Тихие шаги любви

Видимо, я слишком замедлилась, проходя мимо раскрытой двери и рассматривая женщину – бабушкой её назвать язык не поворачивался. Было в ней что-то статное, благородное, в том, как она лежала, в повороте её головы. Женщина повернула голову ко мне и вперила в меня суровый взгляд.

Я смутилась и немедленно опустила глаза в пол, желая поскорее уйти. Мне было стыдно за свой чрезмерный интерес, хотя я частенько так попадалась. Смотреть на людей, пытаться понять, какие они и чем живут – я могла заворожённо наблюдать за кем-нибудь часами. Педагоги мне частенько делают замечания, говорят, что это крайне невоспитанно так таращится на людей. Я им верю, но поделать с собой ничего не могу.

В этот момент в палате раздалась музыкальная трель, какая-то нежная мелодия, исполненная, по-видимому, мобильным телефоном.

Взгляд женщины метнулся вглубь палаты, а потом раздосадованный, вернулся ко мне.

– Деточка, будь добра, подай телефон, – твёрдым голосом попросила женщина.

Я оглянулась, надеясь увидеть около себя ещё кого-нибудь, к кому она могла обращаться. Но рядом никого не оказалось.

– Пожалуйста, смелее, – глядя мне прямо в глаза, настаивала женщина.

Я осторожно прошла порог палаты и осмотрелась в поисках источник звука. Телефон лежал на тумбочке в метре от хозяйки. Конечно, с её ногой она не могла дотянуться. Я прошла и взяла в руки большой прямоугольный мобильник. Такие я видела в витринах магазинов, дорогие и красивые, как мечта. На дисплее светилось имя: «Гришка». Я протянула телефон владелице. Она взяла устройство, провела пальцем по экрану и поднесла к уху – все её движения были лёгкими и уверенными. Женщина улыбнулась мне и молча пригласила сесть на стул, что стоял рядом с одинокой кроватью.

– Гриша, со мной всё хорошо, – строго сказала она в трубку, при этом улыбаясь. Забота внука ей явно нравилась.

По-видимому, он собирался заехать в больницу, потому что, выслушав его, она сказала:

– Нет, сегодня для посещений уже поздно и я хочу спать. Но я с радостью увижу тебя завтра. Заезжай после занятий, будет что рассказать.

Собеседник что-то ей сказал, она внимательно слушала не перебивая.

– Твоя Вера от ложной скромности не умрёт, не переживай. Можешь смело везти её к родителям знакомиться, она точно не из трусливых… Меня вряд ли выпишут через неделю, да и я с ней уже знакома, так что… Я нормально к ней отношусь, с уважением, раз таков твой выбор… Внук, я люблю тебя, но Вера – та ещё вертихвостка!…

Она снова выслушала его ответ и отрицательно помотала головой, будто он мог её видеть.

– Не стоит, Гриша, не стоит. Встретимся завтра и спокойной ночи… Целую… Пока-пока, – строго и в то же время с нежностью в голосе попрощалась она с Гришей.

Нажала кнопку отбоя и положила телефон рядом с собой. Посмотрела на меня очень внимательно, переводя взгляд с лица на трубку, а потом на руки.

– Милая моя, что с тобой случилось? – изумилась женщина.

– Я упала с лестницы, – говоря это, я непроизвольно отвела глаза и поджала губы.

– Это ж как надо так упасть? – не поверила она.

Я промолчала, разглядывая серый пол. Она могла узнать правду у персонала, ведь врачи наверняка в курсе того, что я вовсе не упала. Тогда она посчитает меня вруньей. Этот факт почему-то очень огорчал, но признаться, что меня избили было ещё более горестно.

Женщина лежала в платной палате. Судя по разговору её внука с врачом, могла бы лежать и в платной больнице, если не стечение обстоятельств. У неё есть деньги: дорогой мобильник, дорогая одежда висит на плечиках на перекладине, заменяющей шкаф.

Она может себя защитить. Ее деньги защищают ее. Как же она сможет понять, почему я не защитилась? Разве я могу объяснить, что не звала на помощь потому, что и звать-то некого. Знала, что Лизка придёт, ведь она предупреждала, но не подсуетилась, потому что потом было бы только хуже?

– Не везёт тебе сказочно, раз умудрилась так упасть, – покачала она головой. – Ты здесь одна, без родителей?

Я молча кивнула. Я всегда без родителей, ведь у меня их нет. Но признаться было страшно. Её голос не был презрительным или злым, не был он и равнодушным. Наоборот, женщина выражала сочувствие. И я сидела, словно загипнотизированная, не веря, что ко мне могут так обращаться, боясь что если я признаюсь, то женщина разочаруется и прогонит меня.

– Ничего себе, какая ты смелая. Молодец! – её похвала звучала искренне, и я даже улыбнулась. – Мой Гришка такой же, всё сам да сам. Не опекайте его, он уже большой. А большим считать себя стал годов с пяти! Ох, и намучились родители с ним. Отец вечно занят, воспитывать некогда, мать неплохой человек, но уж слишком ветреная. Бывшая моделька, только о красоте и думает, где уж тут о сыне побеспокоиться. Вот и вырос безобразник и дебошир. Но сердце у него доброе. Правда, зазнаётся жутко – дескать, красавчик, от девчонок отбоя нет. – Она вдруг заговорщицки улыбнулась мне и слегка подалась в мою сторону. – Ты, я вижу, девушка красивая, хоть сейчас красоту и нужно ещё разглядеть. Но синяки сойдут, не вечны. Чуть подрастёшь и от молодых людей отбоя не будет! Главное, помни, всегда держать расстояние, близко к себе не подпускать. Поняла? – С мягкой улыбкой, отчего её суровые глаза вмиг подобрели, дала она мне совет.

