Абортарий

Иногда складывалось впечатление, что они записывались на свидание с мыслью: «Полжизни прожила, большая часть яйцеклеток вывалилась, а что оно такое – мужик – так и не узнала».

Секс для них не являлся крайне необходимым занятием. То ли неудобно чувствовать себя стареющей девой перед активным юнцом, то ли вообще разочаровываются в самце. Редко, но бывали случаи, что до секса и не доходило – некоторым экземплярам достаточно поговорить, потереться, поцеловаться, побаловаться. Но тут есть один нюанс, связанный все с той же продуктивностью. Во время всяческих игр оба всегда должны быть начеку, и если папа вдруг вскорости начинал извергать драгоценный семейный коктейль, самка обязана успеть все сделать так, чтобы коктейль попал ей внутрь.

Папа любил повторять: «Выкладка материала помимо – строго недопустима».

Третья группа. Лотерейная. Самки, тупо желающие забеременеть. Половой контакт и партнер их так же волнует, как и вас теперь, мои молчаливые подвешенные друзья.

На них папа отводил душу, потому что третья группа – всегда красавицы, всегда неприхотливы и нежны. Их отбирал компьютер, совершенно произвольно. Из того громадного количества баб, что теперь состоят на учете по поставке суппозитория. Ну, где соперничает четверка моих прихвостней.

Итак, за один койко-день в папином распоряжении бывал десяток половозрелых, с яркой зеленью на браслетах, самок. По четыре из первой и второй групп, где зачатие должно произойти минимум в семи случаях. И две самки из третьей группы, которые уже давно определились в своих суицидальных наклонностях.

Вот она – работа. Если можно так назвать походы по гостиничным номерам. Наши с папой походы. Ведь он неизменно брал меня с собой.

По большому счету, мне было так же интересно и познавательно, как вам сейчас, туши.

***

В какие только мы с ним не попадали передряги. Сколько всякого стряхолюдия насмотрелся я там, туши. Аж вспоминать тошно.

Я потом часто спрашивал папу – неужели та или иная женщина сама не видит, что больше похожа на газонокосилку, чем на самку?

Почему одни, будучи красивыми и яркими, погружаются в самокритику и отыскивают в себе изъяны, которые никто, кроме них, не замечает? И почему другие напрочь лишены самокритики, я бы даже сказал – чувства такта по отношению к остальным.

Квадратожопые тумбы напяливают короткие юбки. Лахудры с ногами, как два натянутых лука, носят облегающие штаны. Открытые купальники на бабах-бомбовозах. Крикливые и срезанные топы на краснощеких малолетках, отчего пупы и пузылы вываливаются на поверхность, во всем своем центнерном величии. Видавшие виды дамочки позволяют себе расстегивать рубашки, показывая получашечки и свернутые в рулон груди.

Некоторых женщин я отказываюсь понимать.

А вы – туши?

***

Помню однажды случай. Зашли мы в номер, к очередной. Настроение паршивое, папа злючий, с бодуна. Барышня стояла спиной к окну, немного выпятив задницу. И тут решала обернуться – рывком, эффектно. Как в старом кино.

Лучше б она этого не делала. Потому что похожа она была на зубатую пеликаниху. Едва вылезшую и отмытую от нефти, но спешно приведенную в чувство.

Со светло-русой волосатостью на башке, маленьким хохолком на макушке. Еще и на каблуках.

Мы с папой переглянулись. Понимая друг друга с полувзгляда. На этот раз – попадалово.

– Ты хоть не голодная, а то я рыбу не взял, – сказал папа непринужденным тоном. Ничего не подозревая, она простодушно ответила, что кушать не хочет.

Спешно взгромоздилась, чтобы мы убедились в ее пеликаньей неуклюжести. Легла на спину и раздвинула ноги.

Мы так и стояли у порога, как два дальнозорких гинеколога.

– Хотя, – замялась, занервничала, увидев, что мы не в восторге. – Можем сначала поговорим о чем-нибудь.

Папа принялся стягивать штаны.

– Давай поговорим, – пробормотал, запутавшись в штанине. Освободился, оставив лишь белые трусы на себе. Сел на край кровати, она смущенно подползла ближе. Несколько минут мы все втроем молча смотрели порево.

Папа нарушил тишину, сказав:

– Когда у пеликанов период размножения, они издают низкие, глухие, ворчащие звуки, а горловой мешок из светло-желтого становится красным.

Она с пониманием кивнула. Я с трудом подавил улыбку.

Папа продолжил:

– Горловой мешок способен выдержать до пяти литров воды.

Машинально я глянул на ее хлебательную часть. Потом на грудь, ноги. Нужно было срочно заканчивать эту канитель, иначе я грозился прыснуть со смеху.

– Ладно, ложись уже, что ли, – огорченно предложил папа.

Перевернул ее на спину. Так обычно делают крокодилы – переворачивают перед спариванием самку.

С заднего ракурса вид был еще более-менее сносный, только вот хохолок смущал.

– Только давай на четвереньки, оттопырь задницу и смотри прямо перед собой. А то иначе до вечера не справимся.

Но он лукавил. Он всегда справлялся быстро. Так и тогда – вышел коротенький спринт. Словно форточку открыл – вот тебе и весь секс.

То, что называется – суровая правда жизни.

Она, видимо, рассчитывала, что папа будет напрягаться на ней нее пять часов подряд, отчего она охрипнет, а мокрая холка уляжется. В недоумении обернулась, посмотрела, как папа уже спешно одевался.

Тут же перевернулась на спину и забросила назад ноги. Чтобы не вытек драгоценный коктейль.

В таком русле папа и проработал около десяти лет.

***

Или вот еще. Зашли мы как-то в номер. Папа уставший, изношенный и угрюмый. Барышня прохаживалась возле мини-бара и хлестала ром с колой. Что странно, у нее не наблюдалось того типичного выражения, как у испуганного и оглушенного бурундука.

Впрочем, слеплена она была без особого энтузиазма – кусок жопы, кое-как отполированной, более-менее ровные ноги, небольшой свисающий пузанчик. Лицо вроде и ничего, но на изгибе подклювья виднелось неприятное красное пятно.

Папа разделся, проглотил таблетку от головной боли. Самка плюхнулась на постель и нервно заерзала.

– Ну, давай! Иди ко мне! – ворчливо застонала, натирая гениталии до блеска. Мне показалось, она вот-вот начнет брызгать на потолок. А папе ничего не оставалось, как предпринять рутинную вязку.

Едва он лег, как она накинулась сверху. Так он обычно поступал с ошалелыми самками, чтобы дать им возможность поработать. В течении десяти секунд она скакала, а мы с папой отстраненно наблюдали, как подскакивала ее грудь.

Вскоре стремительно появлялся коктейль с запахом свежих каштанов – и папа совершенно потерял интерес к происходящему. Широко зевнул.

Зато я наблюдал вовсю. Она продолжала яростно громыхать на нем, желая выжать лишние секунды. С выражением неприкрытого негодования.

Папе надоело.