Святые и дурачок

Иоанн – наш проводник в Евангельскую страну.

Степень исторической достоверности Евангелия от Иоанна определяется, с одной стороны, тем, что он – единственный из евангелистов сам видел и слышал почти всё, о чём писал, с другой стороны, тем, что его воспоминания отстоят на много лет от событий и накладываются на сложившуюся философскую концепцию. Поэтому слова Христа он, возможно, передаёт менее точно, чем синоптики, но смысл этих слов раскрывает более глубоко и прозорливо. Что касается фактов, то их изложение и в мелочах выдаёт очевидца; однако же, фиксируя на склоне долгой жизни воспоминания своей юности, Иоанн мог в чём-то ошибиться и что-то перепутать, например – последовательность и сроки событий.

Завершаем необходимый манёвр в чащобу учёности и выруливаем на главную дорогу.

Апостол Андрей Мозаика Конец V – начало VI века Архиепископская капелла, Равенна

Первозванный

Руки апостола Андрея пропахли рыбой. Рыбацкий запах в складках его одежды таился долго – дольше, чем у старшего брата Симона, хотя оба давно уже не закидывали сетей в Кине-рет. Как случается между братьями, они были похожи и очень различны. Симон жарок, бегуч, порывист; то, что овладевало им, овладевало вмиг и целиком. Андрей тих, упорен; не скоро собирался в дорогу, но проходил её до конца, не оборачиваясь. Учитель, Который знал всё, знал про них и это. Потому и позвал за Собой первым Андрея. Тот посмотрел на Учителя внимательно, помолчал, подумал – и пошёл. Приостановился у братнина дома. Симон сидел у порога, чинил сети. Что-то сказал ему Андрей; что именно – мы не слышим: коротко и тихо. Услышав слова, Симон бросил игличку, вскочил, едва не запутавшись в сетях, побежал за человеком, движущимся в световом отдалении.

Симон опередил Андрея. Стал Кифой, Петром – камнем, на котором воздвигнута Церковь Христова. Андрей никогда не усматривал тут несправедливости: он знал, что путь Первоверховного лежит через муки троекратного отречения. Он шёл своим путём, дальним, немыслимо трудным путём Первозванного.

Так вот, руки апостола Андрея. Широкие ладони, крепкие пальцы. Руки, исколотые острой костью и плавниками, пропитанные рыбьей кровью, привыкшие к шершавым вёслам, к тяжёлой и грубой сети. Эти большие тёплые руки взяли мою маленькую душу, понесли куда-то вперёд и вверх – наверно, к огромному и таинственному дубовому книжному шкафу, в глубине которого, как сокровище в пещере, лежало Евангелие.

Об апостоле Андрее, как о большинстве апостолов, известно очень мало. Евангелие от Иоанна сообщает, что он был родом из Вифсаиды; имя отца (его и Симона) – Иона. Где находилась Вифсаида, точно неизвестно; где-то поблизости от северного устья Иордана, которым он впадает в Геннисаретское озеро («море Тивериадское» или «Галилейское», ныне Кинерет). Позднее (когда – неизвестно) Андрей и Симон перебрались в Капернаум и, как большинство жителей этого прибрежного городка, промышляли ловлей рыбы. Так и жили. В годы уже, по-видимому, не юные оба брата были увлечены проповедью Иоанна Крестителя. Евангелист Иоанн Богослов называет Андрея учеником Иоанна Крестителя.

Именно из повествования евангелиста Иоанна и следует, что Андрей был первым позван идти за Христом:

«На другой день опять стоял Иоанн (Креститель. – А. И.—Г.) и двое из учеников его. И, увидев идущего Иисуса, сказал: вот Агнец Божий. Услышав от него сии слова, оба ученика пошли за Иисусом. Иисус же, обратившись и увидев их идущих, говорит им: “Что вам надобно?” Они сказали Ему: “Равви (что значит “учитель”), где живёшь?” Говорит им: “Пойдите и увидите”. Они пошли и увидели, где Он живёт; и пробыли у Него день тот… Один из двух, слышавших от Иоанна об Иисусе и последовавших за Ним, был Андрей, брат Симона Петра» (Ин. 1:35–40).

Кто второй, позванный вместе с Андреем? Видимо, сам повествователь, Иоанн, сын Зеведеев. Он обычно прибегает к анонимности, имея в виду себя. Третьим званным в его рассказе становится Симон (будущий Пётр), которого на следующий день привёл к Учителю Андрей. Причём получается, что именно Андрей первым назвал Иисуса Спасителем, Христом:

«Он первый находит брата своего Симона и говорит ему: “Мы нашли Мессию, что значит: Христос”; и привёл его к Иисусу» (Ин. 1:41–42).

