Протасов даже зажмурился от удовольствия.
– И главное, чтоб пельмени были свежеслепленные. Можно, конечно, их и заморозить, но вкус уже не тот. Да и согласитесь, зачем брать парное мясо, чтобы потом его морозить?
Дожевывая последний пельмень, он с довольным видом откинулся на спинку.
– А уха? Ведь если в конце варки в нее не добавить водочки, то это будет просто рыбный суп.
Николай в очередной раз сглотнул слюну. Он давно допил кофе, впрочем, весьма не вкусный, и сок, и теперь боролся с желанием заказать себе чего-нибудь съестного.
– Представьте, перед вами тарелка горячей ухи – настоящей! – с плавающим зеленым укропчиком сверху. Тут же бутылка водки со слезой, запотевшая значит с холода, и рюмка прямо из морозилки – это важно! И вот вы наливаете в ледяную рюмку водочку, берете расстегай с рисом, яйцом и зеленым луком, вливаете в него ложку горячего бульона, чтоб подсогреть, придать аромату и сделать нежнее. Опрокидываете рюмку, и пока ледяной шарик катится по пищеводу, откусываете расстегайчик, а к нему сразу пару ложек ушицы. И пока вы наслаждаетесь этим блаженством, внутри у вас расцветает горячий аленький цветочек.
И Протасов снова зажмурился от удовольствия.
– Вы уж простите меня, – словно очнувшись от видений, сказал он. – Я за едой о делах не говорю. Так, что у вас…
Тут его прервал подошедший к их столику мужичок в рабочей одежде.
– Привет, Саныч! Ты не серчай на меня за вчерашнее, видать перебрал я лишку. Тут такое дело: дай стольник взаймы до завтра. Я верну!
Протасов хмуро уставился на пришельца. Помедлив не много, он сунул руку в карман и высыпал на стол горсть мелочи.
– Ну ты чё! Я же не милостыню прошу, а взаймы.
Протасов продолжал буравить взглядом мужичка.
– Ладно-ладно! Сколько здесь?
– Поскольку я не пользуюсь обсценной[3 - ненормативной.] лексикой, отвечу на певучем украинском: сам пiдрахуй![4 - пiдрахуй (укр.) – подсчитай.]
– Ну все-все, – сказал мужичок, сгреб мелочь со стола и удалился.
– Еще раз извините! Вчера у меня с этим субъектом диспут вышел.
Протасов с трудом скрывал охватившую его злость.
– Представляете, начал мне доказывать, что «на Украине» – это оскорбление! Надо только «в Украине» говорить. И ведь не западенец, и вроде образованный. Работает тут неподалеку в строительной бригаде. Я ему: тогда в Кубе. А он: в каком кубе? Страна, говорю такая – Куба. Может слышал? Хочешь «в», добавь «республика», а так «на» и точка. Так у нас дело чуть не до драки дошло. У себя пусть как хотят говорят, а здесь не позволю русский язык коверкать!
Успокоившись, сказал:
– Ладно. У вас ведь ко мне какое-то дело. Чем могу?
– Я по поводу вашей статьи «Загадка пропавшей картины».
– А, Фрида Кало. Давно это было.
– Три года назад.
– Да нет, я про саму пропажу. А что вас интересует?
– Вы пишите, что на Кубу картину привез секретарь Троцкого.
– Положим. И?
– Я хотел бы узнать все возможное об этом человеке.
Протасов задумался.
– Помогу чем смогу. Подниму все свои записи, наконец сказал он. – А вы не поделитесь своими историческими находками? Уверяю, я смогу превратить их в отличные публикации. Ведь вам для диссертации это весьма пригодится. И в списке использованной литературы у вас появится ссылка на «РГ», прямо почти «Российская газета».
Язык его не заплетался, но чувствовалось, алкоголь начинает брать над ним верх.
– Ну, так как?
Недолго думая, Умов кивнул.
Глава 4
– Станция Третьяковская. Переход на станцию Новокузнецкая Замоскворецкой линии, – прозвучало в динамике.
Умов вышел из вагона и поднялся по эскалатору. Путь его лежал в редакцию «Русского глашатая».
Прошло уже больше двух недель с момента встречи с Протасовым, и Николай решил, что это был холостой выстрел. И вот – звонок.
– Здравствуйте, Николай. У меня для вас есть весьма любопытная информация. Давайте встретимся в редакции.
Шагая по улице, Николай не мог избавиться от легкого чувства волнения. Отчасти это было связано с ожиданием услышать что-то важное, а отчасти – с некоторым трепетом, которое он испытывал к журналистам.
Свернув в переулок, он вскоре увидел красно-белый двухэтажный особняк с колоннами. На его фронтоне две фигуры поддерживали щит, на котором, видимо, когда-то был изображен герб одного из владельцев. Слева расположился флигель, в котором и находилась редакция. Николай миновал металлическую ограду, подошел к нужной двери, и нажал на кнопку домофона.
– Вы к кому?
Николай ответил и назвал свою фамилию. Вскоре дверь открыл сам Протасов. Они вошли в довольно просторный и абсолютно пустой холл.
– Давайте сразу к художнику пройдем, чтоб другим не мешать. Его сегодня не будет.
В комнате, напоминавшей пенал, стоял длинный стол с приставленными стульями и шкаф с какими-то бумагами и книгами. На дальнем конце стола разместился монитор.
– Располагайтесь. Я сейчас принесу материалы.
Николай сел и посмотрел сквозь зарешеченное окно на дворик, но кроме пары деревьев и нескольких кустов ничего не увидел. И все же, несмотря на обыденность обстановки и невнятный вид из окна, Николаю казалось, что он ощущает какую-то магию этого места.
– Вот, – вскоре вернувшийся Протасов положил папку на стол и присел рядом с Николаем. – Удивительно, но после нашей встречи все как-то одно к одному сложилось. Начал разбирать свои записи, а тут в редакцию статью принесли. Оказывается, в Бахрушинском[5 - театральный музей им. А. А. Бахрушина] готовится посвященная Фриде фотовыставка.
Протасов на минуту замолчал.
– Я тогда в литархиве работал, и к нам пришел Сергей Федорович Калмыков. Как-то мы с ним взаимной симпатией прониклись. Он сказал, что закончил монография о мексиканских художниках, но неожиданно напал на след одной неизвестной картины Фриды Кало. Он попросил рассказать об этом в виде версии без ссылки на него и на архив. Ну, я подписался НН – Некто Неизвестный. Проработал он у нас с месяц. И тут такая нелепица – несчастный случай. Не стало человека. Потом вышла его монография. Без всяких дополнений, конечно, и я, эту тему для себя закрыл. А тут… Короче, созвонился я с его вдовой. Она разрешила мне просмотреть его последние бумаги. В общем, все здесь.
Протасов встал и собрался было выйти, но тут дверь открылась, и в комнату заглянул молодой человек, немногим старше Николая.