Когда настала ночь, воспоминания детства растаяли как сон. На смену им пришли другие ощущения. Ночная прохлада, шелест деревьев, пение ночного соловья. Когда в окно стали биться мотыльки, слетевшиеся на свет комнатной свечи – перед ней предстали угрюмые лица людей, бывших в церкви и оглядывавшихся на улице, любопытные взгляды тех, кто приходил сегодня в дом. Голоса и шепот, шепот, шепот… Она долго не могла уснуть. На душе было тревожно. Пришлось сидеть на кровати, свесив ноги и упершись руками в подбородок. Она подкрадывалась к окну. Вдали стелилась поляна под низкими облаками туманов. Поляна притаилась в серой дымке, как завороженная. Может пришли снега, может болотом затянуло – картина, наблюдаемая Кристиной из окна, несла в себе какой-то жуткий смысл.
Кристина поежилась, в комнате было прохладно и сыро.
Источенные червями панели, потрескавшиеся бревна перекрытий. Истрепанные драпировки. Бледная грибообразная поросль. Это то, что она разглядела при свете пылающих свечей.
Она укуталась в плед, но напрасно надеялась уснуть, вздрагивая вместе с пламенем свечи, при каждом шорохе и неистово крестясь. Звуки за окнами становились все разнообразнее. За окном бушевала стихия. Слышался стук дождя, к нему добавлялись скопища других звуков. Проделки ветра. Кто еще умудрится так беззастенчиво хлестать ветками деревьев о крышу и завывать, точно гиена, внедрившись в каждую дыру дома? Она улыбнулась своей догадке. Ветер изловчился и вот уже черпаком разбрызгивал воду по окнам, и куда-то проникал так, что жалобно постанывал. Ночь превращалась в кошмар. Вот донеслось протяжное прерывистое дыхание и скрежет когтей о дерево. Это опять был ветер, заигравшийся в щелях крыши.
Внезапно ветер утих, и тогда в повисшей тишине послышались шаги, неторопливые, тяжелые шаги. Кристина узнала их. Звук этих шагов она помнила всю жизнь. Их нельзя было ни с чем спутать. Они звучали то отчетливо, то приглушенно. Так хромала старуха. А вдруг разговоры о ее смерти были не случайны?
Кристина опрометью соскочила с кровати, подбежала к двери. Протянула руку к дверному кольцу, но даже не сделала попытки приоткрыть дверь, и отдернула руку. Страшась пошевелиться, она прижалась спиной к двери, на которой крючек болтался на одном гвозде и не смог бы выдержать сильного толчка снаружи. Из коридора раздавались шарканья и шорохи, писк и плач, словно адово племя поднялось из преисподней и расползалось по старому дому. Слышался стук в какие-то двери. Вдруг за спиной Кристины ее дверь вздрогнула, будто по ней ударили чем-то с другой стороны, потом еще раз, и еще, но у Кристины хватило сил сдержать напор. Это были глухие, несильные удары.
Вдруг все затихло, и где-то отдаленно как будто опять послышались шаги покойницы, та еще долго бродила по комнатам, проверяла давно установленный порядок вещей или искала что-то позабытое.
Глава 11
Щель, в которой таят огоньки и мелькают тени, щель, из которой струится холод, приносимый вездесущим ветром, она уплывает и уносит за собой дверь. Дверь все дальше и пальцы, что тянутся к ней – уже не достают… Дверь уплывает вместе с полом все дальше, а от щели лишь далекий свет маяка. И если ты не справишься со страхом после крушения морского судна, не успеваешь ухватиться за спасительные обломки от твоей шхуны, разбитой штормом – ты пропадешь.
Взмокшую от пота – ее выбросило из полузабытья – она обнаружила себя на полу, ей пол показался спасительной шлюпкой в штурмующем море, она отпустила предметы, за которые держалась, сохранив зажатым в руке лишь браслет священника.
Когда остаешься лежать на полу, лучше сразу не вставать, чтобы не потерять равновесие и главное, можно перевернуться туда, к стене, когда он растворит двери и будет стоять в проходе, чтобы не шелохнувшись подождать, когда дверь закроется и шаги станут удаляться.
