Исмаритянки

Исмаритянки
Андрей Семёнович Глинский

В историческом романе "Исмаритянки " действие разворачивается в провинции Рима, северной Фракии. В центре повествования рассказывается о восстании женщин против захватчиков. Жестокие , кровопролитные войны вызвали в их сердцах праведный гнев. Мятеж возглавила энергичная. смелая и отважная охотница Селестрия. Она сумела сплотить вокруг себя самых преданных и стойких подруг, которые станут верными и надежными соратницами в нелегкой борьбе за свободу.

Андрей Глинский

Исмаритянки

Солнце медленно восходило к зениту, постепенно нагревая воздух. Пропитанный знойным ветром, он словно обволакивал огромной паутиной, выжигая растительность, испаряя влагу и превращая землю в высохшую, истерзанную поверхность. Природа замерла, притихла, как будто хотела погрузиться во всеобъемлющий сон. Вдруг звенящей стрелой, разрывающей тишину, ворвались звуки нарастающего боя. В облаке пыли, ломая прямые линии построения, сбились в плотную массу люди, кони, топча друг друга. Рёв решающей битвы, вопли атакующих воинов, стоны умирающих наполняли округу, прерывая умиротворённую идиллию окружающей растительности. Здесь, на побережье Северной Африки, сошлись в жестоком сражении римские легионы и нильские племена под предводительством царя Эзота. Стремясь сбросить непрошеных гостей в море, нубийские копьеносцы тараном пытались пробить монолитный строй фаланги, но, как волны о камни, разбивались о стойкость италийских бойцов.

На вершине высокого холма за ходом битвы наблюдал консул Эверт Лапит. Высокий, смуглый от палящего солнца, с тонкими губами, волевым подбородком, цепким взором, он следил за ходом сражения. Видя, что наступательный порыв вражеской пехоты иссяк и Эзот ввёл в бой свою легендарную конницу, чтобы решить исход битвы в свою пользу, чутьём полководца Эверт понял, что настал момент для контратаки. Обернувшись, нашёл взглядом неподалёку стоящего трибуна, кивком головы подозвал его к себе и коротко приказал:

– Легата третьего легиона ко мне.

Легат третьего легиона Ампелиус Фероний был выше среднего роста, широкоплечий, с чёрными, как смоль, вьющимися волосами, круглолицый, с правильными чертами лица, по характеру дерзкий и необузданный, единственный во всей римской армии носивший бороду. Командир лихо подскакал к консулу на вороном скакуне. Солнечные блики, отражаясь от доспехов всадника, переливались, искрились, слепили бриллиантовым светом.

– Ударишь со своим легионом во фланг вражеского войска, – приказал Эверт.

Похлопав иноходца по загривку, широкоплечий громила поднял голову, прищурился, и прикрывая рукой глаза, изрёк:

– К полудню я принесу тебе победу. – Ударом пятки великан развернул скакуна и направил его к своему легиону.

Консул смотрел вслед этому могучему воину, любуясь его статью и выправкой. Рождённый вне брака, под виноградной лозой, он достиг небывалых высот благодаря своему природному таланту. С железными нервами и самообладанием, Фероний являлся образцом благородства и порядочности для всей римской армии.

Закончив обход, Амплеус начал атаку во фланг нубийцам. Заметив манёвр легиона, Эверт отдал приказ о наступлении по всему фронту. Земля задрожала от пришедшего в движение многотысячного монолитного строя. Оказавшись перед стеной копий, африканцы растерялись. Лишенные свободы действия и зажатые с двух сторон, нубийцы стали разворачивать коней. Наступление римлян было настолько стремительным, что хвалёные наездники ничего не смогли противопоставить и развернутому италийскому строю. Не успев перегруппироваться, конница царя Эзота не оказала достойного отпора и была частично уничтожена, частично рассеяна на просторах Северной Африки.

К вечеру Лапит захватил свой первый город на африканской земле. Проезжая по кривым незнакомым улицам в окружении трибунов и в сопровождении небольшого эскорта отборных воинов, Эверт погрузился в свои мысли. Сменив белоснежную тогу и курульное кресло – символы безграничной власти – на пурпурный плащ и боевые доспехи, первый консул Рима сдерживал своё ликование по случаю победы, понимая, что самоё сложное ещё впереди.

