Крайний случай

***

Последняя песня

На старости лет бес из Петушка вышел, буйства стало поменьше, да вот зрение стало давать осечку, а потом и вовсе ослабло до крайности. Видел он разве только то, что к носу подносил. Тут уж не до драк, да и пивную кружку забыл где оставил. Записался он в общество слепых, чтобы хоть как-то разнообразить свои скучные дни. Там было веселее: репетиции, то да се. Голос у Петушка не утратил прежней зычности. Поэтому в хоре слепых он стал первейшим запевалой и вместе с другими слепыми в составе районного слета самодеятельности ездил по окрестным селам, оглашая тамошние клубы своим зычным петушиным криком.

– Как же вы, слепые, на таких высоких сценах и поете, и танцуете, да не свалитесь все оттуда? – как-то спросили его.

– А что тут странного? – отвечал Петушок. – Нам перед выступлением дадут граммов по пятьдесят водки, так мы на все горазды.

Вот так и плясал он полуслепой до самой своей смерти на сценах и в хатах. Где пьянка – там и Петушок со своими песнями и плясками. А умер он зимой, возле калитки, где замерз, не дошедши до дома после какого-то праздника.

Последняя надежда

«Вера в чудеса и дает им возможность существовать. Но как часто человек верит, только познав горе…»

Случилось так, что в один из монастырей привезли мощи святой, и со всех сторон к его стенам стали стекаться паломники. Кто ехал, кто пешком шел. Лишь бы непременно дотронуться до останков святой, поскольку слух об этих мощах ходил самый удивительный. Говорили, что покойная при жизни была искусной целительницей, и после ее смерти осталась вера в то, что чудодейственные свойства не умерли вместе с телом, а сохранились…

Нина, женщина необыкновенной красоты, с трудом перенесла автобусную толчею, но добралась-таки до этого монастыря примерно к полудню. «У вас в запасе три часа. Потом назад», – сказал шофер. Этого времени, казалось, будет достаточно. Долго ли зайти в монастырь, прикоснуться к останкам да помолиться, уповая на то, что молитвы будут услышаны? Но у входа в монастырь собралось слишком много людей, искавших последнюю надежду на исцеление себя и своих близких.

Прошел час, а Нина почти не продвинулась в очереди. Прошел еще час. Ниной овладело отчаяние…

Муж Нины, симпатичный высокий мужчина, умер в возрасте двадцати девяти лет. Смерть стала следствием армейского учения, когда поздней осенью пришлось несколько часов пролежать на озерном мелководье, где уже наросла тонкая корка льда. От переохлаждения возникло воспаление почек с угрожающими жизни осложнениями, что и сказалось через несколько лет. Их дочь Ольга унаследовала эту болезнь и в свою очередь передала ее своему маленькому Даниле. Время от времени недуг укладывал Ольгу и Данилу в больницу, где они пребывали в тяжелом состоянии по нескольку недель. Эти обстоятельства и заставили Нину искать помощи свыше…

У Кеши, второго мужа Нины, первый брак тоже сложился несчастливо. Первенец отличался беспокойным характером. По ночам малыш кричал так сильно, что родители, всю ночь качавшие его на руках, утром пошатывались от усталости. Теща, глядя на это, уговорила обратиться к знакомой бабке-ведунье. Кеша с женой последовали совету и получили из рук подслеповатой от старости знахарки самодельную успокаивающую ртутную мазь. «Намажьте сынка полностью. Поначалу он сильнее покричит, потому что мазь жжет немного, а потом успокоится», – сказала та. Так и получилось. Но когда родители, тихо ступая, подошли к детской кроватке посмотреть, чем там занимается их ребенок, то оказалось, что он уж не дышит. Знахарка что-то в снадобье напутала. Теща повесилась. Супруги развелись…

Два горя, Нина и Кеша, нашли друг друга, чтобы среди икон, заполонивших их квартиру, найти успокоение от прошлого…

Нина стояла у монастыря и понимала, что еще немного и придется уехать. Потекли слезы, отставляя влажные дорожки безысходности, как вдруг вспомнились слова знако

мой, рекомендовавшей посетить этот монастырь: «Запомни, что святая допускает к себе только тех, кому действительно эта встреча необходима. Молись и проси!» Нина принялась мысленно читать молитвы…

Вдруг по очереди пролетела молва, что с другой стороны монастыря открылся еще один вход, и там никого. Нина побежала, но уже на подходе увидела толпу. Она приблизилась, размышляя, что возвращаться назад бессмысленно, потому что место в очереди уже потеряно, и здесь встать негде, но вдруг люди стали расступаться перед ней…

