Эффект безмолвия

– Ты же руководитель, ты и выдвигай, кого хочешь, хоть себя, – ответил Лизадков.

– Вот об этом и речь, – согласился Алик. – Взвешивая человека не надо воздействовать на весы, а тут одна субъективность.

С этого момента, когда Алик слышал по телевизору, что «президент наградил», тут же внутренним словарем переводил эту фразу, и получалось – «у президента попросили».

***

Легко, будучи защищенным стенами московского кабинета, устраивать жизнь в маленьких городах России. Провинциальная жизнь, бесплотно просачиваясь в Москве в виде информаций, превращалась из реальной в строки на бумаге, заполнявшие многочисленные папки, а отвлеченные строки гнать так просто. Но, что самое удивительное: всем, кого вобрали в себя московские кабинеты, кажутся справедливыми их высокие зарплаты, оправданные, на взгляд вобранных, высоким служением устроению бедной жизни провинций.

ОЖИДАНИЕ

«Чтобы рассчитывать на удачу и провидение, надо заслужить их расположение».

Алик тщетно искал свою фамилию среди лауреатов «Золотого пера России». Он не верил глазам, но когда получил удар дубиной, радуйся рождению новых звезд и свободному времени, иначе не найдешь других ощущений, кроме головной боли.

«Жюри не читало книгу», – прорвалось откровение в его сердце.

– Они не читали, – высказал он Марине.

– Конечно, не читали, – согласилась она, – представь какое количество конкурсных материалов приходит туда, а ты послал толстенную книгу. Кто ее осилит? Кто захочет тратить на нее свое время? Они же в Москве люди занятые.

– Ты права, – согласился Алик.

– А может на почте потерялась? – предположила Марина.

– Нет, пришла квитанция о получении, – ответил Алик.

– Тогда, точно скажу, – уверенно произнесла Марина. – Не читали…

Набирая телефонный номер Союза журналистов России Алик почувствовал, как заволновалась его душа от того, что он своими мелкими проблемами собирался отвлечь больших людей от важных дел. Его огорчило чувство самопринижения маленького человека, свившее гнездо в его сердце, но разуму это свойственно: искать свое место и определять места других. Он звонил Надежде Козиной, а она была секретарем Союза журналистов, то есть привратником, определявшим достоинство гостя, способным захлопнуть дверь перед его носом.

– Такого письма не было, – ответила она после долгих поисков.

– Быть не может, – изумился Алик. – У меня есть квитанция о получении.

– Значит, посылка затерялась, но ничем помочь не могу, – ответила Козина. – Конкурсы завершились, направляйте работы на следующий год.

– Но я подобного больше не создам, – огорчился Алик.

– Примите извинения, – мягко ответила Козина и положила трубку.

Она явно жила по принципу: «если к вам громко стучат, это не повод отрывать дверь и даже не повод прислушаться».

Алик огорчился, будто потерял все. Когда клеишь обои на стены надежд, можно остаться ни с чем, поскольку надежды могут не сбыться, стены, обусловленные ими, исчезнут, обои опадут, и выстроенный дом исчезнет.

«С другой стороны, кто сможет прочитать такой труд за краткое время оценки конкурсных материалов?» – спросил он себя, недовольно глянув на книгу, но глянул, и сердце потянулось к ней. Случай – это все. Это незримая и немыслимая заповедь жизни. Закон противопоставляет случаю прогнозируемость и вероятность, но случай говорит и о случайности самого закона. Всегда есть другой путь.

***

Еще несколько лет назад Алик встречался с одним из секретарей Союза журналистов Игорем Диковенко, похожим на дерево, расщепленное грозой, дерево вполне живое, но неказистое, в ветвях которого поселились многочисленные животные и птицы.

Сомнений, что Диковенко его забыл, почти не было, но Алик не привык эксплуатировать чувства близких и дальних знакомцев, считая это последним человеческим делом. Однако кроме Диковенко и Козиной в Союзе журналистов России Алик ни с кем не был знаком лично.

