Эффект безмолвия

В правила Степана не входило пить чай в соседстве с тараканами, но поскольку он просыпался так расчетливо, чтобы сходить по нужде, умыться, выпить чай, одеться и выскочить за дверь, имея в качестве форы только время на чистку зубов, которой можно было и пренебречь, то отвлекаться на такие пустяки, как уборку неприятного мусора, он никак не мог. Пока он уничтожал бутерброд, сплавляя его куски в пищевод глотками чая, в его голове яркими образами вспыхивали сцены из фильма.

Прошлым вечером Степан со своей женой Людмилой, которую в порыве нежности он называл то Русланой, то Черноморихой, и с семилетним сынишкой, белобрысым любителем черепашек ниндзя и телевизионного канала никкилодиум, смотрели китайский фильм-сказку. Главный герой этого фильма худой юркий китаец владел многочисленными приемами единоборств и успешно боролся с темными силами, при необходимости летая по воздуху. Но враги хитростью пленили героя и посадили в подземелье, где уже сидел один борец за справедливость, изрядно состарившийся в темнице, и, чтобы не умереть с голоду, ел этот борец тараканов, бегавших по подземелью. Герой, чтобы не умереть от голода, тоже откушал насекомых и вскоре обрел новую силу, освободился и победил неприятеля.

Мысли о китайской тюремной трапезе нисколько не повредили завтраку Степана. Время от времени он был брезглив, но не вживался в образ настолько, чтобы вообразить, что бутерброд этот уже и не бутерброд вовсе, а большой таракан. Тут каждому – свое…

Поэтому Степан спокойно позавтракал, вспоминая бабушку, которая бы не вытерпела соседства с насекомым, оделся и ушел на работу.

Второй на кухню зашла Людмила, с трудом раскрывая слипшиеся после сна глаза. Она тоже потрясла чайник и, поняв, что внутри пусто, поставила кипятить воду. Помыла посуду, оставленную в раковине после сытного ужина, который они практиковали по завету тещи говаривавшей:

«Голодным спать ложиться нельзя, а то цыган приснится».

Причем слово «цыган» она непременно произносила с ударением на первую гласную, достигая при этом устрашающего эффекта такого, что семья сметала со стола все.

Помыв посуду, Людмила повернулась к подоконнику и заметила там таракана.

«Действует отрава, – радостно подумала она, – надо убрать».

Затем ее мысли побежали по воспоминаниям, когда этих мертвых насекомых было так много, что их приходилось сметать веником, нахлынула приятная хозяйская нега от ощущения, что она постепенно очищает квартиру от тараканьей напасти, а затем она внезапно вспомнила китайский фильм, который смотрела вчера, потому что и сын, и муж вперились в него, а глаза более девать было некуда.

«Вот в этой китайской тюрьме были тараканы, так тараканы! Неужели такие бывают? – думала она в ванне, моясь под душем. – Нам еще повезло, что у нас такие мелкие».

Затем ее увлекли мелкие струи воды, вылетавшие из рассеивателя.

Вода вскипела. Людмила заварила чай и опять увидела таракана.

«Надо не забыть убрать», – напомнила она себе, но так и ушла на работу.

Последним проснулся ребенок, он был на каникулах и никуда не торопился. Он тоже зашел на кухню и тоже увидел таракана…

Вечером Людмила пришла первой домой, переоделась и сразу на кухню. Подоконник был чист.

«Надо же, сынишка выбросил. Молодец!», – подумала она, и ею овладело женское чувство служения дому. Она опять вымыла посуду, оставленную сыном в раковине, принялась готовить ужин, и пока электрическая плита извлекала пары из расставленных на ней посуд, глянула на пол.

«Стоило бы помыть», – не успела подумать она, как уже водила тряпкой по полу и тут на светлом линолеуме заметила тараканьи ножки. Ее глаз, привыкший к определенному мусору, состоявшему обычно из хлебных крошек, пыли, волос, кристалликов сахара,… сразу выхватил их.

Все тараканьи ножки лежали в одном месте. Их явно оторвали. Тревожное предчувствие заползло в ее сердце.

– Тимка, иди сюда! – крикнула Людмила.

Тимка зашел на кухню и глянул на маму честным вопрошающим взглядом.

– Ты что сделал с тараканом? – спросила Людмила.

– Съел, – виновато ответил Тимка.

Людмила на мгновенье задохнулась.

– Как, съел? – не веря в происшедшее, произнесла она.

– Как вчера в фильме, – ответил Тимка, – они же тоже их ели.

– Зачем? – спросила Людмила.

– Я тоже хочу быть сильным и летать, – ответил Тимка.

– Боже мой, это просто кино, – вскрикнула Людмила, – иди ко мне.

Тимка подошел к матери. Людмила изо всех сил прижала его к себе.

– Это просто кино, такого на самом деле не бывает, – повторяла она.

Тимка слышал ее, но не понимал.

– Тимка, не делай больше так, – обеспокоенно попросила Людмила, – они грязные, можно заболеть.

– Хорошо, мама, – ответил Тимка просто потому, что так отвечают родителям все дети, стремящиеся их успокоить.

И действительно, больше он впрямую тараканов не ел, потому что обещал, но место, откуда пришли тараканы, по-прежнему ежедневно собирало вокруг себя всю семью.

ОСОЗНАНИЕ

«Фильтруйте все, что хочет попасть внутрь, и избежите множества неприятностей».

Алик завершил рассказ и внезапно обрел слух.

– Трагическая история, – иронично произнесла Публяшникова, проходившая мимо по коридору за спиной Алика.

– Угу, – ехидно поддакнул монтажер Пискин, создание тусклое, но высокое, похожее на серую церковную свечу.

«Это обо мне», – понял Алик и развернул оранжевое кресло, на котором он сидел, так, чтобы видеть не только входную дверь в телерадиокомпанию, но и коридор телерадиокомпании, комнату завхоза, стеклянную дверь в административный отсек, лестницу на второй этаж телевидения и курилку, и в течение получаса был поражен открытием. Весь коллектив телерадиокомпании маленького нефтяного города маялся от безделья!

Публяшникова, работавшая и корреспоненткой и телеведущей, ходила по редакции туда-сюда, туда-сюда… Она ходила то медленно, создавая впечатление вдумчивости, и тогда шаг ее напоминал шаг старухи, то быстро, и тогда где-то в глубине телерадиокомпании раздавался ее голос, в котором звучали властные нотки. Именно это хождение и было главной деятельностью Публяшниковой, а не создание текстов или сценарных планов, потому что ходила она, почти не переставая…

Водитель Быкяев влюблено таскался по коридорам телерадиокомпании за развратно улыбавшейся корреспонденткой Аказяновой то в курилку, то из нее. Быкяев был женат и имел трех детей. Иногда он уходил к жене. Там происходил очередной скандал, и он бежал к Аказяновой.

Алик вспомнил его круглое лицо, украшенное безумными глазами, которое он увидел, откликнувшись поздно вечером на стук в дверь своего гостиничного номера, будучи в командировке в Ханты- Мансийске, куда его возил Быкяев.

– Займите, пожалуйста, денег на проститутку, – попросил Быкяев, с трудом выговаривая слова от опьянения.

– Ты что, с ума сошел? – резко спросил Алик.

– Извините, извините, – пробормотал Быкяев и зашатался прочь…

Аказянова до того, как стала любовницей Быкяева, была замужем, но развелась. И вот сейчас она в очередной раз томно поднималась по лестнице, а вслед за ней, словно на поводке для собак, неуверенно шел большой самец…

«Какая тут правда и истина?!» – спросил сам себя Алик.

***