Она шла по коридору, который сам собой образовывался в скоплении паломников… Так и вошла в монастырь, где прикоснулась к мощам святой и помолилась…

Нина вернулась домой и направила в монастырь свою дочь, как только та выписалась из больницы. Казалось, что времени прошло достаточно, и многолюдье у монастыря должно было рассеяться, но Ольга, как и ее мать, встала в конец длинной вереницы людей…

Она стала молиться и просить о встрече. Но время шло, а ничего не менялось. Она стала думать, что счастливое завершение поездки ее матери – это случайность, где необыкновенная фантазия набожной женщины приписала собственным поступкам некий божественный посыл и чудодейственный ореол. Все, наверное, было куда проще: просто мать, ведомая большим желанием, сумела пробиться сквозь толпу… Но в этот раз произошло явление еще более странное.

Словно в ответ на мысленные молитвы, а может, именно в ответ, одна из боковых дверок монастыря отворилась, и из темноты вышла монашка. Она прошла вдоль очереди, приблизилась к Ольге и пригласила ее пройти вслед за нею. Так монашка и провела ее внутрь монастыря, к священным мощам. Преклонного возраста женщина, увязавшаяся след за ними, сразу увидела в этом чудо и принялась истово молиться, вознося хвалу святой. Ольга же, молодая женщина лет двадцати пяти, сдержанно перекрестилась несколько раз, прикоснулась к мощам, набрала святой воды, но вышла из монастыря с еще более крепкой верой в Бога и счастливое будущее…

Нет, в жизни Нины, ее дочери и внука внешне ничего не изменилось, но все-таки что-то произошло, что-то незримое, взволновавшее сердце новой надеждой. Словно свежий морской бриз унес серую, затянувшую горизонт мглу, натянул паруса легкого кораблика их семьи и направил его по подчас даже и штормовым волнам навстречу новым интересным событиям, дал возможность их замечать и радоваться. И постепенно приступы болезни стали менее частыми и менее угрожающими, будто в том монастыре Нина и Ольга получили заряд жизненной силы, какой-то неосмыслимой энергии, позволившей увереннее преодолевать невзгоды и залечить полученные в прошлом раны.

Привычка

«Сила привычки такова, что по привычке можно загнать в гроб даже собственное счастье…»

Родные звали ее тетя Эля. Она отличалась азиатским типом лица, немного раскосыми глазами и легкой картавостью: с детства вместо звука «р» произносила «л», а вместо «ж» – «з». И была в ней одна черточка, которую близкие окрестили как дурнинку, в результате обладания которой, дожив до своих шестидесяти пяти, замуж она так и не вышла. Работала воспитательницей в детском саду, купалась в непосредственности малышей, жила в однокомнатной квартире с лоджией и круглогодичной централизованной горячей водой, что было в тех местах редкостью, и больше ничего не желала.

И вот на старости лет этой тете удивительно повезло: в нее вдруг взял да влюбился такой же старый, но очень обеспеченный грек. Самый настоящий грек, родом из Греции, приехавший в российскую глубинку по делам. Ухаживал он за тетей с размахом, свойственным людям романтическим и состоятельным. Денег не жалел, надеясь покорить до сих пор непокоренную женщину, увезти сей российский трофей к себе на родину и спокойно пожинать плоды теплых чувств в прохладе пожилого возраста.

Грек в глубине души уже считал тетю своей женой и, поскольку любил покушать, частенько приносил ей в дом мясо и фрукты, ожидая, что вечером при тайном мерцании свечей они вдвоем съедят сочные отбивные, насладятся красным вином из тонких хрустальных бокалов, также купленных им накануне. А затем вспомнят прошлое, поделятся тайнами, и в глазах тети вспыхнут искорки нежных чувств, свойственных молодости. В общем, грек пребывал в царстве грез.

Но в однокомнатной квартире с лоджией и круглогодичной централизованной горячей водой витали совсем другие настроения. Тетя, не привыкшая к мужскому обществу, побаивалась грека, садилась на телефон и обзванивала своих подружек, сзывая их на ужин из дармовых продуктов. И те слетались на запах мяса, как мотыльки на свет, что в наше непростое время совсем не предосудительно.

Вечером приходил грек и заставал целое общество стареющих женщин. Он терпеливо ждал ночи, думая, что подружки разбегутся по домам и, наконец, наступит время философских бесед. Но тетя заходила к соседям и выпрашивала раскладушки и матрасы на всю компанию. Так они и спали все вместе. И никаких бесед. Грек молча страдал.

