Вракли. Почти правдивые истории, переданные честно и беспристрастно. Ну, почти…

Некоторые друзья и родственники жили вдали от центра, на окраинах города, которые выглядели почти по-деревенски, и к ним полагалось наносить визит не чаще раза в месяц. Это были длиннющие путешествия на двух автобусах, которые ходили довольно редко и путь туда занимал почти два часа. Поэтому визит был рассчитан на целый день и возвращались мы домой поздним вечером. Почти все жили тогда в коммунальных квартирах, и отдельная квартира считалась исключительной роскошью, которой обладали лишь единицы из круга родни и друзей. Гораздо позже, когда я учился в старших классах, а тем более, будучи студентом, я старался приезжать в любимый город каждые каникулы. Бабушка всегда тщательно готовилась к визиту единственного, и поэтому обожаемого внука. Эта подготовка включала: составление плана совместных и самостоятельных визитов к родственникам и друзьям, закупку трех, как минимум, килограммов бананов (я их обожал, но у нас в городе их сроду не завозили), а также два деликатеса – балыковую колбасу из Елисеевского и копченую кету.

В нашей квартире жило 5 семей. Естественно, что сцены типа Вороньей слободки бывали и у нас. Бабушка моя была самой образованной среди других обитателей и по этой причине всегда была над схватками. Противники по очереди обращались к ней за советами, с просьбой правильно и грамотно составить жалобу на соседа, выступить судьей в очередной склоке или, по крайней мере, свидетелем. Бабушка с вдохновением исполняла эти роли, чем заслужила признание всех жильцов. Отблески же её славы частично освещали и моё безмятежное детство. Все жители этой коммуналки пережили блокаду. Бабушка не любила вспоминать то время. А я, дурак, не настаивал. Только иногда, урывками, бабушка вдруг вспоминала какие-то случаи и события. Больше всего она рассказывала о попытках эвакуироваться из города в Свердловск, куда успела отправить мою маму. Там жила почти вся наша родня по бабушке – ее сёстры и младший брат. Старший же брат был репрессирован за дружбу с Пятаковым и расстрелян. Последняя третья попытка почти удалась, но уже на приличном расстоянии от города поезд, в котором ехала бабушка, был полностью разбомблён. Погибли практически все. Бабушка рассказывала, что она успела упасть в какую-то канаву и, уткнувшись лицом в землю, молилась. Молитву эту она повторяла мне много раз, но она была на польском и я, опять же дурак, не запомнил и не записал. Бабушка вернулась в город и поступила на работу бухгалтером в столовую. Это и печка в скворечнике спасли ей жизнь. Работа в столовой давала возможность всегда отоваривать карточки, что было очень важно, потому как многие не успевали и гибли от голода. Кроме этого, уже, по словам моего дядюшки, бабушке удавалось каким-то образом использовать карточки дважды, избегая их уничтожения. Этим добавочным пайком она делилась с родственниками и одного из них, двоюродного племянника спасла от голодной смерти.

Бабушка красавица в молодости и в блокадное время, я думаю, была достаточно привлекательна. По отрывочным ее воспоминаниям было ясно, что успехом она пользовалась, и этот успех был также немаловажным источником поддержки. Но в основном она помнила и рассказывала мне действительно жуткие истории из жизни блокадного города. Настолько жуткие, что я, хоть и помню многие, но описать рука не подымается. Тем более, что они часто идут вразрез с официальной информацией. Что в этом? Правда жизни или бабушкины вымыслы? Не знаю. И уже не узнаю. Тем не менее, бабушка прошла этот путь, хотя не раз была на волосок от гибели. Немецкий снаряд пробил стену в соседней квартире, но не взорвался, а бабушка была рядом. Налет бомбардировщиков застал её на мосту через Мойку. Бомба упала рядом и опять-таки не взорвалась. Бабушка все эти и подобные им случаи относила на счет силы той самой молитвы, которая спасла её во время неудачной эвакуации… Вот что удивительно. Пройдя через все эти испытания, бабушка сохранила жизнерадостность и какую-то лёгкость. Она могла легко всплакнуть, и тут же засмеяться. Чтобы не случилось, её лозунгом было: – Nic strasznego! – Ничего страшного!

