Операция «Артефакт»

Людей на улице было совсем мало, и я немного расслабился. Изредка проезжали полуторки, гружённые снарядами для передовой, да вот нищенка прошла дважды из конца в конец улицы. И когда она в третий раз прошла мимо меня, мне показалось, что эти хождения не просто так, а ей что-то нужно здесь. Может, в этой подворотне что-то спрятано, и она сейчас при виде меня боится это забрать? И я решил, что если она ещё раз пройдёт мимо, то я её окликну.

Не прошло и тридцати минут, как она появилась снова.

– Эй, тётенька, может, вам помочь чем-то? – прокричал я.

– Кто это тётенька? Ты на себя посмотри, старый хрыч. Сам старше меня лет на двадцать, а всё туда же.

Я сразу узнал голос небезызвестной мне Софьи Павловны: баронессы, гадалки и по совместительству немецкой шпионки. А старухе как будто только того и надо было, чтобы я заговорил. Она презрительно плюнула в мою сторону и довольно бойко побежала по направлению к развалинам, видневшимся в конце улицы.

«Ладно, старая карга, мы с тобой ещё поквитаемся», – подумал я, обратно устраиваясь на своё пригретое место, чтобы не пропустить Гаврилова.

А Гаврилов появился только часа через четыре. Он задвинул на затылок фуражку, зажмурился и подставил под солнечные лучи своё небритое огрубевшее лицо. Потом достал из кармана шинели кисет, скрутил самокрутку и с удовольствием сделал первую затяжку.

Выбрав удачный момент, когда рядом никого не было, я вышел из подворотни и пошёл по противоположенной стороне улицы мимо отделения своей обычной походкой. Через несколько секунд я услышал за своей спиной голос Гаврилова:

– Эй, парень, как тебя там, Архип, постой! – но я продолжал идти, как ни в чём не бывало.

– Стой, стой! Кому говорю, остановись! – и я услышал шаги бегущего за мной милиционера.

А я всё иду и иду, как будто меня это не касается. И вот слышу, шаги всё ближе и ближе, и вот его рука ложится мне на плечо, я немного приседаю и оборачиваюсь… Надо было видеть в этот момент лицо Гаврилова! Он чуть в обморок не упал от удивления. В растерянности отступил от меня на несколько шагов и прошептал:

– Извини отец, ошибся! Просто невероятно, как вы похожи сзади на одного паренька. Но тому всего лишь лет двадцать будет, а вам-то, наверное, уже за семьдесят? А со спины выглядите точно, как он. Такая же телогрейка, шапка и сапоги, рост, да и походка такая же, как у него. Если бы кто другой мне об этом рассказал, а не сам я это увидел, не за что бы не поверил. Может, вы с ним какие-нибудь дальние родственники? Кстати, дед, как твоя фамилия? Документы есть? – и Гаврилов моментально превратился в милиционера.

А в карманах у меня ничего нет, даже клочка бумаги. И дотронуться до него я не могу, поскольку стоит он от меня в трёх шагах. Думаю, будь что будет. И только я поднял на него глаза, вижу, как из-за его спины выходит неизвестно откуда взявшаяся Софья Павловна, которая достаёт наган и прицеливается в меня. Гаврилов по выражению моего лица понимает, что у него за спиной что-то происходит, поворачивается, и в этот момент раздаётся выстрел, и пуля попадает мне в грудь. Какое-то время я ещё слышал вокруг себя крики, беготню, ругань, но мне это уже было безразлично. Спустя секунду я провалился в темноту.

Часть четвёртая

Лубянка

Глава 1. Взаперти

– Боже! Да заткните вы глотку этой собаке. Задолбала она тут уже всех. Лает и лает целыми днями. Был бы сейчас пистолет, самолично пристрелил эту тварь. Пошла вон отсюда. Чего лаешь? Видишь, нет у нас ничего, чтобы дать тебе пожрать. Ступай на кухню, может, там тебе что-нибудь перепадёт. Вот каналья! Каждый день приходит сюда в одно и то же время, хоть часы по ней сверяй. И всё лает и лает. Вот ведь зараза какая. Надо дохтару сказать, чтобы отвадил её отсель. А то от этого лая людям ещё хуже становится. Эй, Матвейчук! Посмотри деда возле себя. Или мне показалось, или он на самом деле глазом моргнул, а то мне отсюда плохо видно?

– Да кажись, нет. Всё с ним, как прежде. Показалось. Ты мне лучше кисет сюда кинь, а то мне с костылями между кроватями скакать не сподручно… Оп! Поймал. Спасибо, Петрович. А сам засмолить цигарку не желаешь? Уж больно табак душистый мне жинка прислала. Ходь сюды, отсыплю тебе табачку.

– Да-а-а, знатный у тебя, Микола, табачок! Горло дерёт, як гарилка. Я такой табак тильки да войны курил… Во, побачь, Матвейчук, диво якое. Собака брехать перестала и на нас уставилася. Можа, ей скучно было без нас с тобой?.. Га-га-га…

– Тише ты. Разбудишь сейчас всю палату, а особенно вон того деда. Кстати, ты не знаешь, чего это он лежит в госпитале, а не в больнице? Вроде по возрасту его должны были списать из армии ещё лет сорок назад. Га-га-га… Или уже воевать некому, что таких вот дедов на фронт берут?

– Тише ты, придурок. Не дай Бог кто-нибудь услышит. Тогда мы с тобой вместо фронта поедем на другой фронт. Да, да! Именно на тот. Ты всё правильно понял.