Но это было полбеды. Вторая половина заключалась в том, что была тетя экономная и безалаберная. Даже когда укладывала гостей ночевать, то стелила всем старые, дырявые простыни. Грек, глядя на это, покупал ей новое постельное белье, но каждый раз ему стелилось старье. Как-то раз он не выдержал и спросил: «Эля, может, тебе еще комплект белья купить?» На что получил: «Не надо. У меня пять новых комплектов узе плипасено». «Так ты их достань. Что их копить? Жить-то осталось…» – говорил Грек. «Ничего, полезат», – отвечала его любовь.

А как-то грек попросил тетю постирать носки. Та взяла их кончиками пальцев, отнесла в ванную комнату, бросила в кучу грязного белья, а чуть позднее позвонила своим подружкам и сообщила: «Он еще хочет, чтобы я ему носки стилала. Как бы не так. Нашел слузанку!..»

Вся родня тети, мечтая о берегах Адриатического моря, уговаривала ее опомниться, быть ласковее с зажиточным иностранцем. Но до свадьбы дело не дошло. Грек не выдержал и умер от апоплексического удара прямо после очередной ночи, проведенной у тети на дырявых простынях, в компании ее подружек, так и не дождавшись постиранных носков.

Ожидание встречи

«Женское сердце для мужчины такая же тайна, как мужское – для женщины. Но нет ничего интереснее, чем копаться в чужих тайнах…»

Ее стали терзать воспоминания о былой любви. Она все чаще меняла прически и приобретала обновки… Но, увы. Супруг никак не реагировал. Он заботился о ней и о детях. Примитив по сравнению с прогулками под луной и поцелуями в кустах черемухи. Она слышала от него россказни про дела и занятость, а ждала искорки страсти. Правда, добрую половину ее чувств забирали дети. «Но зачем же хоронить вторую половину?» – спрашивала она себя и, ухватившись за предложение врача, стала ездить в санаторий. Одна.

Вечерами она выходила на санаторную аллею, присаживалась на скамейку и ждала, сама не зная чего. Беззаботность тешила и раскрепощала. Она чувствовала себя незамужней, способной на самый сумасбродный поступок. Вокруг беспечно прогуливалось множество незнакомых людей. Возле входа в санаторий грохотала музыка, воскрешавшая настроения студенческих вечеров. И… никаких забот.

Обесцвеченные волосы, округлое лицо. Едва заметные морщинки, странная походка носками наружу. Ресницы, накрашенные так сильно, что на них видны кусочки краски. Дуги бровей соломенного цвета. Вот ее приблизительный портрет. Имя – Алла.

Очень притягательна она была почему-то. Кто-то из праздно шатающихся одиноких мужчин неизменно останавливался возле ее скамейки и затевал разговор. Она быстро подхватывала беседу. Через короткое время ее собеседник, как правило, присаживался рядом. Но за ограду санатория Алла уходила только вместе со своей подружкой – соседкой по комнате.

Утром глаза ее искрились. Сидя за столиком в столовой, она подробно рассказывала про танцы и рестораны…

В общем, каждый вечер девчонки, которым было уже за тридцать, искали приключений. Но обязательно с тем расчетом, чтобы вовремя и неприметно сбежать от своих кавалеров, плативших за них с надеждой на милую любовную авантюру. Ускользнуть безукоризненно удавалось. В эту женскую забаву втравливалась исключительно приезжая мужская публика. Местные ухажеры имели тощие кошельки и не могли гульнуть на широкую ногу. Но местный местному рознь.

Алла мечтательно вспоминала директора санатория, с которым познакомилась еще в прошлом году. Он предложил ей встретиться на его уединенной шикарной даче и оставил номер своего домашнего телефона, но она растерялась, не позвонила и не пошла, о чем целый год сожалела…

В свой последний санаторный день, из-за краха надежд на случайную с ним встречу, она решилась на легкое безумство: подошла к первому попавшемуся отдыхающему и попросила позвонить запавшему в ее душу директору. Мужским голосом требовалось обмануть его жену…

– Алло? – спросил подозрительный женский голос.

– Бориса Олеговича можно услышать?

– А кто говорит?

– Знакомый.

Алла перехватила трубку и мигом договорилась с Олеговичем встретиться у входа в санаторий, а потом со смехом рассказывала, как тот объяснял жене:

– Дорогая, тут одного человека заселить надо, придется съездить…

Вдохновленная, она побежала в номер, принарядилась и села лавочку, на которой имела обыкновение ждать сюрпризов. Вскоре к ней присоседилась подружка. Они сидели не один час. Машины подъезжали и уезжали, освещая фарами аллею, а состоятельный знакомый так и не появился.

Алла сидела и чуть не плакала.