Я снова кивнула, думая, что бабушка Гриши ошиблась. Не будет у меня никогда очереди из женихов, потому что ничего я из себя не представляю. Не такая уж я и красивая, много девушек значительно красивее, а ещё толковее и успешнее. Но вслух не возразила, не желая обидеть бабушку.

В дверь постучали и тут же в комнату вошла медсестра.

– Сироткина, а ты что здесь делаешь? – возмутилась она. – Не успела попасть на отделение, как уже по палатам шаришься? Ну-ка, марш отсюда! И смотри мне!

Я, как могла, поспешила встать и выйти. Что смотреть, я прекрасно знала: за детдомовцами всегда все проверяют дважды, боясь, что украдут что-нибудь. Такое действительно не редкость, хотя я не могу осуждать интернатовских: довольно часто на воровство толкает нужда. И всё же, мне воровать не пришлось даже в самые тяжёлые времена; для меня проще от голода умереть, чем что-то украсть, хотя порой я сожалела об этой своей особенности.

Выходя, я слышала, как медсестра спросила елейным голосом:

– Как вы себя чувствуете, Алла Леонидовна?

– Ну как-как, – махнула рукой Алла Леонидовна, м ногу тянет, а в остальном нормально.

– Тянет? Сейчас поправлю. – Засуетилась медсестра.

Я прикрыла дверь и прошла к своей кровати, одиноко стоящей в коридоре. Вполне возможно, что завтра или послезавтра у меня появится соседка или наоборот, освободится место в палате и меня переложат. И так и так лучше, чем лежать здесь одной, на виду.

Глава 2

Два дня я практически занималась ничегонеделаньем. Лежала в кровати и много спала. Головокружение напоминало о себе всё реже, а руки из тёмно-синих превратились в коричневые.

В палату меня так и не перевели. Причина банальна: больница переполнена. Но и ко мне никого не подселили. Кормили, правда, в первый же день ругались, что у меня с собой нет ни тарелки, ни ложки, ни чашки. Крик тётеньки, развозящей еду на тележке, был слышен, казалось, на всю больницу.

– Ну вот как ты так, без ничего своего! Ни тарелки, ни чашки! Позвони своим, кто у тебя там: родители, опекун, пусть принесут!

Мы стояли друг против друга; круглая низкая женщина без возраста с ожиданием, что я сейчас же исполню её наказ и побегу вызванивать родных; и я через тележку от неё, низкая худенькая и синюшная девчонка с надеждой в глазах, что может, она сжалиться и всё-таки покормит. От её крика было обидно, ведь мне звонить некому. Ну не воспитателю же, да и не знаю я, кто сегодня на дежурстве. А даже если бы знала, она не бросит группу и не полетит ко мне. Да и вообще, телефона у меня тоже нет.

Конечно, для тётеньки я была самой обычной девчонкой и мои жизненные трудности ей были неведомы. Мне же ужасно хотелось есть, а она зависла над кастрюлей с супом и, похоже, не собиралась меня кормить.

На её крик из-за поста выглянула медсестра, та самая, что давала инструкции, как пройти к процедурному кабинету.

– Свет, не ну представляешь, что делается! – с возмущением крикнула тётенька медсестре, – Думают, будто тут отель, и все им должны подать. Из пятой без тарелки, эта – вот…

Медсестра Света прервала её на полуслове.

– Зинаида Геннадьевна, она сирота, нет и не будет у неё посуды. Принесите ей, пожалуйста, необходимое.

Тётенька задохнулась от удивления и растерянно промямлила:

– Прости, Господи… – но довольно быстро пришла в себя и сурово глянув на меня, сказала своим сильным громким голосом, – Ну, жди тогда, обойду до конца коридор – принесу тебе. Это ж на кухню надо возвращаться!

И покатила тележку дальше по коридору, унося с собой ароматы, может и не самой вкусной, но всё-таки еды. Я покорно села на кровать ожидая. Из раскрытых палат доносился аппетитный звон ложек о тарелки, слышались довольные приглушённые разговоры. Я сидела и глотала слюну, ожидая тётеньку.

Тётенька вернулась минут через сорок, снова с тележкой, уже приготовленной для сбора посуды. К этому моменту в палатах стихли звон и разговоры, сытые пациенты укладывались спать. Я тоже легла, уже догадываясь, что тётенька про меня забыла.

В детдоме такое тоже бывало. Редко, но всё же случалось. Там мы собираемся в столовой, по комнатам еду не разносят. Как-то однажды защёлка сломалась, дверь закрылась и не открывалась. Моя соседка по комнате уже ушла на занятия, а я, собирая тетради, задержалась.

Я просидела взаперти до вечера. Сначала пыталась достучаться до соседей за стенкой, но все были на занятиях; не пришёл никто и на мой крик просто потому, что весь этаж стоял пустой. Не хватились меня на занятиях, а уж про завтрак и обед и думать нечего: едва ребята обнаружили никем не занятую тарелку, как поделили её меж собой и влёт сметелили. Получалось, что я как бы поела.