– Постой! Вот вроде опять у деда глаз дёрнулся. Ей Богу, дёрнулся. Сам видел. Эй, сестричка, позови дохтара. Скажи ему, что у нас тут дед лежачий моргать начал. Во, во, смотри, глаза открыл…

– И точно. Открыл. А всё говорили, что уже никогда не откроет. Вот чудеса якие дивные Господь творит. Вернул все-таки его заблудшую душу назад.

…Послышался топот ног. В палату вбежало несколько человек, и кто-то сильным волевым голосом скомандовал:

– Быстро несите его в смотровую. Расступитесь. Не мешайте, освободите проход. Осторожней. Не дрова несёте….

– Дайте ему ещё нашатыря. Достаточно. Вроде бы пришёл в себя. Товарищ военврач! Вы отвечаете за него головой. Немедленно освободить для него отдельную палату, а я распоряжусь, чтобы у дверей выставили часового. Вы, и только вы будете иметь доступ в его палату, и никто другой. С этого момента для всего персонала госпиталя вводится особый режим. Лично вам покидать госпиталь запрещается. Обо всех изменениях с пациентом докладывать лично мне незамедлительно, независимо от времени суток. Соответствующий приказ получите в течение часа. Вам всё понятно?

– Да, товарищ капитан государственной безопасности!

– И немедленно сообщите мне, когда его можно будет допросить. Самому в разговор не вступать…

* * *

Я проснулся внезапно. Открыл глаза и сразу зажмурился от чрезмерно яркого света. Все предметы вокруг меня были выкрашены в белый цвет. Надо мной висела белая люстра, слева от меня стояла белая тумбочка, а справа располагалась большая белая ширма, за которой, по-видимому, находилась входная дверь. Через какое-то время, этот стерильно белый цвет, стал меня раздражать. И я подумал, что тот, кто меня поместил в это помещение, сделал это специально и намерено. В белой комнате взгляд человека не задерживается долго на одном предмете, а находился в постоянном блуждающем состоянии, чем мешает мозгу сосредоточиться на собственных мыслях. Поэтому, я снова закрыл глаза, чтобы постараться вспомнить события, предшествующие моему ранению. Под руками я нащупал приятную прохладу простыни и попытался вспомнить, когда же это я последний раз спал на простынях. И к моему стыду не вспомнил. Давно это было, наверно, ещё до войны.

И тут мои размышления прервал звук открывшейся двери. Кто-то вошёл в комнату, подошёл ко мне сзади, увидел мои открытые глаза и заторопился к выходу, не проронив ни слова.

– Странное обращение с больным, – проговорил я, пытаясь повернуть голову назад и рассмотреть помещение за изголовьем кровати. Но, оказалось, что сделать это было нельзя, из-за тугой повязки, которую я первоначально принял за бандаж. Немного подёргавшись, я обнаружил, что ноги мои и руки тоже привязаны, и я лишён возможности встать с постели. Стало понятно, что вокруг меня происходят странные вещи. И вообще, где я нахожусь, у своих или врагов? И как мне себя надо вести с теми, кто придёт допрашивать меня? А то, что они появятся в скором времени, я даже не сомневался.

Ждать пришлось действительно недолго. Дверь в комнату снова открылась, кто-то подошёл с обратной стороны ширмы, подвинул стул и сел.

Приятный мужской баритон произнёс:

– Здравствуйте, Архип Захарович. Как вы себя чувствуете?

– Вообще то, культурные люди сначала представляются, и только потом начинают задавать вопросы, – проговорил я назидательным тоном, стараясь сбить незнакомца с толку и взять инициативу в свои руки.

– Хорошо, давайте вы будете называть меня, товарищ Василий. Вас это устроит?

– Вполне. Только, я хотел бы видеть собеседника перед собой, а не за спиной. Вам не кажется странным, что наша беседа будет проходить таким образом?

– Давайте не будем торопить события и забегать вперёд, поскольку всё что сейчас делается, делается в ваших же интересах. И так, я повторяю свой вопрос. Как вы себя чувствуете?

– Я не могу ответить на ваш вопрос, поскольку не знаю с чем сравнить моё теперешнее состояние. Если это касается физической боли, то её нет. А если брать во внимание тот факт, что я привязан к кровати, то моё состояние желает быть лучше. Вас устроит такой ответ?

– А вы оказывается демагог, Архип Захарович!

– А кто вам сказал, что я Архип Захарович? После ранения у меня полностью отшибло память, и я абсолютно не помню, не своего имени, ни фамилии. А то, что вы меня так назвали, абсолютно созвучно с тем, что вы назвали себя, товарищ Василий. Ведь признайтесь, это не ваше настоящее имя?

– Ох, и шутник же, вы. Прямо даже не знаю, что мне с вами делать. Чувствую, что вы превратно понимаете меня. Но нам всё равно надо с вами наладить диалог, для того, чтобы поставить все точки над «i».

Собеседник поднялся и стал прохаживаться по комнате, стараясь не попадаться мне на глаза. Немного помолчав и подумав, он произнёс:

– Хорошо! Я понимаю вашу озабоченность, поэтому постараюсь открыть перед вами свои карты. Если у вас ко мне после этого будут вопросы, я на них отвечу, а потом, вы ответите на мои. Договорились?

– Договорились, – проговорил я, закрывая глаза, чтобы лучше сосредоточиться на словах незнакомца. – Только ради Бога, перестаньте ходить, туда-сюда, а то это меня раздражает.

Собеседник остановился, сел на стул, раскрыл папку и начал читать.

Совершенно секретно

ПРИКАЗ № 1926/234

5 декабря 1934 года, г. Москва