«Эзот разбит, – размышлял полководец, – но не успокоится и будет собирать войска заново. Преследовать раненого зверя на чужой земле, не имея крепкого тыла, было бы полным безумием. Надо закрепиться на побережье, захватив несколько прибрежных городов, превратив их в укреплённые пункты для пополнения продовольствием и людскими резервами, тогда можно диктовать свои условия и склонить нубийцев к унизительному миру».

Вдруг раздался протяжный звук боевого рожка. Эверт обернулся на сигнал, недоумевая, кто же это мог быть.

Группа всадников стремительно приближалась к ним, впереди всех мчался белокурый наездник. Алая накидка, отороченная по краям золотой каймой, как огромное крыло, развевалась на ветру, обнажая искусно сделанный панцирь, повторяющий изгибы тела. Лапит от неожиданности вздрогнул: он узнал во всаднике Лусиана Крипта, своего соперника, второго римского консула.

Лусиан, молодой человек лет двадцати пяти, статный, красивый, с вьющимися волосами, был ставленником своего дяди. Только благодаря его поддержке он занимал столь высокий пост. Всеми фибрами души ненавидел Лапита за его удачливость и талант полководца. Подъехав почти вплотную к Эверту, Крипт натянул поводья, резко осадив вспотевшего от бешеной скачки жеребца, вместо приветствия протянул свиток с сургучной печатью и, чеканя каждое слово, надменно произнёс:

– Тебе предписано великим сенатом сдать командование армией мне и с двумя легатами и тысячей воинов отправиться в Рим.

Эверт взял послание, прочитал приказ и поднял глаза, встретившись взглядом с Криптом. Возникла неловкая пауза, во время которой победитель Эзота размышлял, а не сбросить ли внезапно появившегося гостя обратно в море, затем тряхнул головой, словно отгоняя мрачные мысли, и с лёгкой иронией заметил:

– Побеждают одни, а славу получают другие.

Крипт молчал, только резко положил руку на меч. Лапит понял, что слова бессмысленны, кивнул сопернику в знак согласия и тронул коня ударами пяток, следуя к месту назначения, увлекая за собой своих спутников.

Сопровождающие полководца трибуны озадаченно переглянулись, но, верные долгу и присяге, не посмев перечить своему командиру, последовали за ним.

–

Рим раскинулся на семи холмах берега реки Тибр. Этот город только набирал силу: строились новые кварталы, развивались ремёсла, процветала торговля. Для строительства домов, добычи камня, для выращивания урожая и производства товаров требовались рабочие руки. И выход был найден. Окрепшая республика вела постоянные победоносные войны, поставляя в свою провинцию рабов и захваченные богатства. Уже были покорены Иллирия и Долмация, почти захвачена Сицилия. После успешной войны с Карфагеном римляне получили полное господство на Средиземном море.

Прошло несколько лет, и Карфаген вновь стал набирать силу. В африканскую столицу с испанских владений регулярно постовляли рабов, золото, зерно. Появился флот, который бы уничтожен в результате войны с Римом, наладилась торговля с соседними станами. Со временем, оправившись от поражения, Карфаген заключил военный союз с могущественным нубийским царём Эзотом. Такое усиление поверженного города очень обеспокоило Рим, война стала неизбежной.

Несколько месяцев назад в сенате, высшем органе власти в Риме, клокотали страсти. Опытный политик от партии аристократов Полибий Косуммела с пеной у рта доказывал:

– Только сейчас, когда Карфаген ещё недостаточно окреп, нужно нанести удар первыми, в том месте, где меньше всего ожидают. Надо захватить район, граничащий с Египтом, так как влияние Карфагена на эту область ослабло. А если нубийский царь Эзот, верный союзническому долгу, развяжет войну, то римские легионы в состоянии не только отразить нападение, но и разгромить противника. В этих землях необходимо создать свою колонию и оттуда контролировать ситуацию и по возможности угрожать Карфагену. Осуществить такую экспедицию может только Эверт Лапит, который зарекомендовал себя в предыдущих войнах как талантливый полководец. Он сможет исполнить поставленную цель и принести славу республике, – такими словами под овации собравшихся аристократов закончил свою речь сенатор.