По-настоящему за мое воспитание бабушка взялась, когда мы покинули Ленинград. Первое, что она сделала, завела ученическую тетрадку на обложке, которой было написано: «Хорошие и плохие поступки моего внука». Страницы были расчерчены на две части и над левой была надпись: «Плохие поступки», а над правой, соответственно: «Хорошие поступки». Этот уникальный документ был обнаружен моей женой во время очередной генеральной уборки квартиры. Процесс уборки был прерван надолго, так как жена лежала в конвульсиях, зачитывая избранные места нашему пятикласснику-сыну. Я взвыл от такой не педагогичности и попытался прервать процесс своей дискредитации. Жена же, давясь от смеха, сообщила мне, что то были цветочки, ягодками же был найденный там же мой дневник. Который был испещрён записями типа «Прошу Вас срочно зайти в школу» или «Ваш сын безобразно вел себя на уроке – связал под партой шнурки соседки, которая была вызвана к доске и упала на первом же шаге!». Не говоря уже об оценках. Обладая чисто техническими склонностями, я терпеть не мог литературу, русский язык и подобные предметы. Что находило отражение в соответствующих графах. Если посчитать среднее арифметическое, то выше 3.2—3.5 никак не выходило. Что в корне противоречило моим воспитательными сентенциям типа: «Вот я в твои годы….». Бабушкины же записи вскрывали дополнительные черты и так уже далеко не столь привлекательного образа. К плохим поступкам относились: грубил бабушке, отказался вынести мусор, гулял во дворе допоздна, не сделал уроки, не помыл за собой посуду и т. д. и т. п. В разряде же хороших, были такие записи: «отремонтировал полочку, покрасил столик, заменил перегоревшую лампочку». Как вы понимаете, часть тетрадки в разделе плохих поступков была заполнена почти полностью, в то время как раздел хороших сиротливо синел десятком записей. И это лишь за один год! Хорошо еще, что оба документа приходились на мой шестой класс. Представляю, если бы нашлись более поздние. Сын очень внимательно, почти без улыбки прослушал этот краткий курс истории своего отца и, намотав на ус особо эффектные сообщения, удалился к себе для выработки стратегии поведения в условиях новой информации.

Как я отметил ранее, бабушкины представления о моем воспитании были, мягко говоря, своеобразными. Начнем с моего внешнего вида. Бабушка считала, что я должен производить «впечатление». Под этим она понимала, например, наличие у меня лба мыслителя. С целью достижения требуемого результата мне делали челку где-то посредине между бровями и затылком. Эффект был совершенно обратный. Лоб зарастал так, что я скорее становился похожим на промежуточное звено в эволюции обезьяны в человека. Только к тридцати годам появляющиеся залысины, в конце концов, восстановили мой более или менее человеческий облик. Еще хуже с одеждой. До школы меня наряжали в бриджи с пуговками под коленками, чулки и бархатные курточки, что производило неизгладимое впечатление на местную шпану. В начальной школе мы в те времена ходили в форме, что спасло меня от издевательств одноклассников. Позже бабушка насмерть стояла сначала против брюк-клёш, потом против излишне зауженных, потом против длинных волос, потом против бороды и т. д. Даже будучи женатым зачастую встречал крайне неодобрительный взгляд бабушки и бормотание на тему, что «Эта» не может одеть меня как следует. «Эта» – так бабушка называла мою жену. Вообще, бабушка обожала свою дочь, мою маму, меня и своего гениального племянника. И соответственно, терпеть не могла всех, кто нас окружал. Она не любила моего отца, потом отчима, мою жену и даже своего правнука. Причем её главным аргументом было то, что «Эти» все нас недостойны. Бабушка не грубила, не устраивала сцен, но так поджимала губы и одаривала таким взглядом, что человек тут же осознавал своё полное ничтожество в её глазах. Бороться с этим было невозможно, что, кстати, было одной из основных причин, почему она и моя мама не могли долго уживаться друг с другом.

Будучи интеллигенткой во многих поколениях, она иногда вела себя совсем не интеллигентно. В соседней квартире жили две сестры, одна моего возраста, другая на год младше. Их мать была завучем в соседней школе, а отец, естественно, преподавателем научного коммунизма в ВПШ. Девицы посещали музыкальную школу, а дома отрабатывали гаммы на пианино, установленном у соседней с нашей квартирой стенки. Можете себе представить, каково нам было! Никакие просьбы переставить инструмент к противоположной стене, увещевания и даже мягкие угрозы не действовали. Бабушка нашла простое решение. В то время я обзавелся магнитофоном и постоянно крутил современную музыку, т.е. рок, Битлз и прочее. Бабушка установила этот магнитофон в комнате у стенки и как только девицы начинали измываться над пианино, требовала врубить на полную громкость что-нибудь особенно резкое. Например, Satisfaction, Rolling Stones! Иначе говоря, зуб за зуб, око за око! Эффект был ошеломительный. Соседи взвыли и просили ради Христа прекратить! Но бабушка была неумолима. Пианино передвинули. А вернувшаяся с работы мама пришла в ужас. Они долго ругались на кухне по польски, да так разругались, что бабушка уехала в Ленинград раньше срока. Я ликовал, музыкальный кошмар прекратился и в мамины командировки мог свободно предаваться разгульной жизни без надлежащего присмотра.

