Абортарий

***

Для стимуляции вашей любознательности, туши, замечу, что самый длинный половой член у борова. Его длина достигает фантастических размеров – полтора метра плоти скрывается в кожных складках.

Хотя нет, аргентинские савки вообще вне конкуренции. У них пенис до полуметра вырастает, тогда как сами утки мелкие и незадачливые. Помимо размеров пенис имеет сложное строение – основание покрыто шипиками, а конец мягкий и напоминает кисточку. К тому закручен, как штопор.

Так вот, эти ребята собираются толпой на ток и привлекают самок совместными демонстрациями, в том числе хвастаясь своим пенисами-красавцами. И самки уже выбирают.

Есть мнение, что шипики пениса играют роль ершика – они прочищают перед эякуляцией покрываемых самок от чужой спермы.

***

Так вот, в тот памятный вечер по асфальтной дорожке к нам приближалась парочка девушек. Папа пребывал в меланхоличном настроении, смотрел себе под ноги. И заметил их только когда они подошли совсем близко.

Первая была одета в какое-то платье, сильно напоминавшее нательник. Она создавала впечатление красивой, но стервозной и распущенной барышни. На ее лице блуждала улыбка, но от нашего присутствия улыбка выглядела неестественной, натянутой.

Вторая, ее подружка, во всех отношениях была поскромнее. Джинсы и легкий топ. Миловидное, но не больше, лицо. Хорошенькая такая простушка.

Единственное, что портило общий фон, так это ее волосы. Или прическа, даже не знаю. Сразу же мне показалось, что с головы ее свисал растрепанный веник.

– Здравствуйте, девушки, – плотоядно ухмыльнулся папа.

– Здрасьте, мальчики, – весело защебетала в нательнике.

Я сразу заподозрил западню. А папа нет. У него включился палаточный режим штанов.

– Присаживайтесь к нам, побеседуем, – предложил папа и подмигнул мне.

Та, что в нательнике, без лишних уговоров уселась между мной и папой. Одежда ее, похожая на длинную узкую футболку, еще больше оголила ноги. Мне стало не по себе, а папе, похоже, наоборот. От его меланхолии и следа не осталось.

– И о чем же мы побеседуем? – кукольным голоском поинтересовалась в нательнике. Я решил, что у нее послеоперационный спазм, отчего она просто не в силах не улыбаться. А операций на ней явно было предостаточно.

– Ну, – папа запнулся, почесал щетину. – Надо придумать.

– Да тут и думать нечего, – хохотнула в нательнике. – Мы вот, например, шли с подружкой и говорили о том, что лучшая пища в мире – это арбуз. – Тут она начала перечислять превосходства арбуза, загибая длинные пальцы. – Главное, что арбузом можно наесться до отвала, но все равно не потолстеешь. Но насытишься. И к тому же арбуз отлично выводит шлаки.

Я заметил, что прическа-веник продолжала стоять, отрешенно смотрела по сторонам, будто выведение шлаков ее совершенно не затрагивало. К тому же она достала из кармана сигареты и с самым невинным видом закурила. Чуть ли не дымя мне в лицо.

Это было возмутительно.

– Да, шлаки – это зло, – подхватил папа, особо, впрочем, не отвлекаясь от просмотра голых ног и последствий множества операций собеседницы.

Курящая поглядывала на папу мутными глазами. Мне показалось, что ее расслабленность была обманчивой. И дрогнувшие вдруг губы, сомкнутые в тонкую нить, выдавали ее скрытую нервозность. В ее стойке чувствовалась настороженность.

– Но, к сожалению, арбуз не все шлаки выводит, – уверенно произнесла в нательнике.

– Это точно, – игриво сказал папа. И, не удержавшись, потянул нательник за воротничок. – А тут случайно не два арбузика припрятано?

Произошло все молниеносно быстро. Первым делом в папу полетела сигарета. Пока он отпрянул, его тут же настиг звонкий шлепок по щеке. Подбежали охранницы и оттащили курящую подружку.

– Руки не распускай, чмо ушастое! – грозно зарычала подружка.

Чмо ушастое, то есть, папа сидел с открытым ртом и алой щекой. Руки распускать ему совсем перехотелось.

На время, правда.

– Арбуз не выводит такой шлак, как мужчину, – между тем с задумчивым видом подытожила в нательнике.

***

Никогда не забуду первый папин рабочий день. Наверно, и в прежние времена мужчина до конца дней берег в памяти этот момент, когда впервые присунул. Да и вы, ребята, тоже должны помнить своих первых телочек. Не стесняйтесь, не молчите – они-то все равно не увидят, во что вы превратились.

Ладно. Я ведь единственный говорящий здесь самец.

Андрей IV Невыпотрошенный.

Когда папа сказал, что на следующий день запланировал первый выброс драгоценной семейной реликвии, я не на шутку разволновался. Будто это мне предстояло совершить. До этого я имел некоторое представление об интиме, но оно ограничивалось просмотром картинок сомнительного содержания и коротеньким и неудачным кулачным боем над умывальником в ванной.

Кто бы мог подумать, что это окажется репетицией моей сексуальной жизни.

С опаской я ожидал, что папе подложат свинью. Самую настоящую. Или какого-нибудь, как он в шутку говорил, «милого крокодильчика».

Деликатную тему с дедом, принудившим надругаться, совершенно замяли.

Перед открытием двери я подбодрил папу:

– Ты не ударишь лицом в грязь!

Он засмеялся, но я почувствовал, что смех был фальшивым. И тут ему пришла в голову сумбурная идея, что я тоже имею право присутствовать. Наследник, как-никак.

Только лишь успев замахать головой, он втолкнул меня внутрь. Быстро зашел сам и захлопнул за собой дверь.

***

Нас уже поджидала, развалившись, молоденькая самочка. Прелестнейшая, замечу, фигуристая и спокойная. Держала на лице лукавую ухмылку.

Приятно, что голяком не встретила. Бывали еще женщины, которые что-то смыслили в соблазнении.

– Привет, мальчики, – сказала, приглушая звук порнухи.

Папа что-то смущенно буркнул в ответ. Брюхатить с наскока, не используя слов, он станет гораздо позже.

В каждом номере находился мини-бар. Самки, готовясь ко встрече с семяносцем, не брезговали снять напряжение, закинув за ворот. Нет, до поросячьего визга доходило крайне редко. Лишь один раз, помню, заходим – а там убитая в хлам барышня сопит в болоте своего же обеда. Но сейчас не об этом.

Еще в номере, кроме плазмы с заботливо включенной порнухой и мини-баром, стоял шкаф. Там висело эротическое белье, предназначенное для ролевых игр.

Она подошла к папе и принялась мять штаны в том месте, где предполагала у него член.

– Я вижу, ты рад меня видеть, – с нарочитой лукавинкой заявила.