Вракли. Почти правдивые истории, переданные честно и беспристрастно. Ну, почти…

Когда же я получил сына в руки, то ужаснулся, половину лица занимал не нос, а целый шнобель, той же изумительной формы. Мало того, этот нос переехал далее и у старшей внучки он повторяет наш с сыном, а у младшей намечается аналогичная картина. Правда надо отметить, что у сына, а тем более у внучек в отличие от прародителя всё это выглядит гораздо изящнее и вопрос о происхождении не возникает. Тем не менее, жена после этого случая долгое время, как мне казалось, пристально рассматривала мои мужские подробности, стараясь обнаружить или не обнаружить следы хирургического вмешательства.

Потом мы переехали в наш город. Отец умер, когда мне едва минуло тринадцать лет, и я остался с мамой. Мама, директор небольшого НИИ, была занята созданием молочной промышленности в республике, что требовало частых командировок. Периодически вызывалась питерская бабушка, но часто мне приходилось быть и одному под необременительном присмотром маминых подруг. Которые не злоупотребляли посещением меня, а в основном справлялись по телефону. И во весь рост встал вопрос о питании. Кое-что мама заготавливала перед отъездом, иногда командировка случалась неожиданно. Мама оставляла деньги на пропитание и требовала питаться в столовой. По какому-то недоразумению или просто случайно, наша семья получила квартиру в самом центре города в доме, принадлежавшем ВПШ (кто не знает – Высшая Партийная Школа при ЦК партии). Соседями были преподаватели и служащие этой школы.

Дом был уникален. Построен в самом начале пятидесятых годов пленными немцами с высокими потолками, лифтом и шикарным двором. Это был даже не двор, сад или скорее небольшой парк, площадью чуть более гектара. Обнесенный высоким забором с воротами и калиткой, которая открывалась в семь утра и закрывалась на ключ в одиннадцать. Если кто-то припозднился, надо было зайти в соседнюю с воротами дверь в общежитие слушателей ВПШ и попросить дежурного открыть. Двор был засажен деревьями, кустами, там была беседка, скамьи, клумбы. Даже моя питерская тётка приезжала к нам в отпуск и большую часть времени проводила в этом дворе. А мы, детишки практически одного возраста, в теплое время года спали там на раскладушках. Кроме уникального дома и сада, ВПШ обладала и другими замечательными достоинствами. Столовая. Качество отменное. Многие наши соседи ходили в неё с судками и брали обеды на дом. Далее – буфет. В нём продавались свежайшая сметана, изумительный творог, сыр, знаменитые творожные батончики в шоколадной глазури и прочие высококачественные продукты. ВПШ имела также свою швейную мастерскую. В ней работал потрясающий портной. Арон Ефимович Квас. Он был таким классическим евреем, что бесспорно служил бы прекрасной моделью Рембрандту. Если бы тот жил в наше время или Квас – в его. Каким-то образом Арон Ефимович раздобыл выкройки настоящих джинсов, и я гордый и счастливый был в те времена обладателем вельветовых в тонкий рубчик американских штанов. При этом Квас умудрялся вставлять в карманы медные заклепки, что окончательно вводило в заблуждение окружающих.

Дополнительными достоинствами нашего дома являлось наличие рядом небольших магазинчиков, куда публика с окраин не добиралась. Возможно по этой причине, а также благодаря близости к власти (в двух шагах от ЦК), они снабжались отменно. Особенно впечатлял рыбный магазин. Куда современным супермаркетам до него. Кто-нибудь знает, что такое сельдь ящичного посола, или слегка подкопчённая керченская селедка, или та же селедка в бочках. А красная рыба! Семга, не туфта норвежская, а северодвинская или пинежская, розовенькая со слезой на срезе, чавыча, кета. Горбуша, та вовсе за рыбу не принималась. Омуль, сиг, корюшка. Красная икра нескольких сортов. Черная – зернистая, паюсная, осетровая, белужья. И за приемлемую цену. В смысле для директора НИИ и преподавателя ВУЗа (моего отца). Этой черной икрой жена попрекает меня по случаю. Я, сдуру, рассказал, что однажды мой отец купил, кажется, то ли полкило, то ли целый килограмм черной икры. Наверное, свалилась шальная премия, а может, дело было перед праздником, и ждали гостей. Короче говоря, мама нажарила блинов из гречневой муки. (заметьте, черную икру употребляют с блинами из гречневой муки, а красную – с блинами из обычной, белой). И я сметал стопку этих блинов с несколькими столовыми ложками той самой икры. После чего мучился пару дней почками. Теперь, если что, то жена говорит, ну, конечно, куда нам, мы чёрную икру столовыми ложками не едали!