Если бабушка считала, что она права, то превращалась в стенобитное орудие времен средневековья. Ей ничего не стоило в рамках прав покупателей прямо таки измываться над продавцами. Купила коврик на стену, пришила петельки и повесила. Недели через три поняла, что он ей не нравится. Вернула в магазин с петельками, купила новый. Та же история. Остановилась на четвертом варианте. Когда мы с ней проходили мимо того магазина, при её виде на двери мгновенно появлялась табличка «Закрыто на переучет». Однажды купила в соседнем рыбном магазине селедку. Съела кусочек, не понравилась. Сдала! Честное слово. Так как в окрестностях нашего дома было всего несколько магазинов, в которых продавалось всё и не требовалось бегать дальше, мы с мамой слёзно просили бабушку не буйствовать. Ей-то что, пару месяцев у нас и домой, а нам тут жить… Кстати, её пример общения с системой услуг в городе оказался заразительным. Я, уже будучи женатым человеком, успешно бомбил соседние магазины в процессе поиска дефицита, который как раз наступил с началом моей самостоятельной семейной жизни.

Среди своих сестер и братьев бабушка выделялась своими талантами. Мало того, что она свободно говорила на английском, французском и польском языках, а также неплохо по немецки, так она писала стихи на этих языках. Все мы, её родня, получали стихотворные поздравления к различным праздникам: я на английском, мама на польском, подруги на француском и т. д. Кроме этого, она рисовала. Не скажу, чтобы уж очень, но для любителя совсем неплохо. Свои картины она раздаривала близким. И сейчас у меня в квартире висят наиболее ею любимые. Особенно ей удавалось копирование. Как-то раз, когда я был на каникулах в Ленинграде, она каждое утро бегала в книжную лавку. Там висела картина – морской пейзаж. Он так ей запал, что она решила написать копию. Так как сделать это в самом магазине или заполучить картину домой хоть на день было невозможно, она и бегала, чтобы запомнить кусочек и нарисовать. Я потом сравнивал копию с оригиналом. Поверьте, копия была лучше! Похожая история случилась с картиной малоизвестного сейчас, а в своем время затмевавшего славой самого Левитана, художника М. Гермашова. В очередной визит к племяннику, страстному филокартисту, она увидела открытку с изображением одной из самых известных картин Гермашова «Зима». Бабушка написала такую удачную копию, что я, не смущаясь, выдаю её за авторскую. Запах красок сопровождал всё мое детство и, возможно, стал основной причиной моего, а позже и нашего семейного увлечения живописью. К сожалению, хотя и моя мама рисовала, на мне, моём сыне природа решила отдохнуть, а чтобы не создавать проблем в семье, заодно отдыхает и на жене. Так что страсть к живописи вылилась у нас в филокартию (коллекционирование открыток), собирательство книг по живописи и посещение художественных музеев. Последнее стало реальной причиной наших путешествий по миру. Выбор города для посещения определяется наличием в нем пристойного музея и в результате мы смогли посетить практически все крупные европейские музеи и часть американских.

С бабушкиным рисованием связана еще одна история. Как я отмечал ранее, по своей дурости я мало интересовался подробностями её жизни. Причем не только блокадного периода, но и гораздо более раннего. Но тут в своё оправдание замечу, что тридцать седьмой год и расстрел старшего бабушкиного брата оставил глубокий след в её душе. Она панически боялась повторения тех времен. Стоило мне включить «Спидолу», всеволновой транзисторный приемник, и начать слушать вражьи голоса, как бабушка влетала в комнату, закрывала окно, захлопывала форточку и требовала отключить громкость и слушать через наушники. Видимо по этой причине она неохотно вспоминала то время, а я не настойчиво приставал. Известно немного. Например, первый раз она вышла замуж совсем молоденькой, кажется, в 18 лет. Но сбежала тут же, когда обнаружила у мужа лысеющую макушку. Также неизвестны подробности ее знакомства с моим дедом, немцем, попавшим в плен в Первую мировую войну. Дед же ушел из семьи, когда маме было лет 5. Его расстреляли в 1940 за дружеские отношения с Пятаковым. Причиной ухода, по словам бабушки, было его увлечение женщинами, что подтверждается материалами КГБ, которые мне удалось получить и прочитать. Бабушка воспитывала маму одна.

