Роман «Арбат». Часть I . Соприкосновение

Андрей повернул голову налево – рядом стоял Альтман, пахнущих дорогим парфюмом, в тёмном плаще до пят с перекинутым через плечо белым кашне и зонтом-тростью в руке. Улыбаясь своей голливудской улыбкой, он поздоровался с Букинистом и Голубыми Мечами. Узнав в чём дело, он предложил:

– Я и сам присматривался к этой книге, – он указал на серый фолиант, – но возьму, пожалуй, не менее роскошное издание А. Ф. Маркса 1885 года с иллюстрациями Гюстава Дорэ. Так, что эту книгу – уступаю вам, Андрей.

– Мне такая редкость пока не по карману.

– Мне нравится слово «пока» в вашей фразе, мой дорогой художник. Правильно! Для творческой личности не должно быть никаких преград. Sans fronti?res[11 - Без преград (франц.)], как говорят во Франции! Ведь эта книга нужна вам, как никому… поверьте, я то лучше знаю. Да что там, – вижу по глазам!

С этими словами Альтман обнял Андрея за плечи, покровительственно обратившись к Букинисту:

– Коленька, упакуй обе книги как полагается.

Андрей всё же попытался возразить:

– Александр Лазаревич, но я не могу принять от вас такой дорогой подарок…

– Давайте считать это предоплатой за последующие картины, которые я намерен купить у вас.

Голубые Мечи переглянулся с Букинистом и радостно пожал протянутую Альтманом руку.

– Тогда годится! Спасибо, Александр Лазаревич. Может, пойдём в мастерскую, и вы сразу выберете, что вам нравится? Тут совсем рядом – вот в этом доме на углу со Староконюшенным, – Андрей указал на противоположную сторону улицы..

– О, у вас теперь своя мастерская на Арбате?

– Да я уж полгода здесь снимаю угол с другими художниками.

– Замечательно, только сегодня никак не могу. У нас с моими партнерами сегодня завершилась одна крупная сделка, и я должен спешить на встречу. Но в ближайшие дни загляну. Мне нравятся ваши портреты, композиции людей. Откладывайте их для меня. Раз в месяц буду всё покупать. Вообще есть такая идея каталог ваш издать…

– Коленька, – вновь обратился Альтман к Букинисту, – Гроция и Вондела достал?

– Пока только Гроция. Только он на латыни…

– Так он и должен быть на латыни, дружище… мне эти ублюдочные поздние переводы ни к чему, – расхохотался седовласый коллекционер, распечатывая банковскую пачку долларов и отсчитывая необходимую сумму.

Привычно закрывая плечом деньги от взглядов вечерних прохожих, он немного наклонился к Букинисту и о чём-то оживлённо перешёптывался с ним некоторое время. Затем добавил заранее заготовленную пачку купюр, перетянутую резинками и вложил всю сумму в неизменный «Московский комсомолец».

Через минуту Букинист вынес из-за своего прилавка два увесистых свертка в чёрных пластиковых пакетах. Принимая свой пакет, Альтман удивился:

– А чего это он такой тяжёлый?

– Вы ведь сами сказали, что возьмёте издание А.Ф.Маркса 1885 года. Вот я его вам и упаковал…

– Ну, ты, пензюк, молодец… далеко пойдёшь, – седовласый коллекционер остановился, передал свёрток Голубым Мечам, и долго отсчитывал купюры на ветру, заслоняя их раскрытым зонтом от первых капель начавшегося дождя.

Андрей ранее знал, что из Пензы вышло большое количество учёных, знаменитых писателей и поэтов (Лермонтов, Радищев, Белинский, Салтыков-Щедрин, Лесков, Мейерхольд, Столыпин, медики Филатов, Бурденко и др.). Но то, что довелось услышать о книгах и истории литературы за полтора часа от этого, невзрачного на первый взгляд, человека, просто поразило его. Он ещё раз убедился, что выходцы из Пензы – глубоко просвещённые и необычайно начитанные люди. Андрей с уважением смотрел на предприимчивого Букиниста, радостно потиравшего руки от удачной сделки. Тот, широко улыбаясь, на прощание добавил:

– Приходите ещё. Кстати, мне на следующей неделе принесут гравюры А. Дюрера к «Потерянному раю». Лейпцигское издание, 1895 год. Полиграфия – просто закачаешься!

Альтмал поднял вверх указательный палец, а затем, переводя его в сторону Голубых Мечей, обратился к Букинисту:

– O, кстати, Николай – обязательно отложи их для Андрея. И вообще, всё что ему понравится – под мою ответственность… Этому замечательному художнику отныне я открываю безлимитный кредит – Le compte ouvert[12 - Открытый счёт (франц.)], как говорится!