Евангелисты Матфей и, согласно с ним, Марк рассказывают о призвании несколько иначе, коротко и обобщённо:

«Проходя же близ моря Галилейского, Он увидел двух братьев: Симона, называемого Петром, и Андрея, брата его, закидывающих сети в море, ибо они были рыболовы, и говорит им: идите за Мною, и Я сделаю вас ловцами человеков (Мф. 4:18–19; Мк. 1:16).

Надо полагать, версия Иоанна точнее: он повествует как очевидец и участник событий; Матфей и Марк, судя по всему, при этих событиях не присутствовали. Для них, как и для всей Церкви, Андрей находится в тени брата Петра. И всё-таки, по Иоанну, он – Первозванный – не только потому, что первым зван, но и потому, что первым назвал.

Одна из исконных, Богом данных обязанностей человека – называть. Давать имена. Соединять бестелесное с телесным посредством слова.

Далее в Новом Завете Андрей упоминается всего семь раз. У Матфея и Луки он назван вторым в перечне двенадцати избранных учеников Христовых (Мф. 10:2; Лк 6:14), у Марка и в «Деяниях апостолов» – четвёртым (Мк 3:18; Де. 1:13). Согласно Иоанну перед чудом насыщения пяти тысяч именно он говорит Иисусу: «Здесь есть у одного мальчика пять хлебов ячменных и две рыбки; но что это для такого множества?» (Ин 6:8–9). Тот же очевидец повествует, как Андрей и его земляк Филипп (тоже уроженец Вифсаиды) сообщают Учителю об эллинах, пришедших в Иерусалим на Пасху и желающих Его видеть (Ин. 12:21–22). Согласно Марку, Андрей вместе с тремя ближайшими учениками Христа, Петром, Иаковом и Иоанном, слушал на Масличной горе слова Спасителя о конце мира, и о Втором пришествии (Марк 13:3). И без упоминаний ясно, что в числе двенадцати Андрей участвовал в Тайной вечере. Вместе с другими апостолами был свидетелем явлений воскресшего Христа. Присутствовал при Вознесении. Участвовал в избрании двенадцатого апостола вместо Иуды Искариота. В день Пятидесятницы на него сошёл Святой Дух в образе огненном, и он заговорил на неведомых языках.

Более об апостоле Андрее мы из новозаветных текстов ничего почерпнуть не можем. Но с весьма раннего времени в христианском мире существует уверенность, что он проповедовал веру Христову в Причерноморье – в Понте, Боспоре Киммерийском, Скифии, Абазгии и Лазике. О Скифии как об апостольском уделе Андрея пишет авторитетнейший церковный историк древности Евсевий Кесарийский в первой главе третьей книги своей «Церковной истории» (начало IV века), ссылаясь на Оригена, жившего столетием раньше. Источник ещё более ранний, хотя и апокрифический – «Деяния Андрея», – датируемый серединой II века, называет местами его проповеди Понт и Вифинию, то есть южное Причерноморье. Стало быть, уже во II – начале III века сложилась традиция, связывающая деятельность Первозванного апостола с окрестностями Чёрного моря.

Географические границы названных областей довольно-таки расплывчаты. Наиболее понятны: Понт – северо-восточная область Малой Азии с городами Синопой, Амасией и Трапезунтом; Боспор Киммерийский – Керченский полуостров и Тамань. Под Абазгией и Лазикой надо, скорее всего, понимать юго-восточное побережье Чёрного моря от Трапезунта до Диоскуриады (Сухума). Поднимался ли апостол от побережья вверх, в глубь нынешней Грузии – неизвестно. Автор «Жития Андрея» Епифаний утверждает, что Андрей во время второго своего миссионерского странствия посетил Иверию (Восточную Грузию). Однако Епифаний жил в IX веке и в своей работе широко использовал малодостоверные легендарные и апокрифические материалы. Грузинская церковь чтит предание о проповеди апостола Андрея, чему и мы готовы верить, но научно обосновать этот факт невозможно.

Самый неопределённый из названных географических терминов – Скифия. Разные античные и средневековые авторы от Геродота (V век до н. э.) до Константина Багрянородного (X век н. э.) размещали её по-разному, порой путаясь в собственных описаниях (а мы к тому же путаемся в отождествлениях древних названий с современными). По Геродоту её центр вроде бы между Истром (Дунаем) и Борисфеном (Днепром); по Плинию – между Борисфеном и Танаисом (Доном); Клавдий Птолемей даёт направление от Меотиды (Азовского моря) к реке Ра (Волге) и далее на восток чуть ли не до Китая; Страбон говорит о Большой, или Азиатской Скифии, Малую же Скифию помещает в Крыму и Добрудже… В широком смысле Скифией можно считать область расселения древних кочевников, то есть всю Евразийскую степь от Дуная до Амура и Хуанхэ. В узком смысле – земли между северным побережьем Чёрного моря и лесной зоной Восточно-Европейской равнины. В смысле узкоспециальном, в качестве римских провинций, это могут быть Крым, Добруджа и Восточная Болгария.