Еще ребенком, я с удивлением обнаружил на плече у бабушки странную татуировку. Полумесяц, пронзаемый мечом и шестиконечная звезда. Причем не звезда Давида, а странная остроконечная. На мой вопрос, бабушка, слегка смущаясь, говорила, что дурацкое увлечение молодости, что это было модно в те времена. Позже я узнал, что такие же татуировки были на плечах у её сестер. Правда все они эти татуировки свели, осталась только бабушкина. Я совсем позабыл про это, а вспомнил тогда, когда уже после бабушкиной смерти разбирал её фотографии. На одной она была запечатлена на даче моего дядюшки в Луге за рисованием натюрморта. Легкое платье без рукавов обнажало плечо, на котором ясна была видна эта татуировка. А через несколько лет мы с моей московской кузиной занялись восстановлением истории нашей семьи. Разыскивая истоки фамилии по женской линии, я случайно нарвался на польский гербовник, где к своему полному изумлению увидел герб семьи – золотой полумесяц, пронзаемый мечом так, что с другой стороны он казался католическим крестом, водруженным над полумесяцем, а слева – та самая звезда. Остроконечная немецкая геральдическая. Оказалось, что бабушки и её сестры таким странным образом решили сохранить вид семейного герба!

Особой страстью бабушки были платья и украшения. К сожалению, в блокаду практически всё было утеряно. Старинная мебель была сожжена в печке, так как часто дров просто было не достать, драгоценности почти все были обменены на продукты, одежда износилась. Но бабушка умудрялась из крайне скромного в те времена ассортимента тканей шить свои удивительные платья, а дешёвая бижутерия на них выглядела как самая что ни наесть драгоценность. Платьев было много. Каждое на определенный случай. Многие из них имели свои названия. Помню, как под впечатлением посещения концерта пианиста Ван Клиберна бабушка пошила шикарное бархатное тёмно-вишнёвое платье, которое так и называлось – Ван Клиберн. Каждое утро начиналось у зеркала. Бабушка надевала платье данного дня, долго примеряла клипсы, ожерелье, кольца, подкрашивала брови и губы. Она всегда выглядела дома не просто опрятно, а как-то по праздничному. Кстати и моя мама, и жена никогда дома не допускали так называемого домашнего вида. Никогда с самого детства по нынешнее время я не видел дома на близких мне женщинах чего-то неопрятного – всегда причесанные, изящно одетые, слегка подкрашенные они создавали праздничную атмосферу. Кроме всего бабушка прекрасно готовила, и только благодаря ей я полюбил кулинарию и научился готовить сам, а позже стал учителем своей жены, которая в момент начала нашей совместной жизни умела весьма отдаленное представление об этом искусстве. Наше знакомство с ней произошло как раз по причине её сложных отношений с кухней, когда она в стройотряде свалила всех бойцов кулинарными упражнениями и сама заметно повредила свой организм за кампанию. Надо тут же отметить, что жена оказалось на редкость способной ученицей и быстро превзошла своего учителя, о чём я не только не жалею, но с бурным восторгом приветствую.

В чём же, в конце концов, заключалось бабушкино воспитание внука? Да ни в чём! Просто она была потрясающе легким человеком, прожившей тяжелую жизнь, потерявшую свою любимую дочь, но оставшаяся жизнерадостной до самого своего ухода. Может быть, просто её пример и оказался тем, что и надо было мне, чтобы быть таким, каким я стал и каким надеюсь остаться.

Проныра

У. Хоггарт. Из жизни Тома. Пир.

Совсем недавно мы с женой культурно отдыхали. Нет, не в том смысле, что грамм по сто пятьдесят, а в самом что ни есть прямом смысле. Посетили выставку Бакста в нашем художественном музее. Его, как Арт-Нуво с Миром Искусства в придачу мы любим и знаем, так что обоснование мероприятия налицо. Выставка открылась довольно давно, день будний и поэтому народа относительно не много. Разделись, купили билеты и направились в зал. Я, выдрессированный моей женой почти в джентльмена (точно знаю, в какой руке должна быть вилка, если в правой руке зажата котлета), пропустил даму вперед и задержался при входе для предъявления билетов. Жена впорхнула в зал и была почти немедленно остановлена двумя подозрительными мужиками. Позже, чтобы усилить впечатление, она говорила, что издалека заметила их пристальный и оценивающий взгляд. Дескать, выбирали нечто самое неординарное, выдающееся и привлекательное среди посетителей. Это неординарное, выдающееся и привлекательное определялось тем, что кроме выставки мы собирались укрепить ослабшие организмы хорошим кофе и отличными пирожными в известном заведении, и по поводу появления в нём жена приготовилась, по её словам, выглядеть.

Она игриво защебетала с типами, я слегка взволнованный её избыточно оживленным видом подошёл ближе.

