На изломе

– Сюда, государь, вот мы! – сказал Кряж.

Они завернули на пригорок и очутились в небольшой ложбинке. На сочном лугу журчал светлый родничок. Большим полукругом были поставлены кони, и уже стоял десяток деревянных просторных шалашей.

Посредине луга в вырытой яме горел яркий костер, над ним качался медный котел, а вкруг него сидели холопы-ратники. Они были одеты все по одному образцу: в толстых кожаных латах, в железных налобниках и высоких сапогах из сыромятной кожи. У каждого висел короткий меч, за поясом торчал нож и висел у кого топор, у кого кистень или шестопер, да, кроме того, при коне стояла пика. Один из трех имел, сверх всего, пищаль с козлами для прицела.

– Хлеб да соль! – сказал князь, входя в круг.

Холопы тотчас повскакали со своих мест.

– Здравствовать тебе, государь! – гаркнули они.

– Сидите, хлебайте! – остановил их ласково Петр и сел на поданное ему высокое седло.

Холопы снова сели к котлу. Петр знал многих в лицо по своим играм и забавам.

– Что, Кузьма, рад? – спросил он высокого сухого парня с рыжими усами и бородой клином.

– И очень! – ответил Кузьма. – Дома теперь что? Ни охоты, ни другого какого занятия, а тут ляха бить будем!

– Будем! – усмехнулся Кряж. – Я себе зарок дал на десять душ.

– Нешто у них душа, – отозвался старый холоп, – они все схизматики[9 - Схизматики – здесь: неправославные.].

Радостное оживление царило во всем лагере.

Всякий понимал, что теперь дошли до цели и начнется настоящее дело.

– Сегодня совет, – говорили дворянские и боярские дети, – завтра, может, и бой!

– Не, – отвечали осведомленные, – казаков ждать будем.

– А чего их ждать?

Такой же разговор поднялся и на совете в ставке князя Трубецкого, куда пришел и царь. Князь стоял за то, чтобы ждать прихода казаков, но тому сильнее всех воспротивился Щетинин.

– Что нам, – говорил он, – Шеина повторять, что ли! Ждать, ждать! А чего ждать, коли нас силища такая. Окопаемся, наставим пушки, дня два постреляем, а там и с Богом! На стены!

И его мнение одержало верх. Царю понравилась его смелость. На совете решено было с утра начать возводить окопы и устанавливать орудия, чтобы бомбардировать город.

XIV

В непрестанном бою

Через три дня были установлены пушки и насыпаны крутые валы. Царь осмотрел все снаряжения, причем князь Щетинин давал ему объяснения. Длинные, неуклюжие пушки того времени требовали за собой много хлопот. Десятки пушкарей стояли возле каждой, под началом главного пушкаря.

– Благослови, государь! – сказал после осмотра боярин Долматов, низко кланяясь царю.

– Что же! Начнем, боярин! – весело ответил государь. – С которой?

– С этой! – ответил боярин. – Самая громадная у нас!

И они подошли к огромной пушке длиной в добрые две сажени.

Пушкари тотчас захлопотали подле нее. В узких мешках они засовывали в жерло ее зелье (порох) и загоняли его туда банниками, потом заложили сверху паклей и закатили ядра. Затем из совка насыпали зелья в затравку так, что оно горкой возвышалось на пушке.

– Куда ж палить будешь? – спросил царь у пушкаря.

Тот стал на колени.

– У меня, государь батюшка, на башню наведено!

– Ну-ну!

Пушкарь зажег фитиль на длинной палке и стал сбоку к пушке, вытянув руку.

Вспыхнул огонь, все окуталось дымом, и раздался оглушительный гром выстрела.

– Сторонись! – закричал пушкарь, в то время как огромная пушка, вследствие отдачи, откатилась назад.

– Недолет! – сказал боярин.

– Стой, я сам направлю! – сказал царь и, сойдя с коня, подошел к пушке, которую с криком пушкари волокли на место.

Со стен Смоленска показалось белое облачко и сверкнул огонь.

– Заговорили! – пробормотал пушкарь, и канонада началась.

С той и другой стороны гремели выстрелы и летели ядра.

Князь Щетинин и бояре так направляли свои выстрелы, что они все били в одно место, в высокую башню, что стояла над главными воротами, и в самые ворота. Поляки старались сбить наши орудия.

В Смоленске не ожидали так скоро приближения русских, а впрочем, все равно помощи для него быть не могло. На юге казаки, а в самой Польше шведы отвлекали все главные силы.

Воевода пан Мышицкий решился до времени только отбиваться, думая, что, может, русские и минуют его, а то и подоспеет кто из своих, и вяло отстреливался со своих стен.

Три дня неумолчно грохотали пушки.

– Господи, да когда же бой будет! – с сокрушением спрашивали Петр и другие молодые люди.

– Подождите. Вот пойдем на приступ, тогда и бой! – утешали их старики.

Молодежь для лихости подъезжала под самые стены Смоленска и перебранивалась с панами в красных кунтушах, которые гуляли по стенам, когда ослабевала канонада.

– Пора, пора, государь, – уговаривали царя на приступ, но он еще не решался.

Однажды утром в ставку Трубецкого прибежал запыхавшийся конник.

– Князь, на нас рать идет!