Кто в доме? Зачем она твердит себе: «ОН придет. ОН растворит двери».
«ОН – это кто?» Но ответ в голову не приходил. Кристина сидела на полу, обняв колени, у приоткрытой двери, под которой сквозило по ногам. Она потянулась захлопнуть эту проклятую дверь, браслет слетел и укатился в коридор. Встав на четвереньки, она выбралась следом. Ни браслета, ни других предметов – кругом темень. Свечи, что горели с вечера – погасли. Но их всегда было полно в сундуках.
Держась за перила, можно даже в кромешной темноте спуститься по высоким деревянным ступеням вниз, в просторный зал. Но крутая, дико скрипящая лестница своими звуками могла и мертвого поднять с могилы. И кто спрятался за колоннами – неизвестно, но лучше отогнать от себя дурные мысли и умолять ступени замолчать, она вспомнила: когда раздавались из коридора шаги, не было скрипа ступеней…
Она проверила содержимое комода – свечи нашлись, нашлось и распятие, все находилось в ее комнате наверху. На коленях она нашептывала молитвы Богородице, хватаясь за напольный подсвечник, стоящий рядом… пока не наткнулась на следы крови, их происхождение определить было не трудно – когда на ноге рана.
Пламя тревожно забилось по сторонам и мгновенно погасло. С ним нельзя было совладать – и она отказалась от затеи со светом свечей. Вновь повеяло холодом.
Двойные двери нижнего зала были закрыты, но за ними входная дверь на улицу была распахнута. В воздухе угадывался ночной аромат сирени, и угадывалось наступающее утро. Она задвинула засовы, понимая, их явно открыл кто-то изнутри. Возникло ощущение, что дом за ночь превратился в склеп и она заперта внутри, причем по своей воле.
Теперь она сумела зажечь свечи вновь и удерживая канделябр перед собой, бродила по гостиной, уже давала о себе знать рана на ноге, но любопытство преодолевало боль. С вечера под лестницей оставались стоять деревянные колодки, которые носила старуха со давних времен. Теперь их не было. Кому они понадобились? Зачем? Затем, чтобы… Кристина запуталась в догадках. Воспаленное воображение листало самые невероятные картины, страница за страницей. Но одно не вызывало сомнений – с вечера двери были заперты, значит, открыть их можно было лишь изнутри. Скорее, старуха днем пряталась в доме и теперь его покинула. Смутно, очень смутно Кристина припоминала из тех далеких лет, как ночами старуха любила бродить по дому и по округе – не случайно в эту ночь она опознала признаки ее хождения. Память вновь и вновь переносила ее впечатления к ночному окну, и тем видениям, что приходили тогда. А тогда ей казалось по силуэту, высвеченному луной, что старуха идет к полю, что обратно она не возвращается – но бежит какое-то существо, то ли пес, то ли свинья, и все исчезают во тьме.
Глава 12
Длинный стол оставался неубранным после поминок. Несколько женщин, взявшихся помочь – не пришли, а тетушка Паулина, с которой Кристина накрывала стол, обещала прийти утром. В комнате стоял крепкий запах яств и пролитого красного вина. Никаких изменений от ночного нашествия Кристина не обнаружила.
У выхода темнел комод; бессонный верный страж гостиной, он, не шелохнувшись, стерег свое пространство. И сиреневые гладиолусы, приютившиеся на нем, находились в сладкой дреме.
Кристина сняла горевшую свечу и поднесла ее к вазе из черной керамики, дно которой поблескивало, и она извлекла оттуда гиацинтовое ожерелье. Рядом, в беспорядке, лежали гадальные карты, потускневшие серебряные браслеты, колье, утратившее несколько звеньев, щипчики, миниатюрные зеркала и всякая всячина, о предназначении которой знала только старуха.