– Небось, мошенники какие-то, сейчас наобещают три короба, а там, смотришь, и без штанов расстанемся. Естественно, моих. Кошелёк – то наш именно там, – подумал я с испугом.

Испуг был обоснован информацией, поступившей накануне от родни из Питера. Как сообщила кузина, мой любимый Дядюшка, почетный профессор Питерского университета, безусловный гений (без кавычек) нашей семьи попался. Каким образом мошенники прознали про его легкие проблемы со здоровьем неведомо, но узнали и достали по телефону. Дядюшка вовсе не простак, но что на него нашло, ума не приложу. Сначала они сообщили ему, что знают его проблемы и готовы помочь за скромное вознаграждение. Потом попросили подышать в трубку – телефонную! (Хорошо, что не попросили еще и пукнуть в нее!). Прослушав его взволнованное дыхание, заявили, что у Дядюшки тромб в мозжечке. Затем предложили замерить давление в положении стоя, сидя и лежа. По результатам исследования заявили, что он, по его словам, откинет копыта не позднее конца недели и единственное спасение немедленная госпитализация. Для этого требуется перевести на счет больницы триста пятьдесят тысяч рублей. Дядьку спасло лишь отсутствие требуемой суммы, а когда он обратился к дочери за недостающей частью, общими усилиями зятя и внука был спасен. Как оказалось, это был не первый случай. Просто раньше суммы были гораздо меньше и собственных средств Дядюшке хватало.

Ну, с другой стороны, моя жена непредсказуема. Может быть абсолютно доверчивой, чем беззастенчиво пользовался наш тогда еще юный сын, нещадно дурившей ей голову в моё отсутствие, но может быть наоборот настолько недоверчивой, что не поверит в моё честное объяснение появления подозрительного пятна на воротничке. Как оказалось, я промахнулся. Два подозрительных типа оказались менеджерами банка, который спонсировал организацию выставки и даже приобрёл у частных коллекционеров несколько картин за очень большие деньги. Более того, как оказалось, по их словам, жена была тысячным посетителем выставки и ей полагались подарки и интервью. С подарками я смирился, а с интервью нет, и влез в него с ногами, как обычно. Типы на это согласились благосклонно, видимо, заранее предполагая, что меня все равно оттуда частично вырежут. Потом нас фотографировали. Причем с такого ракурса, чтобы мой обычный бомжеватый вид был частично скрыт правильно выглядевшей женой. Потом это все показали по телевизору, разместили в интернете и на страницах пары газет.

– Вот же, проныра, – подумала большая группа недружественного к нам населения, – опять этот гад встрял!

Тут надо отметить, что их замечание было частично справедливо. Частично, потому, что такое происходило не раз, и не два, и ей-богу, я никогда не был инициатором, а все происходило по странному стечению обстоятельств. Просто планида у меня такая – встревать.

Еду в командировку в Словакию. По совпадению, в Братиславе живут мои близкие друзья, у которых я намеревался пожить для экономии командировочных расходов. Сообщать заранее не хотел, зная неуемный характер хозяйки, которая из моего приезда делает невероятное событие и начинает подготовку за пару недель, доводя до изнеможения всё своё семейство. Как обычно, я сначала добирался одним поездом до Праги, а потом уже другим до Братиславы. В Прагу поезд прибывал рано утром, следующий же был после обеда. Я с удовольствие тратил имеющееся время на пиво, шпикачки, кофе, изумительные пирожные и другие радости. Выйдя из вокзала, я медленно двинулся в сторону Вацлавской площади, где находился маленький ресторанчик самообслуживания с теми самыми шпикачками и дивным темным разливным пивом. Проходя мимо знаменитого отеля «Ялта» в самом начале площади, я обратил внимание на непривычно большую для этого времени дня толпу у входа в отель.

Я очень любознательная личность. Правильнее сказать любопытная, но любознательность звучит интеллигентней. Я стал у входа и не успел освоиться, как дверь открылась, и из отеля довольно быстрой походкой вышел…… Далай-Лама. По инерции он проскочил мимо официально встречающих и оказался прямо передо мной. Тут я обратил внимание, что в нас уперлись многочисленные телекамеры, прятавшиеся до этого за спинами встречавших. Посмотрев в мои глаза, Далай-Лама, как все до него честные и наивные люди, попался. Он протянул мне руку, мы обменялись рукопожатиями, причем он долго, даже слишком долго не отпускал мою к изумлению окружающих. Потом спросил что-то, я не понял, переспросил по английски, он повторил уже понятно, в смысле, что желает мне процветания и здоровья, я ответил тем же. После этого он двинулся далее и уже не останавливаясь, прошел к поджидающему автомобилю. Растерянные официально встречающие трусцой последовали и кавалькада отбыла. Я пошел дальше, сопровождаемый восхищенными взглядами толпы: Такой человек и один, без охраны!