Разумеется, апостольская деятельность Андрея Первозванного не могла распространяться на Скифию в широком смысле и едва ли на всю Скифию в узком смысле. Вероятнее всего, Андрей проповедовал в приморских городах, в которых население было пёстрым и смешанным (греки, евреи, скифы, лазы, абазги, колхи, синды, меоты…), а в качестве общепонятного языка бытовал греческий. Однако вполне возможно, что он совершал странствия вверх по великим рекам вглубь скифских степей. Поэтому не лишена вероятия, хотя и недоказуема, версия Нестора Летописца о путешествии Андрея по Днепру и о благословении места, на котором позднее вырастет Киев.

«…Андр?ю учащю в Синопии, пришедшю ему в Корсунь … и приде въ устье Днепръское, и оттол? поиде по Дн?пру гор?. И по приключаю приде и ста подъ горами на берез?. И заутра, въставъ, рече к сущимъ с нимъ ученикомъ: “Видите горы сия? Яко на сихъ горахъ въсияеть благодать Божия: имать и городъ великъ быти и церкви мьногы имат Богъ въздвигнути”»[3 - Библиотека литературы Древней Руси / под ред. Д. С. Лихачёва и др. Т. 1. СПб., 1997. Здесь и далее цитаты по электронной версии на сайте ИРЛИ РАН. – URL: http://lib2.pushkinskijdom.ru/tabid-4869.].

(Разумеется, дальнейший рассказ о том, как Андрей прибыл в землю словен ильменских и удивился их парны?м баням – уже чистая легенда: словене пришли на берега Ильменя почти семью столетиями позже.)

На бескрайних просторах Скифии следы Первозванного апостола теряются. Все сведения о месте и обстоятельствах его кончины легендарны и апокрифичны, к тому же порой противоречат друг другу. Одни предания утверждают, что он принял мученическую кончину в Патрах (Греция), другие указывают на понтийскую Синопу, третьи вообще переносят финал его проповеди в Персидскую Армению или Месопотамию. Косой крест как орудие его мученичества – тоже элемент поздних преданий.

Впрочем, стоит сказать нечто в защиту преданий, под которыми мы здесь понимаем недокументированные и не поддающиеся научной верификации устойчивые и широко бытующие версии исторического прошлого. Они могут быть весьма достоверны – в тех случаях, когда не вытекают прямо из идеологических схем и не содержат откровенно фантастического материала. В XIX – начале XX века, в эпоху позитивизма и науковерия, сложилось высокомерное отношение к преданиям. Источником истины считался аутентичный документ или предмет материальной культуры: с их помощью научная критика беспощадно драконила сценарии прошлого, сложившиеся на основе традиций, бабушкиных памятей и прадедушкиных сказаний. Вера в объективный источник явилась стимулом развития археологии, ибо что может быть объективнее артефакта, обнаруженного в древнем культурном слое? Однако по мере накопления археологических материалов стала выявляться любопытная тенденция. Они, эти материалы, зачастую разрушали концепции, выстроенные с применением самого совершенного научно-критического анализа письменных источников, и очень редко входили в прямое противоречие с преданиями, основанными на древней устной традиции.

Весьма показательна как раз ситуация с Несторовой летописью, один из корней которой – устное предание. Научная критика склонна была не оставить камня на камне от повествования об образовании Древнерусского государства и о временах его первых князей. Трувора не было, Синеуса не было, Рюрик если и был, то не тот, да и вообще были ли варяги? Археологические же раскопки последних пятидесяти – шестидесяти лет ни в чём Нестора не опровергли, но в ряде случаев подтвердили его добросовестность. Например, в Старой Ладоге обнаружены остатки варяжского укреплённого поселения, датируемого точнёхонько временем перед призванием Рюрика из Ладоги в Новгород согласно «Повести временных лет». Конечно, на основании материалов раскопок нельзя отождествить с дружинниками Рюрика обитателей Ладоги, оставивших в культурном слое палочку со скандинавскими рунами и амулет «Молот Тора». Но на чашу весов положена увесистая гиря в пользу древней традиции. Несторовы новеллы оказались ближе к истине, чем построения историков-позитивистов.

Устное предание искажает или отбрасывает детали, но стремится сохранить истину в её смысловом целом.

Можно не сомневаться в итоговом акте древнецерковного предания: апостольская проповедь Андрея Первозванного была увенчана мученической кончиной. Где и при каких именно обстоятельствах? Об этом мы узнаем на Страшном суде.

Всё?

Вроде всё.

Нет, ещё вот что.