Полибий Косуммела, разменявший пятый десяток, с невыразительными чертами лица, невысокого роста, но очень хитрый и умный, жадный до власти политик, преследовал свои, корыстные цели. Отсылая Лапита в экспедицию, расчётливый патриций убирал с дороги конкурента, расчищая место для своего племянника Лусиана Крипта, бездарного военачальника, но преданного интригана в закулисной борьбе за власть.

–

Однажды по улицам самого старого района Палатина, что расположился в центре Рима, промчался гонец. Светлая туника всадника потемнела от пота, его лицо, бронзовое от загара, стало серым от пыли, к голым ногам большими кусками прилипла грязь.

Посыльный остановился у особняка Полибия Косуммелы, спрыгнул с лошади и, подбежав к воротам, забарабанил по ним кулаками.

– Откройте, у меня послание из Фракии, – выкрикнул он.

Через некоторое время дверь открыл потревоженный слуга и недовольно спросил:

– Чего нужно?

– Срочное письмо сенатору, – повторил нарочный.

Невольник пробубнил себе под нос что-то неприветливое, но, подчиняясь напору приехавшего воина, повернулся и быстро зашагал впереди гостя, показывая ему дорогу. Пройдя через вестибюль и длинный коридор, гонец очутился в просторном помещении, где раб повернулся к нему, жестом показал остановиться, а сам скрылся в покоях перистиля, чтобы предупредить хозяина.

Молодой человек оглянулся, рассматривая внутреннее убранство комнаты. Он находился в зале, который домочадцы между собой называли атриумом. Посередине располагался бассейн квадратной формы, по углам возвышались четыре колонны. Над водоёмом в крыше было проделано прямоугольное отверстие, через него проникали свет и свежий воздух. Вдоль стены, отделанной разноцветной мозаикой, стоял сундук (по всей видимости, в нём хранились драгоценности семьи), далее виднелся жертвенный стол, на ножках которого были изображены добрые духи, покровители домашнего очага. Неподалеку находился ткацкий станок – символ женской добродетели и трудолюбия.

Неожиданно хлопнула дверь, и на пороге появился Полибий Косуммела. На нём была туника пурпурного цвета, расшитая золотыми пальмовыми ветвями, на поясе красовался ремешок, украшенный драгоценными нитями. Одежду этих цветов обычно носили триумфаторы, но сенатор в отсутствие публики так тешил своё самолюбие. Увидев посетителя, аристократ приветливо кивнул головой, взял папирус, широким жестом руки пригласил посланника в таблинум (кабинет), находившийся неподалёку и отделённый от атриума только занавесью. Войдя в комнату, патриций с нетерпением развернул свиток и, сев за дубовый стол, стал с жадностью читать.

Посыльный тем временем с интересом рассматривал помещение. В стенах были сделаны открытые ниши, в которых стояли гипсовые бюсты предков хозяина дома. Чуть сбоку находились полки, где хранились документы и официальные бумаги.

По мере чтения лицо Полибия мрачнело, новости были одна страшнее другой: мало того, что женщины подняли восстание во Фракии, какое-то время грабили караваны и даже захватили ключевые города в крае, они ещё умудрились разбить профессиональных военных – заезжего легата Кимона Люцания и наместника области Мария Ларта. Это означало, что Рим больше не властен над землями Мезии, составной части восточной провинции. Косуммела в гневе отбросил свиток в сторону, кинул монету ожидавшему человеку, взмахом руки приказав ему удалиться.

Сенатор задумался, озадаченно потирая ладонью подбородок. В своей победе он не сомневался: у республики достаточно легионов, чтобы заковать в железо взбунтовавшихся рабынь, но кому поручить столь неблагородную миссию? Если поставить во главе войска его племянника, тот, возможно, справится с заданием, однако победа над мятежницами не сулила ни славы, ни почёта. Поражение означало не только конец военной карьеры Лусиана, но и то, что его самого могли лишить права заседать в сенате и отстранить от власти.