Можете представить себе братиславских друзей, которые за полчаса до моего появления у них, смотрели по телевизору новости и увидели эту сцену у отеля «Ялта».

Дело этим не кончилось. В Братиславе я пробыл несколько дней. Для возвращения домой выбрал медленный ночной поезд из Братиславы, чтобы прибыть в Прагу утром и провести там весь день до вечера, так как мой следующий поезд отправлялся около десяти часов. В Праге у меня есть любимый маршрут, по которому я обычно прогуливаюсь после обязательного посещения магазинов и приобретения подарков своему семейству. Часть маршрута проходит через Пражский град, где находится резиденция Чешского Президента. И вот, проходя по двору, я был чуть не сбит с ног пробегающим мимо человеком. Тот, задев меня, остановился с извинением, и я опознал в нем …. Вацлава Гавела, на то время Президента Чехии. От неожиданности я пролепетал, что, мол, ничего страшного. Он спросил, русский ли я, а я кивнул головой и нахально поинтересовался, чего он тут носится.

– Да, вот, – смущенно ответил Президент, – напротив пивная, решил кружечку опрокинуть.

Клянусь, так и было.

Неожиданно мне обломалась такая халява, о которой и мечтать не приходилось. Звонок из Вены, что уже само по себе приятно. Мой бывший коллега Володя по Ядерному центру, в котором мы протирали штаны после распределения из университета, поинтересовался, смогу ли поучаствовать в учебных курсах, организуемых МАГАТЭ в Дамаске (для тех, кто не знает, это в Сирии). В теме прозвучали два волшебных слова: МАГАТЭ и Пальмира (опять же для тех, кто не знает, древний город в пустыне в той же Сирии). Первое означало бесплатный пролёт для меня и жены, суточные, гонорар за лекции, отель минимум четыре звезды. Второе – реализация давней мечты, так как любимый город Питер называют Северной Пальмирой, а что такое Южная хотелось увидеть собственными глазами с детства. Особенно тогда, когда с бабушкой гулял по Дворцовой площади. Почему полет бесплатный для нас с женой? Да потому, что наивные магатэшники принимали нас, младших братьев по разуму, за нормальных профессоров и выдавали деньги для покупки авиабилета в бизнес-классе. Что превышало процентов на тридцать стоимость двух билетов в эконом (отчетов не требовали). Сперва я высказал сомнения в возможности участия. Дело в том, что по-честному, тематика лекций была не вполне в рамках моей квалификации. Близко, но не вполне. Я сказал, что подумаю и перезвоню завтра или, в крайнем случае, послезавтра. Сомнениями я сдуру, а может, наоборот, к счастью поделился с женой. Кто не знает, жена у меня умная, а я, так себе, симпатичный. Учитывая этот факт, не требуется богатого воображения, чтобы представить, что ответила моя жена. Скажу лишь, что через полторы минуты после высказывания ей моих сомнений я уже звонил в Вену с криком: Я соглааассеееннн! За месяц до отъезда я проштудировал материалы, присланные Володей, и был готов.

Не буду рассказывать про волшебный Дамаск, курсы и прочее. Скажу лишь, что к своему огорчению я выяснил, что вожделенная Пальмира, а также не менее интересное место – Маалюля, где сохранился арамейский язык (считается, что именно на нем говорил Христос) и икона богоматери, которую по легенде нарисовал Св. Лука, находятся далеко от Дамаска и попасть туда не представляется возможным. Я, было, отчаялся, но тут произошло следующее. В рамках учебы мы посетили границу с Иорданией, где было установлено оборудование знакомое мне так, как знаком автомат Калашникова заслуженному старшине. И надо же случиться такому, что оно сработало в тот момент, когда мы стояли рядом. Пограничники остановили фуру и засуетились вокруг неё с ручными приборами, стараясь обнаружить место, где должен был находиться радиоактивный источник. Тут на сцену весь в ослепительно белом вышел я и спел арию корифея из оперы «Радиационный контроль на границах государств». Потрясенные слушатели, включая толпу пограничников с обеих сторон границы, потребовали продолжения банкета, т.е. специальной лекции на следующий же день. Что и было организовано.