Но вот на глаза попали деревянные осколки с частицами краски. Они были разбросаны везде, даже на облегающей крышку комода салфетке. Вот она – старая сопилка! Рассыпалась, не дождалась своей обладательницы. Только зачем Агнесса хранила ее в украшениях? Еще какие-то угольки – она потерла один из них пальцами – и показались очертания миниатюрной головы, другой осколок – превратился в обломок креста с выпуклостью, напоминающей скрещенные ноги. Сомнений не оставалось – перед ней лежали части сожженного креста.
Они даже попали в крохотную черепаховую шкатулку, где находились птичьи перышки, натопленный воск и зеркальце, круглое с бархатной каймой. Кристина поднесла огонь к браслетам. Шесть браслетов, абсолютно схожих между собой, покрылись румянцем. Ей бросилось в глаза их поразительное сходство с тем браслетом, что подарил священник накануне. Куда же он укатился? А еще она вдруг вспомнила о молитвеннике, попавшем к ней вместе с браслетом и потерянном в лесу.
Она разложила браслеты, ровно в один ряд. Массивные, тяжелые, украшенные выбитыми на металле узорами, браслеты-близнецы сиротливо выглядывали друг из-за друга. Зачем старухе одинаковые браслеты? В чем их предназначение? Она ближе поднесла их к глазам – сравнила чеканку и гравировку изображений солнца, растений и животных. Поразительное сходство.
Но «седьмое чувство» подсказывало – что-то здесь не так. Как только она обнаружила букву на одном из серебряных близнецов – блеснула догадка – на всех были разные буквы, уже следующий браслет не дал ей в этом усомниться. Она стала их менять местами, надеясь в сложении букв получить хоть какое-то слово, но ничего не получилось. Может, и не было такого слова. Но связь между ними была еще и в знаках, называемых старухой пантаклями. Число знаков в каждом браслете увеличивалось и доходило от одного до шести. Недоставало потерянного браслета, седьмого по счету, с семью знаками. Скорее именно того, что подарил священник. А еще было странным, откуда взялся у священника браслет из коллекции старухи? И почему он так легко с ним расстался на кладбище? Старуха не могла раздаривать браслеты из коллекции, да еще и браслеты для ношения женщиной. Странно, но священник был как-то причастен к истории со старухой – и браслетом посылал какой-то знак. Иначе зачем?
В нос ударил едкий запах – вызвавший у нее безостановочное чихание. Она все равно не покинет место у комода – любопытству нет предела, даже когда дом посетила нечистая сила. Перекреститься и за дело.
Что за судьба была у этих браслетов? В конце концов, старуха могла подарить браслет священнику. Днем найдется потеря и все встанет на свои места. И опять засвербило в носу, чихнула, схватила графин, но графин был пуст. Пить хотелось сильнее – она вспомнила о кубке «нога косули», наполненном вином. Его так и не убрали с поминального стола. Кто-то днем внушал ей старую примету – не трогать кубок, пока не испарится вино. И откуда он взялся у старухи? С клоками шерсти вокруг широкого копыта… Кристина взяла кинжал, торчавший из-под салфеток, прочертила им по воздуху дугу. Словно разрезая обнаженным лезвием нарыв на обнаженном теле ночи. Она провела мягкими подушками пальцев по лезвию, но осторожно, чтобы не пораниться. Ей вновь вспомнилось лицо священника, подробно, с каждой впадинкой и морщинкой.
Кристина улыбнулась своим впечатлениям, и скомканная на столе бордовая скатерть, доселе подбитой птицей свисавшая со стола, показалась теперь сказочно мягким и теплым котенком. Кристина сняла ожерелье со статуэтки грозного языческого бога и оглянулась в поисках напольного зеркала. Стены и зеркала были завешены просторными покрывалами, надувавшимися от сквозняков и свисавших как купола снегов на далеких сопках. Приоткрывая завесы она наткнулась на галерею портретов суровых предков. В нее уперся пристальный взгляд старого графа, а рядом сверлили тебя насквозь еще более жуткие глаза графини… Материя соскользнула с рамы, и подняв облако пыли, устелила пол. Кристина отпрянула назад, едва не потеряв равновесие… с портрета на нее в упор смотрел священник отец Марк.