Он встретился с Диковенко при первой же поездке в Москву, выпавшей после разговора с Козиной, кратко объяснил происшедшее и передал ему саму книгу. Диковенко выскочил за дверь.

– Вашу книгу помнят, – сказал он, вернувшись. – Но вряд ли ее прочитали при таком объеме. Если хотите, могу взять ее на конкурс по итогам этого года.

Алика, ощущавшего острую грань увольнения, интересовала лишь быстрая защита и себя, и книги от нападок внутри маленького нефтяного города.

– Нет, – ответил он. – У меня есть просьба: не могли бы вы прочитать эту книгу и дать на нее рецензию?

– Конечно, – слишком легко для столичного чиновника ответил Диковенко, что Алик счел добродушием дерева, привыкшего давать убежище разным тварям, вроде него.

– Через какое время перезвонить? – поинтересовался Алик.

– Недели через две, – ответил Диковенко.

Две недели пролетели в ожидании, и точно день в день Алик позвонил.

– Это Алик вас беспокоит. Помните книгу? Прочитали? – волнуясь, спросил Алик.

– Простите, совсем не было времени, – ответил Диковенко, в голосе которого прозвучали интонации, выдававшие его забывчивость. – Позвоните через неделю.

Алик с трудом добавил один день к предложенному сроку и набрал номер Диковенко.

– У нас очередной аврал, – ответил тот. – Я, конечно, обещал, но дайте мне еще немного времени.

– Давайте через две недели, – уже без оптимизма предложил Алик, узнавая знакомый ему фразеологический набор снабженца, где на каждой яблоне вместо яблок зреют лишь бумажки с надписью «завтра».

Еще через две недели.

– Не хочу вас обнадеживать, – ответил Диковенко. – Я не смогу прочитать вашу книгу и передал ее Павлу Дантову, он тоже секретарь Союза журналистов. Перезвоните ему.

Это был мягкий отказ. Алик перезвонил Дантову и договорился о телефонной встрече опять через волшебные две недели.

Ожидание прочтения книги было похоже на ожидание своей станции в сильно запаздывающем поезде. Пассажир уже собрал вещи, приготовился выйти, а его возвращают на место и говорят: через час. Он видит какие-то здания и подскакивает. А ему говорят: рано еще…

«Неужели, вся журналистика такая? – анализировал происшедшее Алик. – Неужели, мы всегда медленно отзываемся на событие, которое не входит в число приказных, а то и не отзываемся вовсе? Неужели, мы всегда жаждем покоя и, очумев от круговорота привычных дел, не замечаем замечательного».

Журналистика вместо того, чтобы гулять по лесам да горам нехожеными тропами, стала мощным локомотивом, летящим по наезженным рельсам. Скорость, замышлявшаяся как добро – для быстрого достижения цели, несла в себе зло неприятия иного мира, кроме мира цели. Линия, соединявшая точки, стиралась сама собой. Там, где не было путей, журналисты почти не ходили.

УВОЛЬНЕНИЕ ВАЛЕР

«Все новое, как поршень, выталкивающий старое из жизни».

Тем временем Валер принялась устраивать скандалы по любому поводу, а после каждого скандала призывать в свидетели коллег. Когда рядом пищит молодость, тогда и жизнь кажется не такой унылой, как если рядом вздыхает старость. Валер была немолода. Скандалы угнетали Алика настолько, что он всерьез начал подумывать о ее увольнении, точнее о том, как заставить ее уволиться. Подобный опыт у Алика был и получил он его на своей шкуре от Квашнякова, который при уходе в отпуск как-то оставил за старшего в газете не его, заведующего отделом, а начинающих корреспондентов.

«Нет хуже удара, чем удар по амбициям», – именно так рассуждал Квашняков, надеясь по выходу из отпуска, застать опустевшую от Алика редакцию газеты. Но потрясение Алика быстро сменилось смакованием выигрышей нового положения. Он не принимал никаких заданий от нижестоящих корреспонденток, а на планерках, проходивших в корреспондентской, сидел в наушниках, чтобы разговоры не мешали работе над текстами.