Красный блокчейн

– Сир! – она пробовала помешать ему, цепляясь за локти, но силы были слишком неравны. – Сир, не нужно! Так нельзя! Пожалуйста! Сир!

Наконец Хунбиш справился с замком и на мгновение замер, пытаясь понять, что же ему делать дальше. Ничего не придумал и поскакал через две ступеньки наверх. Дверь в квартиру богини была не заперта. Не веря в такую удачу, он вошёл внутрь.

– Эй! – закричал он. – Алло! Есть тут кто-нибудь?

За его спиной появилась плачущая филиппинка, и Хунбиш развернулся.

– Как тебя зовут? – спросил он, стараясь, чтобы его голос звучал успокаивающе. Она плакала, и слёзы капали на её розовый спортивный костюм. – Ну, не плачь. Я не хочу сделать ничего плохого. Просто меня держат тут уже несколько дней. Они не имеют права. Ты это понимаешь? Скажи, понимаешь?

Она часто закивала головой. Одна слезинка упала на его руку.

– Как тебя зовут? – повторил он.

– Эми, – ответила она, растерянно водя рукой по мокрому лицу.

– Вот ты какая умничка, Эми, – сказал Хунбиш, и осторожно коснулся её волос. – Вот что. Послушай. Мне нужно уйти. Я не сделаю ничего плохого. Просто возьму свои вещи, и уйду. Хорошо?

Он осмотрелся. Его рюкзак стоял около дивана. Сверху на нём лежали паспорт, кошелёк и телефон.

– Сир, не надо, – сказала Эми, жалобно глядя на него. – Плохо. Пожалуйста! Сир!

У Хунбиша возникло острое чувство, что он сердится на беззащитного ребёнка. Поэтому он решительно взял свои вещи и рассовал их по карманам. Раскрыл рюкзак. На первый взгляд, всё было на месте. Сделал шаг на выход, и заметил, что на журнальном столике всё так же лежат предметы задания. Подошёл к ним. Филиппинка, всхлипывая, следовала за ним мелкими шажками, не отставая.

Всё было здесь. Береста в рамке. Глянцевые билеты, сцепленные друг с другом. Две тёмные монеты с неровными краями. Заламинированный лист с грустным бородачом. Гипсовый бюст курчавого человека. Пушкин. Он взял одну из монет, легко потёр пальцами. Зачем-то как эксперт положил на ладонь и посмотрел вскользь, сбоку. Опустил их рядом и сделал пальцем восьмёрку по контурам.

Вот из-за этих вещей… какими бы они там ни были ценными – из-за этого его держат под замком, на выпуская на улицу? Из-за них отобрали паспорт и телефон?

– Вот что, – сказал он Эми. – Я ухожу. Если… если обо мне спросит… (он понял, что не знает, каким именем назвать богиню), если спросят, скажи, что мне жаль. Ну, всего хорошего. Жоржу привет. Пока.

Он направился к выходу.

– Сир, сир! – опять запричитала филиппинка. – Нельзя! Нехорошо! Так не делать! Это плохо, сир! Пожалуйста!

Он вышел за дверь, а потом вспомнил про ключи в кармане. Возвращаться обратно и переступать через порог не хотелось.

– Вот, я кладу ключи здесь, смотри, – сказал Хунбиш, и оставил их на внешнем коврике. – Пока. Береги себя.

Прыжками через две ступеньки он оказался на улице.

На это празднество Темучжина привёл какой-то слабосильный парень. Выждав время, когда все праздновавшие разошлись, Темучжин бежал от этого слабосильного парня, вырвавшись у него из рук и всего один раз ударив его по голове шейной своей колодкой. Он прилёг было в Ононской дубраве, но, опасаясь, как бы его не заметили, скрылся в воду. Он лежал в заводи лицом вверх, а шейную колодку свою пустил плыть вниз по течению. Между тем упустивший его человек громко вопил: «Упустил колодника!» На его крики со всех сторон стали собираться тайчиудцы. Они тотчас же принялись обыскивать Ононскую рощу: светил месяц, и было светло, как днём.

Сокровенное сказание монголов

На завтрак он заварил себе нудл суп кимчи, а потом решился, и соорудил сутэй цай. Наконец. Специально для этого сходил в Перекрёсток. Купил молоко, грузинский зелёный чай, рисовую муку и сливочное масло. Соль нашлась на кухне хостела. Как и небольшая кастрюлька.

Прокалил для начала в кастрюле всухую муку до слегка золотистого цвета. Процесс это небыстрый. Медитативный. Дождался правильного оттенка и запаха. Пересыпал муку в тарелку. Чтобы освободить кастрюлю. Помыл её. Вскипятил в кастрюле чай. Добавил молоко один к одному. От души посолил. Довёл до кипения. Важно: если активно не размешивать сутэй цай во время приготовления, молоко может пригореть. Так что размешиваем. Подержал на небольшом огне. Бросил масло. Всыпал прожаренную муку. Хорошо перемешал. Дождался пока закипит, уменьшил температуру и подержал ещё минут десять. Положил в кружку ломоть сливочного масла. И залил сверху смесью из кастрюли. Стараясь, чтобы попало как можно меньше травы.

Да, понятно. Выглядит непросто. Но это вам не какой-то так называемый ресторан на шестьдесят втором этаже. Самозванцы. Хотя ингредиенты, если честно, не совсем правильные. Можно даже сказать, совсем неправильные. Да и технология нарушена.

Во-первых, нужен аутентичный чай. Брикетированный. Прессованный. Прямо с ветками. На самом деле, чем ветки толще, тем даже лучше.

