Медведь Нанди

Медведь Нанди
Андрей Сморчков

С прибытием колонизаторов в Африке становится неспокойно. Когда молодой британский антрополог Бернард Хаксли волей судьбы оказывается втянут в жизнь случайного племени, он сталкивается с необъяснимыми наукой явлениями. Бросит ли учёный вызов рациональности, поставит ли под сомнение собственное мировоззрение? И действительно ли боги и духи как-то связаны с происходящим?Книга приглашает вас заглянуть в неизведанные зелёные территории и познакомиться с теми, кто трудится во имя Йемайи и Шанго.

Медведь Нанди

Андрей Сморчков

© Андрей Сморчков, 2024

ISBN 978-5-0062-9711-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ЧАСТЬ I. МИСТЕР ХАКСЛИ

Есть мнение, что дикари не владеют письмом или грамотой. Медицина у них практически отсутствует, а ритуалы внушают в цивилизованного человека страх и ужас. Когда я согласился на эту авантюру, я был в числе недалёких. И только, в буквальном смысле, пережив на собственной шкуре ряд событий, осознал всё величие Африки.

Бернард Хаксли, участник международной этнографической экспедиции.

Дневниковая запись от 03.08.1924

ГЛАВА 1. Мистер Хаксли теряет всё

В его маленькой ручке догорала спичка. Большой и указательный пальцы так крепко вцепились в неё, словно держали последний лучик надежды или маленькое чудо. Огонёк плясал на кончике деревянной основы точно так же, как плясали жители племени в разгар ритуальных танцев, а мерцанием копировал звёзды на небесной дуге.

Тайо, юный любопытный выходец из джунглей, преисполнился искренним любопытством и трепетом перед величием маленького могучего сокровища. Дрожащий красный язычок нащупывал воздух, стремясь остаться в нём навсегда, и умилению в глазах держащего не было предела. Нет, мальчик и раньше сталкивался с огнём, но то был большой огонь костров и факелов, а никак не беззащитный детёныш размером с ноготок. Грозную стихию, казалось, удалось приручить – как смирную гиену или обезьяну, привязанную на поводок.

Но судить по внешности – значит рисковать собственной шкурой, уж это Тайо за свои восемь лет жизни успел выучить до зубов. Вот огонёк проглотил две трети деревяшки и уже приближался к коричневой коже – подушечки нагревались, и резкая боль пронзила пальцы зазевавшегося хозяина. Откинутое пламя тут же угасло где-то в траве, точно погибшая от укуса пчела.

Но маленький представитель закрытого африканского племени не заплакал. Нет, напротив, он принял случившееся за благословение и покорно преклонился перед странниками из внешнего мира.

Так состоялся его первый контакт с белыми людьми…

Мистер Хаксли

В последнее время бледнокожие всё чаще заглядывали в племена. Среднего роста, с узкими лицами и тонкими носами, своими маленькими светлыми глазками они опасливо всматривались в одеяния шаманов и смеялись с местных обычаев. Конечно, даже восьмилетние дети вроде Тайо понимали – незнакомцы их изучают. Но мир за пределами джунглей был огромен – те из племён, которые осознали это, не противились новому и были открыты к неизбежным встречам. Другие же, напротив, сторонились всякого чужака и охотились на бледноликих как на непокорное зверьё, попутно покидая родные края в поисках нового тайного пристанища.

Бернард Хаксли был немногим старше вождя племени, ему тоже шёл двадцать шестой год жизни. Мужчина представился британским антропологом, участником большой международной этнографической экспедиции, но этого, конечно, никто из племени тогда не понял, а Тайо – тем более. Для него незнакомец ощущался изгнанником – тем, кто был вынужден покинуть родной дом за колдовство. И тот факт, что в экспедиции мужчина участвовал не один, нисколько не смущал.

Именно Бернард, в первую же встречу шокировавший рыжим оттенком своих волос, учил укрощению огня и хвастался склонностью к использованию магии. В вечер первой встречи он с особым радушием кланялся вождю и шаману, и первый же выучил простейшие термины, которыми мог бы владеть с пелёнок, не родись он в мире сломанного уродливого языка.

