Волк в ее голове. Часть I (бесплатно)

– Чел, я занята, – сухо отвечает Диана.

– Ну, ты скажи адрес?..

– Пересечение Проспекта Херни и Аллеи Неизвестных Блядей.

– Ч-чё?

– Да не знаю я, где я! Вот дом в форме вагины. И цвета, мм, вагины.

– Диана! Можешь ты сказать по-человечески, куда подойти?

В динамике раздаётся мужской голос, который предлагает Диане «Объяснение Богослужения Всенощного бдения».

– Тебе зубы в глотку вбить? – спрашивает Диана.

Я останавливаюсь. Гнев поднимается к горлу и пережимает его до хрипотцы:

– Ты совсем?

– Чел, это не тебе! У меня в одном ухе ты, в другом – православный мудозвон! С листовками о Всенощном бдении! В жопу себе их засунь и бди! Чел, я… я пытаюсь разобраться с чёрной пиздой у меня в жизни, чтобы больше не было искушения ебашить блядские машины блядских коллекторов. Кстати, спасибо за кошелёк, из-за которого я чувствую себя дофига… а-а-а-бязанной! Но мне сейчас не до разговоров! Вообще!

– Кстати, спасибо за дыру в груди, – гордо и холодно отвечаю я.

Диана неопределённо мычит и замолкает.

Поделом.

Некоторое время мы идём в тишине. Я сворачиваю к автобусной остановке, и меня окружает мозаика из жёлтых подсолнухов, чёрных птиц и серо-голубых шестерёнок – что-то неопределённо-советское, древнее, жутковатое.

– Диана, нам надо поговорить. Желательно без мата через каждое слово.

– По телефону ты сказать не можешь? – с неким вызовом спрашивает она.

Вместо ответа я достаю свободной рукой факс и подношу под сияние вывески «Табак».

Неоновый-красный свет очерчивает газетный разворот со статьёй из «Вечернего Омска»: из-под разводов кофе, обесцвеченного чёрно-белым факсом, выглядывает фото и лаконичный очерк 2002 года о пропавшей без вести Новосёловой Брониславе Игоревне.

БЫЛА ОДЕТА: БИРЮЗОВЫЕ ЛОСИНЫ, КОЖАНАЯ КУРТКА С ШИРОКИМИ ПЛЕЧАМИ

ОСОБЫЕ ПРИМЕТЫ: ХИМИЧЕСКАЯ ЗАВИВКА, БИРЮЗОВЫЕ ТЕНИ, НА ЛЕВОЙ РУКЕ НОСИТ ЧЁРНЫЙ БРАСЛЕТ ИЗ МЁРТВЫХ ВОРОНОВ.

На снимке – день, лето и автобусная остановка, исписанная граффити до изнеможения. Девушка приобняла столбик и смотрит на меня: изучающе, с прищуром, с лёгким подозрением и презрением в уголках глаз – не то от яркого солнца 2002 года, не то от недоверия к фотографу. Ноготь на указательном пальце забинтован, на бинте темнеет пятнышко крови. Рот приоткрыт, словно от растерянности или от удивления.

Или от страха?

Тревожный, неприятный снимок.

– Д-давай лицом к лицу, – выдыхаю я. – Лады?

– Ты меня снова хочешь послать?

– Чё? Нет! Это другое.

– А-а-а-а! – рычит Диана. – Не знаю. Потом?..

– Диана…

– Я знаю, как меня зовут! Не! Сегодня!

– Это про браслет твоей мамы…

Звук её дыхания обрывается, и секунд тридцать в динамике одиноко шуршит ветер.

– Диана?

Шорох. Тишина.

– Диана?!

– Сама наберу.

– Знаю, как ты «наберёшь». Опять полгода…

– Чего? Я. Наберу. Блядь!

Запустив в меня этим сердитым «блядь», Диана вешает трубку. Ещё с минуту я недовольно гляжу на телефон, в сумрак жидко-кристаллического зеркала.

Ну да.

Наверное, сегодня она не перезвонит.

Доносится гул двигателя, и чернильный воздух передо мной вспарывают рыжие фары автобуса.

Лязгают двери, открываются ряды пустых кресел. После секундного замешательства я поднимаюсь в шершавое, нездоровое сияние салона.

– Следующая остановка «Проточный проезд».

Двери с дрожанием захлопываются, пол вздрагивает под ногами.

Сотовый гудит и отображает сообщение бати: «Сегодня буду не один».

׸?!

Я перечитываю сообщение и понимаю, что еду туда, домой.

Я осознаю это так, как осознают себя падающими в лифтовую шахту, когда выбора нет и считаешь секунды до удара.

Я уже вошёл в автобус.