Стихотворения

Как это сделалось? От них мне нет отбою…
Знахаркою меня считают все они;
Проведали, что есть лекарство кой-какое, —
Идут… Я не звала, – господь оборони!
Я знаю, что лечить их и учить опасно
И что невесело морошку собирать…
Что много городов, где холодно ужасно…
Всё знаю, – да идут; нельзя же их прогнать?
Нельзя. Написано в одной хорошей книжке,
Которую люблю, что я им всем «сестра»,
Что эти мужики, и бабы, и парнишки —
Меньшая братия…
Рабочая пора;
Но в праздники они ко мне приходят в гости.
Вот бабушка пришла. В чем держится душа?
Лишь кожа от нее осталася да кости,
А с молоду была, должно быть, хороша!
Жар лихорадочный во всем иссохшем теле, —
Дрожит под кофтою залатанной своей;
Ввалилися глаза, плетется еле-еле…
Недолго так страдать еще придется ей…
Лицо, как сеткою, подернули морщины,
Терпения, труда печать на нем легла.
«Ну, здравствуй, бабушка, – что надо?»
– «Дай мне хины,
Дай хины мне такой, чтоб горькая была:
Я, бачь, тебе яиц в гостинец принесла».
– «Ведь фельдшер есть у вас?»
– «Эх ты, чудная, право…
До хвершала семь верст! Да лытки задрожат,
Как он загавкает, что пес… Да и слащава,
Бачь, хина у него – все люди говорят…
Гостинец-то возьми!»
– «Голубушка… Не надо…»
– «Бери, пошто не брать! Ведь дашь лекарство ты?»
– «Я, бабушка, помочь тебе и даром рада».
Должно быть, можно брать у этой нищеты?..
Привыкла голь платить, приучена веками
Не ждать сочувствия и даровых щедрот,
Боится подойти с пустыми к нам руками
И даром помощи не чает от «господ»!..
Зачем рассказывать, зачем писать всё это?
Про баб, про мужиков известно всё давно,
И надоело всем, и критику-поэту —
Мосье Буренину покажется смешно…

2

Подходит шустрая, красивая бабенка.
«Я, тетонька, до вас… Резачке вот помочь
Не знаете ли чем? Измаяла робенка —
Не спит, не пьет, не ест, кричит и день и ночь.
Уж я и парила, и маком-то поила…
Пора рабочая! Как сделать, чтобы спал?
Я, барыня, двоих вот этак схоронила…
Уж знаю – не жилец… Смотри, как исхудал…
А я бы, милая, вас так благодарила, —
Хошь сделали бы вы, чтоб бог скорей прибрал…
Робенку всё одно – недолго до погоста…
Рабочая пора – вот горе-то мое!»
Всё это сказано наивно так и просто,
И доброе лицо такое у нее…
А на меня глядит живой скелет ребенка:
Он улыбается, он тянется ко мне,
Он просит помощи иссохшею ручонкой…
Улыбка страшная мне грезилась во сне
В ту ночь… Мне слышалось:
«Зачем же, тетя, яду
Нам с мамкой не дала? Дай, тетя, будь добра…
Ты слышала?.. Мне спать – спать долго, долго надо…
Ты слышала – у нас рабочая пора…
Голодных лишних ртов и без меня здесь много,
А там, на небе, есть прекрасные сады,
Где ангелы поют и прославляют бога,
Где нет ни голода, ни горя, ни нужды…»

3

Еще один больной. Он что-то под тулупом
Несет. «Вот, матушка, и я до вас – с рукой».
Он распахнул тулуп, и вдруг запахло трупом…
«Пора рабочая, а вишь ты – грех какой!
Уж только вылечи, не постоим за цену,
Бог хлебца уродил… Рука нужна для нас!»
Как я ему скажу, что узнаю гангрену,
Что нужно доктора, – скорей, скорей, сейчас?!.
Сказала… Он махнул здоровою рукою,
Взглянул в мои глаза с отчаянной мольбой,
С усмешкой бледною, помикнув головою,
Спросил: «А дохтур где?»
И поплелся домой.
Не к доктору идет… До города далеко,
А он шатается от ветра, как хмельной.
Кругом немая степь раскинулась широко
И колос клонится головкой наливной,
Прощаясь с пахарем…
Унылый, но покорный,
Идет он: «В животе и смерти бог волен,
А вот пшеничку – жаль!»