Конечно, никто в ту ночь и не думал натыкаться на странников – да и разве ожидает антилопа встречи со львом? Абрафо, отец Тайо, взял сына на охоту, чему тот был несказанно рад. Справедливости ради, одногодку Кваку уже второй год отец учил искусству воина, а Тайо опекали и оберегали точно козлятину для жаркое. Но в самый разгар охоты племя и наткнулось на белых людей.

И всё-таки, даже хрупкому костлявому Тайо было не избежать участни воина – и весьма хорошего воина, если верить мнению старых охотников и верховного жреца Вилакати. Конечно, все видели в юнце отблески мужества отца, не задумываясь о личных качествах будущего лидера племени, но мальчик был слишком наивен и беззаботен для негодований и отстаиваний собственного «я».

Что до Бернарда Хаксли, он тоже выглядел хрупким и костлявым, но вполне умело управлялся с палаткой и лезвием мачете, таскал мешки и коробки с исследовательским оборудованием на равных с другими и просто знал себе цену. Его тонкие руки не были лишены мышц, а ноги порой крепче стояли на земле, чем у лучших воинов племени в разгар охоты. Всё это мальчика особенно вдохновляло.

Когда мужчина показал Тайо металлическую чёрную коробку с цифрами, тот не поверил, что подобный предмет является неким инструментом, вроде топора или лопаты. Значения сменялись на экране по мере движения, и мужчина считывал с них что-то полезное, выписывая изученное в толстый кожаный блокнот.

– Это магнитометр, дружище. С ним мы найдём забытые племенами металлические объекты – старые копья или монеты.

Мужчина и сам не знал – зачем так много общался с теми, кто не понимал ни единого его слова. У Бернарда не было веры в то, что хотя бы часть этих слов удостоится понимания, но постоянная коммуникация сближала его с чужаками, столь радушно принявшими мужчину на собственных землях. Порой же у учёного вовсе складывалось впечатление, будто местные жители слушают его с большим интересом, чем коллеги по работе.

Знакомство детей с чудесами странников из внешнего мира провоцировало на кражи. Стоило ли и говорить, что уже ночью магнитометр пропал, таинственным образом оказавшись в жилище лидера племени. Следом и бинокль, и барометр, и микроскопы, и карандаши с бумагой канули в лету, на что местные только пожимали плечами и чесали затылки.

Но то были минимальные потери, практически не влияющие на ход этнографической экспедиции. Днём белые люди общались с местными и активно работали, а ночью их пути никак не пересекались – племя возвращалось домой, а учёные прятались в палатках от хищников и дождя. И всё двигалось в нужном темпе согласно расписанию.

Таким могло бы и запомниться исследование от первого до последнего дня, если бы на вторую неделю не случилось событие, невозможное к существованию по мнению кого-либо не родившегося в чаще джунглей и, скорее всего, даже не удостоенное в дальнейшем должным вниманием в британской прессе.

Часы показывали половину восьмого – лучшее время для пробуждения в исследовательском коммуникационном лагере. Солнце в Африке восходит чуть раньше, чем в Лондоне, но джунгли наполняются светом гораздо быстрее зашторенных Лондонских квартир. Те исследователи, которые давно привыкли нежиться в постелях подольше, ещё похрапывали в соседних палатках, и только самые выносливые уже умылись и пили чай близ костра, в ожидании стряпни Рико.

Мистер Хаксли обожал это приятное утреннее чувство – волнение неповторимого момента и единение с природой, когда ты окутан тишиной и мягким прикосновением рассвета, и каждый твой вздох ещё наполнен покоем и гармонией. Уже давно заголосили сорокопуты и поселение скворцов на вершине деревьев, но даже в их песнях звучат блаженство и надежды на великие возможности нового дня. И вот ты стоишь в окружении бананов, папоротников и пальм, обвитый лианами, а над головой несутся облака – и ветер тоже гонит их как-то вяло, скованный общим умиротворением.