Обрадованные таким интересом к предмету организаторы в качестве поощрения предложили исполнить любые мои в рамках разумного желания. Их было у нас – целых три. Первое – сменить дату вылета на два дня позже. Второе – обеспечить доставку в Пальмиру (один день) и Маалюлю (второй день). И, наконец, третье, обеспечить переводчиком. Все три были с блеском выполнены. По первому желанию билеты сменили, а второе и третье смешали в одном стакане: дали легковой автомобиль с водителем и с его дочкой в качестве переводчика. Описывать Пальмиру именно сейчас, когда от того великолепия, что нам удалось увидеть, ничего не осталось грустно и больно. Скажу лишь, что никакие римские и греческие развалины не могли сравниться с тем чудом в пустыне. Понять же идиотов, разрушивших это, я не в силах. После длительной прогулки по самой Пальмире, я попросил водителя заехать в огромный замок-цитадель на высоком холме, который возвышался над всей равниной. Мы поехали, но вдруг, перед последним поворотом к замку нас остановила группа военных. Они сказали, что проезд закрыт и чтобы мы поворачивали обратно. Тут, моя разъяренная непредвиденным препятствием жена, высунулась из окошка и на ясном очень непечатном русском языке выразила сомнения в их происхождении, а также происхождении их близких и далеких родственников, пояснила в куда и на что им всем направиться толпой, пожелав при этом такое, что даже я испугался. Военные среди всего непечатного потока уловили пару слов, которые идентифицировали как русские и, отдав честь, пропустили. Уже на подъезде к замку мы увидели шеренгу очень черных лимузинов. И здесь требуется небольшое пояснение.

Жили мы в прекрасном пятизвездочном отеле недалеко от центра Дамаска. Все там было замечательно, и номер, и завтраки и удивительный кофе в вестибюле бесплатный для всех постояльцев. Было лишь два недостатка. Первый – вопли муэдзина по утрам такой силы, что их не глушил даже двойной стеклопакет. Второй – телевидение только на местном языке, все 100 каналов. И вот, как-то утром, бездумно щелкая переключателем каналов, я вдруг услышал русскую речь. Уставился на экран – ба! Каменская! Хоть я этот сериал и не люблю, но для меня и жены это было как дождь в пустыне. Сгоряча, я подумал, что это организовано в честь нас. Но, как оказалось, в честь, но не нас. Первые сомнения о том в чью же честь, меня обуяли, когда мы спустились к завтраку. При входе в отель были установлены металл детекторы. Неужели, Путин! Я мысленно начал составлять план по нечаянной встрече с ним, но тут же с огорчением понял, что поймать его будет невозможно. Российское ФСО это сила. Тем не менее, в глубине сознания этот факт зафиксировался.

И вот, мы вышли из машины и по тропинке, что шла над дорогой, двинулись к замку. Из-за поворота показался толпа людей в черном. Чуть впереди шел мужчина. – Неужели все-таки Путин, – пронеслось в голове. Нет, оказалось, почти. Т.е. совсем не Путин, а Президент Таджикистана Рахмон. Я всегда отличался мгновенной реакцией. Дождавшись, когда Рахмон поравнялся с нами, я довольно громко обратился к нему:

– Господин Президент! Привет из дружественной Белоруссии!

Рахмон остановился и удивленно уставился на меня. Потом также громко вдруг спросил:

– А вы тут как?

Я немедленно воспользовался ситуацией, скатился на дорогу, прошипел жене – Снимай скорее, бля!

Подошел и мы обменялись рукопожатиями. Жена шныряла вокруг, щелкая фотоаппаратом. Толпа и охрана замерла в недоумении. Я рассказал Рахмону про курсы. МАГАТЭ и что-то еще. Плел все подряд, стараясь потянуть время. Тут Президент очнулся и грозно спросил, указывая пальцем на жену:

– А это кто, такая шустрая?

– Жена, – гордо ответил я.

– Ну, раз жена, то можно.

Мы еще раз пожали руки друг другу и разошлись. Делегация отбыла, а мы валялись на траве, давясь от хохота. Жена же долго меня пытала, знал ли я или нет заранее. Не верила в мою исключительную реакцию. Позже мы выбрали из всех снимков один, с моей точки зрения, наиболее выразительный. Мы стоим с Рахмоном рядом. Я, подняв руку, указываю куда-то вдаль, а Президент, чуть наклонив голову, почтительно внимает. Сопроводили подписью: «Правильной дорогой идет Таджикистан под Вашим мудрым руководством, господин Президент!». Этот снимок с подписью разослали друзьям и просто знакомым. Ответов было три варианта. Первый. Враки, фотошоп – меньшинство. Второй – Президент-то прилично одет, а ты, в какой-то кацавейке, бомж, позор – чуть больше. И, наконец, третий – подавляющее большинство – Вот же, проныра! Везет гаду!

