
И в ответ мне, высок и чист,
загорается в Вифлееме
звездный луч, и горит над всеми,
и нисходит на белый лист.
Декабрьский переворот —
снежинки взметаются вверх.
Трещит подмороженный свод —
и порох летит из прорех.
В гирляндах ночной Вифлеем —
но страшно и холодно всем!
Раздвигая миры Эвклида,
время сматывая в клубок,
волхвы идут на восток,
но дороги во тьме не видно.
Укатился в глухую ночь
шерстяной их клубок овечий,
и уходят они за вещей
теплой нитью, ведущей прочь.
Завывает зурна метели,
зазывает звезду пустынь
в те края, где родился сын
человеческий в божьем теле.
И является трем волхвам,
путеводным лучом сияя,
та звезда – и, дойдя до края,
время делится пополам.
Оттепель. Зимнее солнцестоянье.
Дух согревают пунш и имбирь.
Свадебным гимном соединяя
прошлое с будущим, старый снегирь
ищет привычные очертанья
в небе ночном, где отныне пустырь.
Словно ответа в этой вселенной
ждет он и вновь посылает вовне
песню, подобную флейте военной,
смерть одолевший в честной войне.
Ждет, когда вспыхнет звезда, и победный
возглас раздастся в немой вышине.
Возвращайся, мой блудный сын,
непослушливый сын-приблуда.