«Вот если бы Эверт был бы здесь, – подумал Полибий, – он бы мог возглавить экспедицию. В конце концов, этот чёртов везунчик не проиграл ни одного сражения, а что если произвести замену первого консула на моего племянника? Лусиана отправить на африканское побережье и продолжить завоевание или хотя бы заключить почётный мир, а Лапита вернуть в Рим и направить подавлять восстание». Косуммела облегчённо вздохнул: теперь, когда решение найдено, остаётся дело за малым: получить согласие сената, а словом убеждения Полибий владел виртуозно.

–

Восточнее Греции находилась Фракийская земля, истерзанная постоянными войнами. Многочисленные племена, живущие на ней, так и не достигли согласия. Свержение одного тирана другим вызвало кровопролитную междоусобную войну за власть между кланами. В довершение всех ужасов и несчастий вторжение римлян разорило эти края, в которых воцарился голод. Мужчины перестали обрабатывать землю, заниматься ремёслами. Разбой и насилие стали для жителей тех земель привычным способом добыть себе хлеб насущный. Города лежали в запустении, зловеще поскрипывали двери, по заброшенным домам разгуливал ветер. Женщины, предоставленные сами себе, в поисках еды бродяжничали по дорогам, пытаясь прокормить себя и детей, объединялись, чтобы хоть как-то выжить, и приспосабливались к окружающей действительности.

Несколько десятков беженок нашли приют у Исмарского озера. Скрытый в сердце леса от проезжих дорог, чистейший водоём длиной в несколько километров идеально подходил для того, чтобы спрятаться на его берегах от набегов, озверевших вояк, рыскающих в поисках добычи по всей округе. Гонимые голодом поселянки начали ходить на охоту, добывая пищу. Нашлось несколько мастериц, которые умели плести сети, и во временном лагере появилась рыба. Почти каждый день прибывали новые женщины: кого приводили знакомые, а чаще всего несчастных страдалиц, потерявших всякую надежду на выживание, подбирали на обочине дороги, провожали в лагерь и давали шанс на новую жизнь. Из прутьев плели стены будущих жилищ, обмазывали их глиной, накрывая импровизированное строение соломой; разбивали сады и огороды – появились овощи и фрукты; постепенно быт наладился. Со временем научились изготавливать вино, которое хранилось в амфорах в специальных погребах. В стане находили приют обездоленные, истерзанные, брошенные и униженные скиталицы. Обида на мужчин была настолько сильна, что лесные жительницы предпочли самостоятельно бороться за выживание: сами ходили на охоту, сами шили себе одежду из шкур убитых животных, сами научились строить дома и возводить печи, чтобы в тепле коротать холодные зимние дни.

Среди поселянок непререкаемым авторитетом пользовалась старая Меотида, седая знахарка, прекрасно разбиравшаяся в травах. Она лечила болезни, снимала жар лихорадки, с помощью примочек и отваров исцеляла порезы и ссадины. Любая её просьба выполнялась беспрекословно, среди беженок она была и совестью, и законом одновременно. Между собой женщины любовно называли её «наша матушка Меотида».

Однажды несколько беженок в поисках лекарственных трав забрели в самую глушь леса. Высокие деревья стеной стояли на пути, а кусты, стремясь к солнцу, так разрослись, что ветками переплелись между собой и образовали непроходимое препятствие. Собирательницы ягод с трудом пробирались сквозь чащу, прорубая себе дорогу специально захваченным для этих целей мечом. Каково же было их удивление, когда они, изнемогая от усталости, вышли на небольшую полянку, где увидели костёр, возле которого сидела девочка лат двенадцати. Она увлечённо что-то жарила на огне, и, увидев незнакомых женщин, сначала замерла от неожиданности, а затем, приветливо улыбнувшись, протянула им палочку, на которой виднелись кусочки мяса. Поселянки подошли поближе, одна из них, присев на корточки и кивнув на еду, спросила у крохи:

– А что это у тебя?

– Змея, я сама её поймала, – с гордостью заявила маленькая охотница.