С учётом окружающего меня изобилия, посещать столовку мне не хотелось. Пища, даже для высшего комсостава меня не привлекала. Ну и деньги тратить хотелось по минимуму. Вот я и начал учиться готовить самостоятельно. Освоил известную литературу – Книгу о вкусной и здоровой пище, и стал практиковаться. Мама была очень продвинутым для своего времени человеком. У нас появлялись самые разные технические кухонные новинки. В том числе и первая скороварка. Кажется, венгерская. Её привез кто-то из маминых сослуживцев. Я освоил её и готовил потрясающие отбивные с луком. Пёк блины, делал различные соусы, научился варить супы. Маме не говорил, чтобы не иссякло финансирование. Излишки денег легко находили применение. Хоть и советские времена, но искушений хватало.

Новый этап моих взаимоотношений с кулинарией наступил с удачной в целом женитьбой и заметно менее удачной с гастрономической точки зрения. Моя очаровательная жена к этому счастливому моменту подошла в состоянии полного отсутствия какого-либо взаимопонимания с кухней. Более того, мы-то и познакомились в результате её неудачной попытки покончить с целым стройотрядом однокурсников, которые по недоразумению выбирали поварих по внешним данным. Её спасло лишь то, что она навредила не только организмам бойцов отряда, но и себе самой. И последствия этого вредительства я застал, когда мы, бойцы соседнего стройотряда, заехали к ним. Все лежали с лицами цвета медного купороса. В том числе и она. Невзирая на цвет лица, впечатление произвела и продолжает производить на меня уже много лет. Учитывая её полную несознательность в вопросах приготовления пищи, я взял всю готовку на себя. Она же стала настолько способной ученицею, что вскоре превзошла меня, и мы стали развлекаться в кулинарии с ней вдвоем.

Мы собирали книжки, искали специи, придумывали новые блюда. Жена взяла на себя практически полностью приготовление пищи в обыденной жизни. Для гостей и особых праздников за мной было оставлено несколько фирменных блюд, в приготовлении которых я достиг недоступных для простых смертных вершин кулинарного искусства, и получивших среди друзей названия, производные от моего имени и фамилии. Гораздо позже, когда сын женился и унёс ноги от нас в очень европейскую страну, невестка обратилась ко мне за помощью. Они ожидали в гости богатого француза, женатого на русской, её подруги и коллеги. Для того, чтобы принять гостей на все пять меня просили прибыть и приготовить пару этих выдающихся блюд. Халява есть халява, почему бы и не прокатиться. Я прибыл и приготовил. Француз, изображавший из себя гурмана высшей пробы, долго канючил рецепт. Только после того, как я ему сказал, что рецепт будет выбит на моей надгробной плите, отстал и зауважал так, что подарил бутылку охренительного коньяка. Охренительного по вкусу и, особенно, по стоимости. Я смог лишь опрокинуть пару рюмок, после чего сын конфисковал коньяк, заявив, что я если и ценитель, то в лучшем случае самогона и нечего переводить продукт.

Эти же блюда я готовил тогда, когда у нас собиралась большая богемная компания из актеров, режиссеров, поэтов и прочих технически безграмотных субъектов. В этих сборищах принимал участие и наш самый любимый друг по прозвищу Бухарец. Он действительно был родом из этого славного города. Перебрался в Питер, женился, завел трёх очаровательных детишек, поселился в трехстах метрах от Исаакиевского собора в большой квартире в доме с садиком. Кто не питерец, этого пассажа не поймет. Кто поймет, засохнет от зависти. Бухарец обучил нас потрясающей узбекской кухне, помог с оборудованием в виде казана, мантышницы и различных особенных пряностей. Жена со временем, скажу честно, превзошла его даже в плове, не говоря о шурпе, мантах, лагмане и прочих шедеврах, Бухарец был самым обожаемым и желанным нашим гостем. В Питере он прославился как выдающийся повар, написал несколько роскошно изданных книг по кулинарии, вёл передачи по местному телевидению, а также, не поверите, стал известен как русский писатель. За что был избран мне на зависть членом Союза писателей России. При информации о сборище у меня под девизом ДБЖ – день большой жратвы, подкрепленной сообщением о визите Бухарца, народ валил толпами. Друзья приводили нас в качестве примера строительства коммунизма в одной отдельно взятой квартире. Во многом это было связано еще и с тем, что мы с женой много путешествовали во время отпусков, а я мотался по командировкам в различные почтовые ящики, рассеянные по стране.