Глава 13
Оглушительный стук вывел ее из оцепенения. Без сомнений, кто-то яростно ломился в наружную дверь этого склепа. Удары в дверь были все громче и настойчивее. Засов на петлях застрял на месте и не поддавался. На кухне она отыскала, что потяжелее, и обухом топора стала наносить удары по толстому железному языку. Засов сдвинулся с места, но Кристина продолжала бить по нему, пока топор не выскочил из рук.
– Ого! – раздался голос с улицы.
…В проходе стоял высокий человек, которому принадлежал этот голос, и первое, что она различила на его лице – гримасу широкой во весь рот улыбки. Может клоун отбился от бродячего театра?
Это был совсем молодой парень, огромного роста, с огромными, как две лопаты, руками. Он протяжно промычал нечто бессвязное, будто дал команду своим рукам-лопатам – те зашевелились в ответ, и тогда он пробубнил ее имя. Судя по всему, во рту ему тоже что-то мешало – смачным плевком он избавился от препятствия и заговорил с паузами:
– Не узнала…? Меня не узнала…? Как же? А? А чего напужалась? А? Кристинка? Эт! Меня-то не узнала? Правда, когда я выпью маленько – меня все боятся в округе. И я тоже боюсь! А знаешь кого? Тебя! Ага! Я тебя боюсь. Видишь! Дрожу весь. Честное слово. А старуха не подслушивает? – Кристина оглянулась, а парень приложил ручищу ребром к уху и залился веселым смехом.
Только теперь она узнала в верзиле, загородившем дверной проем, резвого белокурого Янека, напряжение в ее теле немного спало, она обессиленно припала к дверному косяку, выдыхая накопившийся страх. Янек сразу замолк, заволновался еще больше, огляделся по сторонам, соображая, что ему делать. Наконец, он решил сбегать домой и принести Кристине маленького щенка, появившегося на свет на минувшей неделе.
Если бы Янеку встретился на дороге случайный прохожий и спросил его: «А зачем дарить щенка среди ночи?» То Янек, в ответ, только бы улыбнулся смущенно и махнул рукой.
Он протиснулся, царапая спину, в укрытый лаз городской стены. Ночной городок еще прозябал в предутренней дреме, и раздирал на части тишину один неуемный голос. Голос веселого Янека. Он пел старинную песню, зная из нее лишь припев:
Мы пьём все вместе, выкатывай ещё бочку.
Мы пьём все вместе, и никто в одиночку.
По припеву люди привыкли узнавать молодого гуляку. Ему было весело! От энергичной ходьбы он пыхтел еще больше, и вносил в пение паузы, чтобы немного отдышаться. Худенькие домики с острыми черепичными крышами проплывали перед ним, как прибрежные деревца перед набравшим ход кораблем. Проплывали и тени, бросаемые каждым деревом, каждым столбом и каждым животным.
Неожиданно для себя он произнес:
– Отец Марк…
Оглянувшись, он проводил глазами скоро удаляющуюся фигуру священника, и отмахнулся от нее как от наваждения.
У дома Янека злобно рычала собака. Он приблизился. Не узнавая хозяина, собака рванулась из своего укрытия и когда цепь натянулась до предела – залилась лаем, вот-вот цепь должна была лопнуть от сильных рывков.
– О! Не узнаешь? – Янек ошалело смотрел на собаку, не зная, как ее унять. На глаза попалась забившаяся в угол овечка. Сонное животное не блеяло и не смотрело в его сторону.
– Заблудилась? – он стал двигаться к ней, расставив руки, но вдруг рычание раздалось у самого его уха. Все вспыхнуло в глазах и потемнело.
…Когда Янек пришел в себя – он сидел, опустив голову и прислонившись спиной к забору. Вокруг стояла тишина, как будто с ним ничего и не происходило до этого, а все просто почудилось.
– Домой! Домой! Не пойму, откуда овца? Тьфу, напасть.
Заскрипела калитка. Собака залилась диким лаем, не признавая хозяина. Ему пришлось пробираться, прижимаясь к стене спиной и отпуская ругательства на собаку, овцу и заодно на священника…