С этими словами Альтман обнял Андрея за плечо, и они пошагали к углу Староконюшенного. Только сейчас Голубые Мечи понял, что седовласый коллекционер был немного под шафэ. Он шёл, опираясь на художника, чуть покачиваясь и широко жестикулируя. Дождь усиливался. Дойдя до подъезда, где жил Андрей, Александр Лазаревич сказал:

– Хорошо, теперь буду знать, где расположена ваша мастерская. Не сочтите за труд, пусть эти две книги тоже побудут у вас. Боюсь испортить их под таким дождём. Заодно почитайте на досуге. Я зайду на следующей неделе. Созвонимся.

Голубые Мечи записал для него телефон квартиры Синяка на заветном блокноте. Протянув оторванный лист, художник удивился выражению на лице коллекционера: деланная улыбка ещё не сошла с его уст, но глаза были серьёзны и устремлены на карандашный набросок Тритониуса на предыдущей страничке блокнота, который Андрей сделал во время беседы с Букинистом.

– Здорово схвачено, – оправившись от оцепенения, вновь улыбнулся Альтман, – Это откуда-то срисовано, или как говорят в народе «из головы»?

– По памяти, – уклончиво ответил Андрей, принимая из рук коллекционера тяжеленный сверток с книгами.

– Прекрасно. Я в вас не ошибся. Вы – настоящий талант. Ну что ж, пора прощаться, спокойной ночи, художник, – с этими словами Александр Лазаревич крепко пожал руку Андрею и пошагал в сторону «Праги».

Открывая дверь подъезда, художник ещё раз оглянулся. Фигура Альтмана смотрелась как арбатский мираж двухсотлетней давности и даже как гротеск: седые кудри, взлохмаченные порывами ветра, белое кашне, длинный чёрный плащ с поднятым воротником и большой зонт, по которому барабанили капли сентябрьского дождя.

Глава 10

Свадьба Вождя и Петровны

Быстро наступившая непогода несколько охладила эйфорию Голубых Мечей относительно первых успехов на Арбате. Дождь как из ведра в октябре и снег с дождём в ноябре свели до минимума продажи картин на Стене. Начавшийся ремонт всего покрытия на улице превратили Арбат в сплошную стройплощадку. Вождь со своими ребятами вынужден был каждый день носить картины к самому ресторану «Прага» и развешивать их на заборе, чтобы с трудом заловить одного-двух покупателей в неделю. Его колоритная внешность, чёрная широкополая шляпа и потертый кожаный плащ, который он выменял с наступлением сезона дождей на Арбате – невольно притягивали туристов к картинам, у которых он стоял целыми днями. Но «притягивал» он не только покупателей – сотрудники доблестного пятого отделения милиции, переодетые в штатское, неустанно следили за ним и при первой же продаже отбирали у него последние крохи. Васильев не имел московской прописки, и это давало повод стражам порядка таскать его в участок просто так, «для профилактики», каждый раз получая с художника мзду за глоток свободы. Поэтому, ребята попеременно дежурили у картин целыми днями вместо того, чтобы писать новые работы. Большинство продавцов картин, от которых летом не было отбоя, чувствуя, что в октябре-ноябре на Арбате «ловить нечего», под разными предлогами перестали появляться в квартире Синяка. Благо, хозяйка квартиры Валя, понимая сложность ситуации, не требовала оплату за аренду мастерских, а была согласна подождать до лучших времён.

Голубые Мечи почти полностью израсходовал запас финансов, образовавшийся за весну-лето (слава богу, ещё хватало старых красок) и вынужден был также стоять у картин с друзьями, время от времени бегая погреться в кафе «Арбатский дворик». Когда у кого-то продавалось хоть что-то, везунчик «проставлялся» остальным. В тяжёлые зимние месяцы, когда приходилось делиться с друзьями последним куском, ребята сдружились по-настоящему.

Но даже когда в кармане не было ни гроша, и Голубые Мечи вынужден был несколько недель жить лишь на чае и «Беломоре», у него не было мысли продать диковинные книги, которые остались у него после встречи с Альтманом. Сам коллекционер за это время на Арбате не появлялся, а по телефону, который значился в его визитке, никто к трубке не подходил. Голодными ноябрьскими вечерами Андрей раскрывал книги и перечитывал полюбившиеся отрывки поэмы. Так и засыпал в обнимку с серой книгой, подаренной Альтманом. Странное дело, но голод необычайно раздвигает сознание и совершенствует память. Голубые Мечи смог в деталях восстановить свой необычный сон о собрании демонов в пещере Джетта Гротто. Он сделал несколько новых пометок и зарисовок в своей записной книжке.