Тогда в СССР распределение продуктов не подчинялось никакому здравому смыслу. Очень близок к истине известный анекдот: что такое длинная, зеленая и пахнет колбасой? Ответ: Электричка Москва – Калуга, или Москва – любой другой город. Т.е. в СССР была идеальная система распределения продуктов и товаров – всё доставлялось в Москву, а сами граждане развозили по домам. По этой причине в одном городе не было практически ничего в свободном доступе, но по какой-то причине полки были заставлены жутким дефицитом для соседних городов. Так, например, в Обнинске, куда я часто ездил в знаменитый ФЭИ, консервированный зеленый горошек – главный компонент салата Оливье, был в изобилии. У нас же добыть хотя бы банку, когда его, иногда выбрасывали, можно было с риском членовредительства. Или Димитровград с не менее известным НИИАР. Там гречкой, кажется, только что дороги не посыпали зимой, а у нас – только для диабетиков. Аналогичная картина наблюдалась с одеждой и обувью. По этой причине мои частые командировки позволяли доставлять в семью то, что в нашем городе имели люди приближенные к различного рода кормушкам. Также выгодно было ездить в Москву в Курчатовский институт или ВНИАЭС. Заранее связывался по телефону с коллегами и делал заказ: сервелат финский – одна палка, чай Бодрость – две пачки, кофе Арабика – сколько возможно. А также сыр Виола, красная икра, крабы и прочее. В обмен вез наш лен, косметику и многое другое. Но и дома были лазейки. Мы с женой и сыном были, пожалуй, первой семьей в городе, разъезжавшей везде на велосипедах. В том числе по окраинам, которые в то время были почти деревнями со своим чисто деревенскими по виду магазинчиками. В них постоянно появлялся некий дефицит. На каждом нашем велосипеде сзади были установлены корзинки, куда складывалась добыча. Жена поясняла сыну, что всё это на случай голодной зимы. По прошествии нескольких лет сын пытал меня, ну когда же это самая зима наступит.

Несмотря на решение продовольственной программы в рамках нашей семьи, изучение бессмертной книги о вкусной и здоровой пище показывало, что до изображенного на её страницах изобилия ох как далеко. Но, надежда скорого наступления коммунизма еще оставалась, что заставляло временно смиряться с трудностями расцвета застоя. И тут произошло ужасное. Нам засветила поездка в Чехословакию. Мама завела друзей в Братиславе, съездила туда с моим отчимом, потом чехи гостили у нас. И неожиданно пришло приглашение для меня с женой. Я имел допуск и не надеялся на получение разрешения, но к моему удивлению, все-таки получил. Жена же проблем не имела. И мы собираемся в дорогу. Получить возможность поездки в заграницу по приглашению было неслыханной удачей. Не очень важно в какую. Но, Чехословакия в то время была в особенном положении. Последствия 1968 года сказались на отношениях нашей великой державы с этой страной. Терзаемая легким комплексом вины, КПСС делала все возможное, чтобы как-то исправить ситуацию и вкладывала в ЧССР невероятные средства. Чехи же использовали ситуацию и покупали лицензии на производство массы доселе неизвестной продукции, а также ввозили в страну невероятные для нас вещи. Если учесть что тем, кто ехал по приглашению меняли астрономическую сумму денег, аж 15 рублей в день, а курс обмена рублей на кроны был грабительский для чехов, но крайне привлекательный для нас, то можете себе представить, какие перспективы открывались. Более того, чешские друзья заказали нам массу всяких странных для нас вещей, что в результате компенсации с их стороны увеличивали и без того огромную суммы крон.