В таком блаженном покое Бернард увлекался зарядкой – только солнечная погода могла заставить его двигаться упражнениями после пробуждения. Несложные растяжки, повороты и взмахи сопровождались отчетливым счётом, и те первые разведчики племени, которые уже успели явиться к лагерю задолго до зазевавшихся бледнокожих, с интересом изучали каждое действие в «танце радости», коим прозвали гимнастику мистера Хаксли. Справедливости ради, выглядела она правда нелепо.

Изрядно повеселив местных, мужчина отправился к водоёму на водные процедуры, где его уже дожидался Тайо. Тогда мистер Хаксли достал из кармана тонких походных брюк коробок, вручил мальчугану сокровище и широко улыбнулся, одобрительно кивая на успешные попытки зажечь спичку.

Когда они наткнулись друг на друга впервые, Тайо никак не мог оторвать взор не столько от белой кожи, сколько от рыжих волос – казалось, их поцеловало солнце. Само собой, мужчина показался огненным божеством, чей образ столь успешно дополняла гавайская оранжевая рубашка и спички, периодически доставаемые Бернардом из кармана чтобы зажечь сигарету. А уж когда мужчина начинал дымить – даже самый скептичный в племени подозревал его в колдовстве, хотя старый шаман спешно развеял сомнения соплеменников, напомнив, как много лет назад и сами они повсеместно курили табак. Его тогда завезли чужаки из Америки, и все в племени, даже женщины и дети, не подозревая о вреде, затягивались до потери сознания. К счастью, увлечение давно вышло из моды, и немногие запасы табака служили валютой для торговли с внешним миром. Последние годы только шаман племени и позволял себе курить из резной глиняной трубки, поэтому вид белого красноволосого дымящего странника вызвал такой ажиотаж.

Но ко всему необычному человек быстро привыкает – каждый день к водоёму приходило всё меньше заинтересованных, и вот из всех остался один только Тайо – самый любопытный и самый несчастный. Ему не надоедало рассматривать одни и те же приборы, рисунки в блокнотах и буквы в книгах. Его поражали некоторые сложные слова и ругательства, которые мальчик никак не смог бы понять, но в интонациях которых улавливал необходимый посыл. Кажется, у него совсем не было друзей-ровесников, с которыми он мог бы проводить свободное время, а его старший брат и, по совместительству, вождь, был слишком занят, чтобы уделять внимание родственнику.

Когда мистер Хаксли умывался, мальчик пародировал его движения. А если мужчина пил из фляги – Тайо прикладывал к пухлым губам камень и втягивал воздух. Но далеко не всегда он лишь копировал действия нового друга – сегодня, например, Тайо похвастался прекрасными рыболовными навыками. Ловко нырнув в остывшую за ночь воду, шустро вытащил серебристую теляпию и протянул Бернарду. Мужчине было несколько неловко отказываться от подобного дара, но никогда в жизни, готов был он поклясться любым богам, не станет добропорядочный британский учёный есть сырую рыбы из неизвестного водоёма. Да и зачем, если прекрасный завтрак уже ждал его в палатке неподалёку?

Достав маленькое зеркало, мужчина всмотрелся в собственное отражение. Никогда прекраснее он не выглядел – не было той серости и уныния, к которым привык он за годы жизни в городе. Загар придавал жизни лицу, а под зелёными широкими глазами пропали мешки. Да он был готов поклясться, что даже выглядеть стал на пять-шесть лет моложе – на все двадцать! Здесь, посреди джунглей, самому себе, с его прямой челюстью и тонкими губами, мужчина казался непостижимым и привлекательным, достойным большой любви. Никогда мистер Хаксли не мог позволить себе подобные мысли в Лондоне – там его бы причислили к серой массе, среднестатистическим непримечательным прохожим, но в этом африканском мире, где всё было диковинкой для него, истинной редкостью являлся он сам.

– Мы сегодня уходим, пацан, – обратился мистер Хаксли к ребёнку, рукой указывая в сторону дальней горы. – В путь. Дорога. Топ-топ. Уходим. Ноги в джунгли. Понял?

