– Да ты, прости Господи.
– Пришла, потому как люди не верят, что померла она. Ведьмы тяжело отходят. Вон сколько народу ждали ночью, что она пройдет… Слышала, фру Анна? Мой-то старичок тоже поплелся…
– Слышала другое – ведьмы передают колдовство свое перед смертью, иначе долго мучаются. Вот и ищут кого за руку схватить тогда и испустят дух. Кто был с ней, когда она помирала?
– Страсти какие рассказываешь, фру Анна. Хватит об этом. Смотри-ка, Кристина приехала…, – и пожилая прихожанка одернула другую, сидящую рядом, указывая на молодую девушку у гроба старухи. – Выросла и не узнать ее…Только волосы такие же, так и вьются.
– Ах, Кристинка, – задумчиво вздохнула Анна, – худенькая большеглазка. Ну ты знаешь, я не узнала сразу ее. Она вытянулась вся… расцвела, как цветок.
– Худая трава быстро растет.
– Видела бы ее мамка, да пропала, наверное, и косточки в земле уже погнили. Хоть схоронена или нет, вот что важно.
– А Агнессу то клянут, по чем свет стоит. Ведьма – не ведьма, а подобрала сироту, вырастила, отправила в девичий пансион.
– Слушай, фру Хельга, говорят, покойница имела сына?
– О сыне давно идут пересуды, да никто его не видел. Агнесса одна поселилась в наших краях, потом, на старости лет, Кристину приютила.
Зазвучал орган, мгновенно заполнив пространство протяжными звуками, и едва смолкли трубы, как разговор старух возобновился.
– Фру Анна, ты помнишь дом за Туманным озером? – Хельга не могла никак успокоиться.
– Зачем вспоминать – в нем живет отец Марк.
– Нет, фру Анна. Другой дом… Заброшенный дом, по левую руку от кладбища. В нем когда-то проживало одно семейство. Давно это было. Мы еще девчонками бегали в тех местах собирать землянику, костянику. Помнишь? Около дома ягоды росли, одним словом, ковры красные, а не ягоды. Столько их высыпало на опушке. Но к дому подходить мы боялись.
– Да-а… Хозяйка там была, – Анна вздохнула.
– Не говори, злая, как собака. Мы боялись. У нее прозвище было «ягодная собака».
– Вот ты сказала, а меня аж всю передернуло.
– А потом мы узнали, что похоронила она мужа, горевала по нему, а может сама и замышляла сжить его со света.
– Господь с тобой, – Анна перекрестилась.
– Так вот тронулась она, сказывают, умом, после этого. Мальчик, сын ее, когда его привезли в город, был как скелет, ага, такой худющий. Он оказался в приюте святого Петра, потом поступил в семинарию. Теперь может и священствует где… Покойная Флорина хорошо знала эту историю. Она тебе не рассказывала? Вот по ее словам, вроде Агнесса и была той самой хозяйкой.
– Да ты что!
– Ведь Агнесса поселилась в наших краях лет семь-восемь назад, не больше. А истории той семьи десятка четыре минуло. Еще подозрительно, старуха жила в доме, один в один похожем на тот пустующий.
– Попробуй, дознайся до правды…
– Какая она красивая в гробу…
– Повзрослела, ничего не скажешь…
– Да я про покойницу… Говорю, красивая она в гробу, помолодела…
– Сатана таких и призывает.
– Ой не говори таких слов в храме-то, – попросила Хельга. – Исповедалась она? Как ты думаешь?
– Почем мне знать? Может, отец Марк упросит Господа позаботиться о ее погубленной душе.
– Ой, побойся Бога, не дразни душу ее. Не касайся. И хватит об этом.
– И то правда! Прости меня, Господи, – перекрестилась Анна и оглянулась на исповедальню, что темнела в углу храма. Ей показалось какое-то шевеление в исповедальне, но тревожить свою подругу подозрениями она не стала, ее отвлекло другое. Одной из женщин стало плохо – теряя сознание, она опустилась на пол, и толпа взяла ее в круг.
Ларс находился у паперти, он не смог подняться в храм. Поеживаясь от холода, он прятал руку с отпечатками зубов на кисти – и снова в своей голове он не находил никакого объяснения этому. Марта его не кусала, никто его не кусал – откуда этот чертов отпечаток. Что это все значит? Оправдывая свое поведение – он переминался с ноги на ногу, бормотал себе под нос несвязные слова, когда перед ним вырос священник.
– О! Святой отец!
Отец Марк вытаращил на него глаза – и вместо слов утешения, лишь прошипел в ответ то, что нельзя было расслышать.
До Ларса донеслось: «Марта… Марта…. Amen”. Он отвернулся как от скверны, а когда убрал свою ладонь с глаз – никого перед ним не было.
Глава 7
…На кладбище, после опускания гроба и траурной речи священника, когда захрустела земля под лопатами могильщиков, народ стал расходиться.
Кристина очнулась у самого края могилы – в ушах хруст потревоженных корней, шепот, косые взгляды украдкой и вдруг прорвался голос двух могильщиков:
– Вспомнил! Ведьма укусила Пануса!
– Стой, о чем ты?
– О том же. Ведьма ему передала злую силу – вот он с тех пор и мечется.
– Это ты про однорукого? Еще бы не метаться, когда руку оттяпали. Помню, он приходил ко мне, жаловался, – руку раздуло так, что ни одна трава или мазь не помогали. По знахаркам пошли, по травницам – без толку. Гной пошел. Из-за этого отняли. А все думали собаки бродячие покусали.
– Одно не возьму в толк, зачем старуха кусала его?
…Вдруг птица села на плечо девушки – она не испугалась, не поворачивая головы, сделал движение рукой и накрыла руку священника. Легкий холодок пробежал по ее коже. Он подошел незаметно и говорил тихие слова.
– Смиритесь, дитя мое. Примите мои искренние соболезнования… Поверьте, я скорблю вместе с Вами и молюсь за покой души усопшей. Пусть даст Господь Вам силы пережить эту утрату.
Все было сказано, чтобы успокоить, но почему она улавливала для себя какое-то предупреждение? И ослабели ее ноги. Она опустилась на колени, поцеловала руку священника, прижалась к ней щекой – запахло ладаном. Ее взгляд, затуманенный слезами, блуждал вокруг, будто выискивая нечто недостающее ей сейчас. Отец Марк помог ей подняться, и они еще долго стояли, переговариваясь о чем-то, пока не удалились могильщики, и не остался последний из пришедших на похороны, какой-то щуплый человек, он брел за остальными, оглядываясь на Кристину и священника. Казалось, он хочет что-то сказать.
На выходе из кладбищенских ворот Кристина вдруг пошла направо, на пустующее место, и упала как подкошенная.
– Да что с Вами? – священник склонился над ней.
– Не знаю, я просто упала, и мне так хорошо в этом месте. Я бы осталась здесь.
– Не говорите глупости, только Господу угодно знать наш последний час на земле.