Однажды, когда Голубые Мечи, продрогнув от холода в своей джинсовой куртке на тоненьком искусственном меху, стоял с Царевичем у забора, на котором были вывешены их картины, к ним подошла группа упитанных американцев. Один из них, высокого роста, нёс на плече большую профессиональную кинокамеру. Остановившись около художников, они попросили разрешения снять картины. Не спеша, с расстановкой начав съёмки и сопровождая их пространными комментариями о перестройке в СССР и «русском Монмартре» – Арбате, они решили взять интервью у Царевича. Андрей скромно стоял в стороне, не желая попадать в кадр, но готовый помочь в переводе, если потребуется. Царевич был одет в свою неизменную потёртую солдатскую шинель и кирзовые сапоги. По всей видимости, его внешний вид соответствовал стереотипам американских киношников о России и её жителях. Переведя камеру на его готические картины с развалинами храмов, разбросанными по снегу металлическими кроватями и бродячими между ними странными людьми в капюшонах со свечами в руках, американцы долго снимали крупным планом эту мрачную аллегорию разваливающейся империи, время от времени переводя объектив на автора, то и дело смахивавшего снег со своей бритой головы. Затем репортёр на ломанном русском языке обратился к Царевичу:

– Скажите, все ваши картины на этих досках, они… есть такие мрачные, страшние… Почемьюу?

– Это – мои сны, – не вынимая «Беломор» изо рта и подняв повыше воротник шинели, гордо ответил Царевич.

– О, какие ужасные сны…

– А жизнь – ещё хуёвее!

Американские журналисты оживлённо закудахтали между собой, переваривая сказанное, и удалились

В декабре, накануне Нового года и Рождества продажи пошли веселее. Часть мостовой – от ресторана «Прага» до магазина «Цветы» – была выложена новенькой брусчаткой, и художники вновь стали вывешивать свои картины на Стене. Жизнь понемногу стала налаживаться, они рассчитались с долгами и стали иметь больше времени для работы в мастерской. Благо, и продавцы в предвкушении рождественских продаж, вернулись на Арбат.

Васильев поведал Андрею, что хочет прописаться в Москве, поэтому решил жениться на шестидесятилетней Вере Петровне, которая жила по соседству – в доме, где на первом этаже располагалась аптека. Петровне было жалко художника, являвшегося своего рода «рекордсменом» по продажам своих картин на Арбате, но которому «менты» совсем не давали жизни из-за отсутствия прописки. Она понимала, что в определённой степени рискует, прописывая у себя в крохотной квартирке на Арбате своевольного и бесшабашного художника, но понимала, что в глубине своей души Васильев был как ребёнок. Ей нравились его картины, она считала его гением. Поэтому, обдумав за февраль-март предложение Вождя, дала своё согласие.

«Молодые» подали заявление в районный ЗАГС, и Вождь с утроенной энергией стал днём и ночью писать картины, чтобы собрать денег на свадьбу, назначенную на начало мая. Остальные ребята по мере сил помогали ему в этом. После некоторого застоя в феврале, весной продажи пошли лучше.

Друзья быстро накапливали сумму, необходимую для организации свадьбы Вождя, которая должна была состояться в начале мая. При этом они старались держать свои приготовления в тайне от Петровны. Она часто приходила в квартиру Вали Синяка вечером на чай.

Петровна была добрая женщина, искренне жалевшая Вождя и всех художников на Арбате. Сквозь толстые линзы очков она радостно смотрела на новые произведения Вождя, особенно любила наблюдать, как он работает. Петровна понимала, что парню просто нужна была московская прописка, и не строила иллюзий относительно их будущего брака. Ей даже немного льстило, что у неё такой молодой и видный «жених», который всегда поможет по хозяйству, а также несколько скрасит (материально и морально) её пенсионное существование.

Немаловажным было также то обстоятельство, что эта свадьба давала ей отличную возможность «утереть нос» всем своим подругам на Арбате, особенно соседкам по дому. Вождь своим поведением в присутствии посторонних давал для этого все основания: был внимателен, учтив, дарил цветы, постоянно обнимал и целовал её на глазах всего Арбата. Он купил ей французское платье из серебристых кружев и такую же элегантную шляпку. Дама в таком возрасте, считал он, должна идти под венец обязательно в шляпке, привезенной прямо из Парижа.