Лечу в Штаты в очередную командировку. Пересадка во Франкфурте. Благодать, у меня серебряная карточка, что служит пропуском в вип-зал. Там тихо, мягкие кресла, бесплатная выпивка и закуска. Сажусь в кресло за круглым столиком. Набрал фруктов, бокал виски. Дремлю. Шорох, открываю глаза, напротив усаживается мужчина в летах. С ним два сопровождающих, помоложе. Вокруг стада свободных кресел и столов. Смотрю на мужика и… Да это же наш главный враг – сенатор Мак-Кейн. Эх, жаль, что пистолет не провезти в ручной клади. Тем не менее, изображаю улыбку на лице и спрашиваю вежливо, дескать не Вы ли этот самый сенатор. Да, кивает вежливо гад. Представляюсь, потом, набравшись нахальства, прошу разрешения сфотографироваться вместе. Получив согласие, сую свой фотоаппарат в руки одному из сопровождающих сенатора, и мы становимся рядом, принимая разные позы и выражения лиц. Благодарю и делаю вид, что мне пора, допиваю и доедаю на ходу, удаляюсь к выходу. Выбрал фото с выражением типа, да мы тебя сукин сын, насквозь видим, и оправил тем же адресатам. Реакция аналогичная, тем более, что и в тот раз я был в той же самой серой кацавейке, что с Рахмоном.

До и потом были многочисленные неожиданные по времени и месту встречи с мелкотой в виде министров, генсков МАГАТЭ и прочих. Или совсем смешные типа семинара в Париже. Вообще-то, мы туда и не собирались. Должны были на встречу с представителями фирмы в Кельне. Жена уже и чемодан собрала, и план составила, и отель мы заказали. Собирались выкупить билеты, как вдруг позвонил один из партнеров и сообщил с прискорбием, что встреча отменяется, так как они должны в это время присутствовать на важном семинаре в Париже. А дело было накануне Рождества. Зная взгляды моей жены на заграничные поездки особенно накануне такого праздника и, тем более, на неожиданную отмену таких поездок, я, скуля, испросил можно ли и нам там. В смысле встретиться в Париже. Да, это отличный выход и превосходное решение прокомментировал партнер мой скулеж. Хлопнула входная дверь, жена вернулась после набега на магазины. Я зашел к ней и трагическим голосом известил об отмене Кельна. Пока она принимала соответствующее выражение на лице и искала подходящие определения моей сущности, я попытался выступить по Жванецкому и произнес, как мне казалось, естественным тоном.

– Но, дорогая, планы, конечно, изменились, и поэтому нам надо в другое место. Нам в Париж. По делу.

Несколько минут жена переваривала информацию, оценивая степень её достоверности. Видимо моя интонация оказалась правильной, и жена прерывисто вздохнула и молча склонилась над уже полностью собранным чемоданом. Париж требовал другого. Я ретировался и две недели до отъезда жил как в раю. В Париже мы поселились недалеко от Триумфальной арки. С утра мы с коллегой на семинаре, счастливые жены в городе. Семинар четыре дня. Времени на общение достаточно. Организация превосходная. Обедаем там же. Круглые столы, белые скатерти. Официанты во фраках, вино. Сижу и недоумеваю, и с чего такая щедрость. Нас с коллегой и партнерами по переговорам разлучили. Меня усадили за стол в самой средине зала. Отмечу, что семинар сопровождался выставкой и проходил в старинном особняке. На столе против каждого стула карточка с фамилией. Справа и слева от меня ничего не говорящие фамилии похожие на испанские или португальские. Садимся, здороваемся. Тут начинается обмен визитками. Получаю от каждого из пяти сидящих со мной, раздаю свою. У меня все просто – доктор такой-то, научный консультант по этому, эксперт в том. Сложив стопкой полученные, начинаю читать. Первая, матерь божья! Вице-президент республики Парагвай, далее Премьер Министр Гондураса, потом вице-премьер правительства Бразилии, министр энергетики Аргентины и, наконец, министр обороны Уругвая. И я, тут же…

Все вежливы, ко мне с вопросами. Я же перед обедом как раз врал со сцены минут сорок, хотя всем давали по двадцать. Отвечал, даже шутил. Итак, все четыре дня. В последний день одностоловники фотографировались только со мной, приглашали к себе, обещали, хвалили. Коллега и партнеры, просидевшие все обеды за столом с мелкотой из различных Мухосраний извелись от зависти. Переговорам, впрочем, это не помешало. Фото я в этот раз рассылать не рискнул.

Вот я и думаю. Вряд ли мне удастся когда-нибудь безнаказанно совершить настоящее преступление. В процессе подготовки алиби я обязательно нарвусь на подобную встречу и попадусь. А показания на суде такой значительной личности не оставят шанса на мое оправдание даже самому замечательному адвокату.

Смерть актера

(Qualis artifex pereo!)

В. Смирнов. Смерть Нерона. 1888. СПБ, ГРМ