Волк в ее голове. Часть I (бесплатно)

– Он, типа, подзадержался.

– И чем ты вчера занимался?

Искал Диану. Да, для преподавателя это не аргумент, но все же. А ещё с учёбой получалось бы легче без чёртовой дисграфии. Попишите всякую учебную муру, когда от каждой буквы у вас ноет голова. Но и это не аргумент.

– Милый друг, – Леонидас оглаживает бороду, – ты не оставляешь выбора.

– Чё?

– Поставить в журнал двойку.

Валентин подходит вплотную и поднимает руку, как на уроке.

– Да будет доклад. – Я нервно хихикаю. – К следующей химии.

– ЭТО, милый друг, нужно было сделать ВЧЕРА.

– Ох, простите, моя машина времени на техосмотре.

Леонидас прикрывает глаза и долго молчит. Наконец он поворачивается к Валентину, который встал рядом и тянет руку к небу.

– Ты что-то хотел?

– Да. Не знаю, с чего вы грубили моему деду, но ему сейчас плохо. В следующий раз, пожалуйста, ведите подобные разговоры через меня.

С минуту Леонидас смотрит на Валентина: молча, тупо, будто не понял слов. Наконец устало трёт глаза.

– Валентин, милый друг… во-первых, я твой классный руководитель. Я тебя старше. Как и где вести разговор с твоим дедушкой, я, как взрослый человек, решу сам.

– Вы это Богу скажите, – выскакивает у меня.

Леонидас с удивлением оглядывается.

– Что-что?

– Богу! – с напором повторяю я. – Когда вас судить будут на том свете, вы Богу скажите, что вы старше. И что вы классный руководитель. И что это даёт вам право говорить, как вам хочется и с кем вам хочется.

На секунду или две воцаряется гробовая тишина. Воздух будто электризуется, моё лицо сводит от напряжения…

– Во-вторых. – Леонидас спокойно смотрит на меня. – Жду доклад. Принесёшь, тогда исправлю двойку.

Валентин открывает рот, поднимает руку, но Леонидас отрезает:

– Оба – свободны.

Он демонстративно идёт к бараку, а я не двигаюсь, я до эйфории ошалел от собственной наглости.

– Лихо ты вжарил. – Валентин поворачивается ко мне и с тревогой всматривается в пятно. – Тебе не надо в больницу? К хирургу, там, к патологоанатому?

Доля истины в этом присутствует: Артур Александрович ощутимо подтекает. Может, и впрямь к врачу? А Диана со своей конспирацией и топором пусть отправляется подальше. Скажу, порезали бандиты, или нож соскочил с хлеба, или инопланетяне изучали человеческую анатомию…

Пауза затягивается.

– Все путём. – Моё лицо изображает безмятежность. – Чё там в бараке?

Я направляюсь за Леонидасом. Валентин следует за мной и по-прежнему таращится на пятно крови.

– Там дохлая мышь, и она как-то подозрительно на всех смотрит. – Он задумывается и добавляет: – В церкви есть аптечка.

– Всё нормально.

Я демонстративно касаюсь пальцем липкой, влажной раны и, конечно, на коже отпечатывается красный кружок. Валентин смотрит на меня, как на идиота.

– Давай-ка деда наберу и сцыганю аптечку.

Из барака вываливаются классы, на узком настиле возникает пробка.

– Не надо никому звонить, – прошу я и, уступая дорогу Шупарской, едва не падаю. – Блин!

Валентин отмахивается, достаёт телефон, и на миг хочется принять эту помощь. Расслабиться, успокоиться, дать другу позаботиться о себе. Но потом Валентин поднимает взгляд – колючий, насмешливый взгляд человека, который делает что-то специально, назло. Который не помогает, а тревожит, беспокоит, бередит.

К моему горлу подступает раздражение:

– Ты себя видел? В гроб краше кладут.

– Мне поможет только опохмел. – Валентин подносит телефон к уху. – А тебе нужно промыть… перевязать. Что там делают? И не шататься со всякими рептилиями.

– Слушай, чё ты надоедаешь?

Лицо Валентина серьёзнеет, и рука с телефоном приопускается. Коваль и Олеся, которые фотографируются поодаль, оглядываются на нас.

Похоже, мой голос звучит громче, чем надо.

– Я, вроде как, помогаю, – с обидой отвечает Валентин.

– Если мне понадобится помощь от человека, который называет людей «рептилиями», я сообщу.

Валентин отшатывается и смущённо глядит по сторонам. Я шагаю прочь.

Сухая дорожка петляет, кроссовки окружает вода – проникает сквозь дырочки для шнурков, бежит ледяными змейками по стопе. На душе неуютно и гадко. Зачем я сорвался на Валентина? Туповатый, злобный десятиклассник с дырой в боку, который не понимает, что творит с жизнью.

Зато десятиклассник нашёл Диану. Хоть что-то сделал правильно.

Следующие минут двадцать проходят в поисках сортира, и он обнаруживается ближе в церкви, на самом краю болот. Типичный сельский туалет, где белеет рулон жёсткой, как наждак, бумаги, воняет сероводородом и бледно светит галогеновый фонарик на липучке.

Я забиваю брезгливость подальше: снимаю рубашку и аккуратно-аккуратно отлепляю бинты, которые вчера накрутил. С каждым слоем багряное пятно на белой ткани вырастает, отдирается все болезненнее, с большим трудом. Наваливается страх. Наконец призрачный свет галогенки озаряет катастрофу: края пореза вспухли, вместе с кровью сочится прозрачная жидкость.

Кажется, идея Дианы прижечь рану, как учил дедушка Рэмбо, была неплоха.