Тайо хлопал ресницами и одобрительно качал головой. Дошел ли до него смысл сказанного – загадка, но какие-то умозаключения он, определённо, сделал.

– Спички оставь себе. Подарок. А я пошёл ужинать. И ты поужинай, понял? Ням-ням. Только не сырую рыбу.

Стоило Бернарду удалиться, и мальчуган бесследно скрылся в чаще, не согласный заводить знакомств с кем бы то ни было ещё. И пока члены команды лишь рылись в грязи и камнях, заряженный позитивом учёный не переставал приятно удивляться новым знакомым и их доброжелательному поведению.

Рико Ромеро, местный кашевар, выходец из Испании, был нанят в команду по личной рекомендации мистера Хаксли. Учёный наткнулся на повара несколько лет назад, когда путешествовал по Саламанке[1 - Салама?нка – город на западе Испании, входящий в состав автономного сообщества Кастилия и Леон.]. Там усатый пухлый мужичок открыл некогда собственный ресторанчик «Federico’s Goodies», но прогадал с улицей и бизнес прогорел. Что действительно прискорбно, ведь готовил Рико самые вкусную паэлью, гаспачо и чуррос, что в дальнейшем не раз подтвердили и другие участники исследовательской экспедиции. Хотя иной раз так хотелось пудинга или говядины – крокеты[2 - Крокеты – это кулинарное блюдо цилиндрической или округлой формы из мясного фарша или овощей, обвалянных в сухарях и обжаренных во фритюре.] и тортилья по выходным более чем успешно заменяли привычный британский рацион. От того и странным казался провал на родине, но Ромеро всегда спрашивал в ответ – разве можно удивить испанца испанской кухней?

Эвелин Кларк, исследователь-географ и научный руководитель проекта, влюбилась в стряпню Рико с первого укуса. С тех пор ему доверяли любые вопросы по кухне, и никто никогда не сомневался в качестве блюд. За свой горячий испанский юмор и мировую любовь ко всему живому повар стал лучшим другом каждому в команде и тем кусочком пазла, который соединял воедино всю картину. В знак любви к профессии Рико всегда носил белый фартук – кажется, он в нём даже спал. Сейчас, за недели в джунглях, предмет одежды пожелтел и изрядно потрепался, но кашевар не изменял традициям.

Здесь стоило бы немного рассказать о лагере – застланном густым покровом листвы островке цивилизации посреди дикой природы. За проведённые в нём недели исследователи и гости из джунглей успели вытоптать тропинки, вдоль которых были расставлены жилые палатки. Чуть дальше, уже ближе к водоёму, стояли серые навесы чуть побольше, с огромными панорамными окнами – в них проводились ежедневные общие собрания.

Палатка-кухня, а по совместительству и столовая, в которой собрались сейчас упомянутая Эвелин Кларк, ботаник Френки Йонг и фотограф Джейк Брокс, находилась в самом центре лагеря. Здесь витал приятный запах пряностей и мяса – Рико приготовил козлятину. Появление мистера Хаксли подарило завтракающим новые темы для разговоров – о привязанности к местным и любви Бернарда «поболтать со стенкой».

– Эй, Бернард, – обратился к мужчине Френки, худощавый кучерявый учёный в белом халате и широкой антимаскитной панаме. – Уже научил новых друзей общаться на английском?

– Да брось ты, – отмахивался Джейк, проходясь кисточкой по внешним частям корпуса новенькой камеры. – Скорее уж он сам на ломаном аборигенском заговорит.

Мистер Хаксли, мотая головой от услышанных глупостей, двигался по направлению к горячим кастрюлям. Мясо – не лучший завтрак для британца, особенно если речь о козлятине, но выбирать не приходится, да и плодотворная работа отнимала много сил.

Учёный уже взял в руки тарелку, когда резко развернулся и подсел к команде за столик раскрасневшийся и недовольный. Его возмущали насмешки над жителями племён, которые позволяли себе опускать некоторые личности вроде Френки, и мужчина постарался прояснить всё раз и навсегда.