Во-вторых, молоко. Молоко, конечно, должно быть не из пакета. Не эта вот жиденькая пастеризованная водичка должна быть в древнем напитке. Для приготовления настоящего сутэй цая нам потребуется свежее кобылье молоко. Ну, или верблюжье. Жирное. Живое.

Нет-нет, ещё не всё. Слушайте дальше.

В-третьих, ну какое такое сливочное масло? Хотите провалить приготовление настоящего сутэй цая – добавьте в него ординарное сливочное масло из магазина. Поэтому – отказать. Бросаем ячий жир. Куском. Он растворится, не переживайте. Не забываем всё время перемешивать. Для аэрации.

Потом, в-четвёртых. В-четвёртых, мука-то у нас уже остыла! Это потому, что готовим, как люди с социально отбитой ответственностью, в одной-единственной кастрюле. Нет, для хорошего, качественного сутэй цая нужно, чтобы при добавлении муки была она непременно горячей. Прокалённой. Только с огня.

И, в-последних. Но по важности – это номер один. Подавать сутэй цай должна обязательно наша, монгольская девушка. В меховой шапке, золотой пекторали[14 - Золотое нагрудное украшение, надеваемое на шею (лат.)] и серьгах, с толстыми косами и топлесс. Шутка. Или не совсем шутка. Или совсем не шутка.

Ну вот. Всего лишь сорок минут несложной работы, и Хунбиш налил себе в чашку почти настоящий горячий сутэй цай. Это ли не прекрасно? На двух чашках – а лучше, конечно, пиалах – даже такого эрзац сутэй цая вполне можно спокойно прожить полдня. Активных, насыщенных полдня.

– Да, сегодня. Я же говорила тебе, – донёсся женский голос, и на кухню быстрым шагом вошла девушка. Она говорила по телефону. – Через полтора часа. То есть выезжать мне нужно уже минут через тридцать-сорок. Ой, а это что?

– Хотите попробовать? – предложил Хунбиш своё гастрономическое творение. Она закатила глаза, но улыбнулась.

– Да, Илюша, – продолжала она. – Я тебе напоминала. И ты знаешь, как я этого боюсь. Я одна вообще не смогу. Просто вот там приду, постою у входа, развернусь и уеду назад. А запись – на две недели вперёд. Понимаешь? Понимаешь, как ты меня подводишь? Где ты вообще? Какой? С кем? Успеешь! Если вот прямо сейчас выйдешь и поедешь. Ну Илюш. Меня тут трясёт всю, а ты в торговом центре. Прям как баба на ярмарке. Да, и третий раз так скажу. Если так и есть.

Девушка рандомно ходила по кухне, заглядывая в холодильник, в шкафчики, в окно. У неё была странная походка. Она шла, отклонившись назад. Словно бы стоически преодолевала сильный встречный ветер. Не занятая телефоном рука была вольно опущена вниз. Голову с короткой стрижкой она поворачивала стремительно и непредсказуемо. Во всём этом было что-то птичье.

Хунбиш слышал, как она из коридора продолжает укорять невидимого Илюшу. Допил кружку. Не спеша налил вторую, придерживая ложкой заварку. Добавил ещё один шмат сливочного масла. Размешал. Подержал кружку на весу, созерцая мятущиеся в круговороте чаинки. Жизнь налаживалась.

– Ой, а можно вас попросить? – девушка вернулась. – Дико неудобно, конечно. Но если вдруг вы сможете помочь, то будет очень-очень здорово. Вы прямо спасёте меня.

Хунбиш заметил, что у неё что-то не в порядке с передними зубами, и от этого она стесняется при разговоре широко открывать рот. Смотрит в сторону. У неё был проколот нос – на обоих его крыльях поблёскивали белые камни. На шее было накручено множество шнурков от разных бус. Правое запястье обёрнуто какими-то тряпочками. Из-под них выглядывали красные нитки. Они уже размахрились, и было видно, что некоторые из них, оборвавшиеся, она приматывала к тем, что ещё держались.

– Конечно, – сказал он.

– Понимаете, – быстро заговорила девушка, в волнении расхаживая из угла в угол, – я ещё месяц назад записалась. В этот тату-салон такая длинная запись! Невозможно записаться. Мастеров у них не хватает, что ли. Но мне их хвалили. Я как раз по рекомендации к ним обращаюсь. Вот именно к ним, хотя тут в Москве столько всего. Я записалась, и говорю Илюше: «Илюша, не забудь, дружочек, мы с тобой идём». Ну, то есть иду-то только я, Илюша набивать себе ничего не будет. Но он мне нужен для поддержки, понимаете? Я сама не могу решиться. Там же знаете как больно? И надо, чтобы кто-то подержал тебя за руку. Или хотя бы просто посидел рядом. Отвлёк разговором.

Она замолчала. Интонационно это выглядело как пауза в самой середине длинного рассказа. Эпичной саги. Той, которую рассказывают у очага вечерами. С большим семейством, глинтвейном, брецелями и тёплыми пледами. Хунбиш вопросительно посмотрел на неё. Девушка вопросительно посмотрела на него.

– Хорошо, – сказал Хунбиш, чтобы сподвигнуть её к продолжению.

– Ой, правда? – обрадовалась девушка. – Такое спасибо вам! Это так здорово! Вот, а ещё говорят, что все в Москве безразличные. Спасибки-спасибки! А вас как зовут?

– Хунбиш, – ответил он, ничего не понимая.

– Как-как? – переспросила она.

– Хунбиш, – повторил он. – Это монгольское имя.

– Вы монгол? – почему-то обрадовалась она.

– Да.

– Ой, так здорово! У меня ещё не было знакомых монголов. Так хорошо, что вы меня поддерживаете. А можно на «ты»? Меня, кстати, Варя зовут.