Примерно половину своей жизни Андрей провёл в рыбацких трудах вблизи Кинерета. Неизвестно, путешествовал ли он за все эти годы куда-нибудь, кроме как в Иерусалим, по иудейскому обычаю, на праздники. Иудея в то время – дальний угол Римской державы, а окрестности Кинерета – дальний угол Иудеи. Здешний рыбак с точки зрения образованного римлянина, ну, например, Плиния или Тацита – не столько человек, сколько курьёз дикой природы. Как камчадал или эскимос в представлении вельможи просвещённого двора императрицы Екатерины II.

У нас нет уверенности даже в том, что Андрей был грамотен ко времени своего избрания в апостолы. Зачем рыбаку грамота? В нём, в его душе, конечно, от юности свербело что-то – некая жажда истины. Свербение это, подобно солнечным лучикам, сфокусированным стеклянной линзой, подожгло вещество ума и воли. Сначала тлело, потом разгорелось. Наверно, стал ходить в синагогу, где можно было послушать, как читают Писание и как его толкуют почтенные люди – книжники и фарисеи. Но их знания были пресными и бесплодными, подобно высыхающему озеру. Услышав о живом пророке, Андрей пошёл в пустыню (близко: два дня пешего пути; через «море» на лодке – быстрее) и так попал в круг учеников Иоанновых. «Учеников» – громко сказано: просто к Иоанну приходили тысячи и уходили; те, кому позволяли обстоятельства (может быть, сотни), оставались.

Всё это – сугубо провинциальная история. Даже не областного, а районного масштаба. Представьте: Римская держава от Британии до Месопотамии и два дня пути от Капернаума до Заиорданской пустыни.

Андрей встречает Иисуса.

Проходит лет десять. Или пятнадцать. Или двадцать.

И вот апостол Андрей обошёл – где-то пешком, где-то на ослике, где-то в повозке, по рекам в лодке, морем на корабле – Финикию, Сирию, Месопотамию, Армению, Каппадокию, Вифинию, Понт, Лазику, Колхиду, Иверию, Абазгию, Боспор, Таврию, Скифию. И не просто обошёл, а собрал, рассказал, увлёк, убедил, объяснил, зажёг веру, истолковал писания, дал наставления. Составил общины, выбрал предстоятелей, уйдя, не забывал, возвращался, устранял несогласия, примирял враждующих, удалял негодных, уточнял смысл упований. Бывал в тюрьмах, бывал бит и мучим, терпел, обретал свободу – и снова шёл, собирал, учил, утверждал…

Круг его общения – десятки тысяч. Аристократы и бродяги, богачи и нищие, неграмотные простецы и светила учёности. И с нищим он нищ, с учёным учён, с простым прост, с благородным аристократ.

Трудяга-рыбак из Капернаума, про которого неизвестно даже, знал ли он на момент своего избрания грамоту.

Как могло случиться такое преображение?

Тут мы видим следующую картину.

На белом скалистом мысу

Скалистый мыс над тёмно-синим морем. Морская даль круглится как чаша; по ней перебегают сердитые барашки. На белом сухом мысу – площадка с кусочком колоннады, окружённая руинами древних стен и ямами раскопов. Всякий, кто бывал в Севастополе, узнает это место: Херсонес.

Колонны, отбрасывая тени, делают площадку полосатой. Между полос – белокаменное возвышение, на нём – кресло без спинки с икс-образно перекрещёнными ножками. На кресле – сидящая тёмная фигура без черт лица. Ещё три фигуры появляются в проёме руинированной стены: две, по сторонам, тёмные, одна, посередине, как бы слепленная из света. Лучи, исходящие от светлой фигуры, освещают и преображают пространство: колонны и стены дорисовываются до верха, развалины получают стройные пропорции. Сидящий на престоле обретает черты: теперь мы видим человека среднего роста и возраста, лысоватого, гладко выбритого, с безнадёжно искривлённым ртом и скучающим взором, одетого в синий шерстяной гиматий поверх хитона. Возможно, это Плиний, или Тацит, или кто-то рангом поменьше. В его руках связка деревянных навощённых табличек.

Двое вошедших по бокам превращаются в вооружённую стражу. Тот, кто посреди них, тоже являет нам свой облик: он темноволос с проседью, бородат, на обветренном, крупно вылепленном лице орлиный нос, глаза под густыми бровями светлые и лучистые. Одежда поношенная. Лет ему около пятидесяти.

Апостол Андрей Миниатюра XII век Византия

Сидящий на престоле. Ты Андрей, сын Иона, из… (глядит в табличку) Из Витф… Вис…

Андрей. Из Вифсаиды. Только отца моего звали не Ион, а Иона.

Сидящий. Иона? Странное имя. Ах да: ты ведь из этих… Ты иудей?