Почему же это событие я назвал ужасным. Да потому, что в результате его я был готов перейти из первой стадии диссидентства – идеологический диверсант, на более высокий уровень – внутренний эмигрант и даже в подписант. Прав был мой гениальный дядюшка, когда говорил, что советского человека пускать заграницу надо по особому графику. Первый раз в Болгарию или Польшу, на второй раз – в Венгрию или Румынию, потом в ГДР или Чехословакию, и только потом ему можно доверить посещение настоящей заграницы, западной. Хотя не мешало все-таки ещё перед этим посетить почти Запад – Югославию. Когда-то дядюшка сам прошёл все эти круги, и попал на невероятную халяву в Париж по делу. На целый месяц. В основном он там развлекался самостоятельно, изображая некую научную деятельность, но один раз был вовлечён в нашу делегацию для мини конференции в университете. Опытные организаторы с французской стороны по привычке обеспечили наших обедом и посещением магазина Тати. Этот огромный универмаг торговал всем, что не находило искушенных парижских покупателей. Промтоварами, вышедшими из моды, полу-просроченными продуктами, парфюмерией, не имеющие никакого спроса и прочим великолепием. И все это по смешным, даже по отношению к нашей зарплате, ценам. В группе товарищей была дама райкомовской наружности и той же сущности. Она оглядела полки, сравнила цены с зарплатой её французских коллег, вспомнила политэкономию социализма пополам с научным коммунизмом и… упала в обморок.

Мы не райкомовские работники, политэкономию и прочую белиберду не посещали, сдавая экзамены по шпаргалкам, передаваемым из поколения в поколение. Так что морально были готовы. И зря. Действительность потрясла. У колбасного магазина в Праге я едва не подвинулся рассудком. Книга о вкусной и здоровой пище отдыхала! Я стал считать, после ста сбился. Чего там только не было! Большую часть висевших чудес я даже не знал, как называть. Дальше – больше. В каждой забегаловке, а они в Праге на каждом углу, за смешные наши десять копеек наливали восхитительный апельсиновый сок. При этом он был охлажден, несмотря на летнюю жару. И это контролировалось! В маленьком кафе мы были свидетелями, как в помещение заскочил парень, налил стакан сока, сунул туда термометр, записал в блокнот и умчался. Бармен вытер пот со лба и слабо улыбнулся, что означало, что тест сдан. В тех же забегаловках за наши сорок копеек наливали Мартини, со льдом и лимоном. Тот мартини, о котором только читали и думали, что это сорт коньяка. Первые в жизни восхитительные персики, настоящие греческие, каждый завернутый в гофрированную бумажку, я попробовал именно там. Бананы. На каждом шагу. Я их обожал и мог получить только в Питере, где перед каждым моим приездом бабушка покупала три кило зеленых и заранее укладывала в большую кастрюлю для дозревания. Хот доги, цыплята на гриле и это конец семидесятых.

В самом центре на Старомястской площади в ресторане мы заказали такого целого цыпленка и по пол-литра потрясающего темного чешского пива. Абсолютно удовлетворенные желудочно и разомлевшие мы вышли на площадь. Жара. Я плюнул на все, разделся до пояса, снял туфли и носки, закатал штанины и улегся прямо под памятником Яну Гусу среди таких же то ли местных, то ли западных туристов. Жена примостилась рядом. Мимо строем шла группа соотечественников. Мы с женой при встрече с ними всегда старались поиздеваться. Вот и сейчас, я громко сказал ей, что опять эти советские шастают, нигде нет от них покоя, ни в Париже, ни здесь. Наши тут же подтянулись, перешли на строевой шаг, а старший прошипел: Внимание! Возможна провокация, удвоить бдительность!

И, наконец, настоящий кофе плюс невероятные пирожные. Точнее не пирожные, а просто нарезанные куски тортов с волшебными именами: торт Брюссель, торт Париж. Ну, куда там наш торт Мухосранск! Что же говорить про обувь, одежду. Джинсы, любые. В том числе мои любимые, т.н. штроксы, вельветовые в мелкий рубчик – Lee Cuper. С Ли Купер – лайф супер! Кроссовки бывшей фирмы Батя. Сапоги любые и прочее, прочее, прочее. Главное же перевезти через таможню, где наши всегда зверствовали. Но провозили. Что делать, если при взгляде в мои честные глаза у них ни на мгновение не закрадывалось подозрение, что мы везли в этих скромных баулах. Самое удивительное, что мы не думали о кроссовках, джинсах, других шмотках. Волновались за килограммы специй, редких и мало кому известных у нас в стране, за исключением может быть только Похлебкина. В Праге рядом со знаменитым Карловым мостом был магазинчик «У Сальвадора». О том, чем они торговали, можно было определить по запаху метров за сто. Пряности. Любые. Потом настоящее салями. Не то, что сейчас мы имеем под этим названием, а то самое. С добавлением ослиного мяса из единственного района Венгрии, где трава, воздух и вода дают этому чуду неповторимый вкус, шпикачки, настоящие, с десяток бутылок пива… В общем грубо говоря – жратва!