Стихотворения

Мачехи, лютой судьбы… И гниющие
Вижу я раны твои безобразные;
Вижу, как тянешь ты цепи гнетущие,
Вижу лохмотья зловонные, грязные…
Слышу, как ты в кабаке заливаешься
С холоду-голоду песнью веселою…
Слышу, как с бабой забитой ругаешься;
Слышу, как плачут больные и голые
Дети твои, нищета горемычная,
К плети судьбы от рожденья привычная!..
Дома ль сижу я порою ненастною
В теплом углу, предо мной ты, угрюмое,
Встанешь и шепчешь мне правду ужасную,
Кровь леденя безотвязною думою.
Злобен твой шепот: «Эх, любо вам, сытые,
В теплых хоромах! А я-то, убогое,
Шляюсь, дырявым отрепьем прикрытое,
В тьме непроглядной, безвестной дорогою;
Маюсь под ветром, под бурею грозною;
Путь мой заносят метели суровые;
Мерзну в сугробах и ночью морозною
Гибну… Жарка ваша печь изразцовая, —
Что вам до горя чужого? Для бедного
Жаль вам порою и грошика медного!..»
Чем мне помочь тебе? Руки бессильные
Тяжкий твой крест не поднимут, убожество.
Бабьей слезою, горючей, обильною,
Не омывается ран твоих множество…
Золота нет у меня всемогущего,
Нет и громового голоса зычного.
С чем же пойду против рока гнетущего?
Как я за брата вступлюсь горемычного?
Мне ль разорвать твои цепи тяжелые,
Мне ль осветить темноту непроглядную,
Мне ли пропеть тебе песню веселую,
Вещую, вольную, песню отрадную?..
Что ж ты в глаза мне глядишь, неисходное,
Страшное, вечное горе чужое,
Над ухом воешь собакой голодною,
Мучишь, грызешь, не даешь мне покою?

    <1881>

Из «Lannee Terrible» Виктора Гюго

Преступницу ведут. Свирепо равнодушна,
Изранена, в крови, она идет послушно,
Как зверь лесной, на цепь привязанный за шею,
И ненависть висит, как облако, над нею.
Что сделала она? Ищите в мраке, в стонах,
В развалинах, в дыму строений подожженных…
Зачем и как дошла она до преступленья?
Никто – она сама – не даст вам объясненья.
Быть может, злой совет?.. Во всем виновен «милый»,
Красивый негодяй, которого любила…
Быть может, нищета и горе, в час голодный,
Вдруг мщения огонь зажгли в руке холодной?..
В лохмотьях… без жилья… без хлеба… это больно..
В ней мысли черные роилися невольно:
«Там, у других, есть всё»… С завистливым желаньем
В душе, истерзанной нуждою и страданьем,
Мысль страшная росла…
И вот перед толпою
Она идет теперь, поникнув головою.
Все рады. Поймана! Кругом без сожаленья
Насмешки сыплются, ругательства, каменья…
Она нема, глуха; она окоченела;
Смотреть на солнца свет ей словно надоело;
Не слышны ей толпы неистовые крики;
В ее глазах застыл какой-то ужас дикий.
В шелку и кружевах, увенчаны цветами,
Под ручку с сытыми, довольными мужьями,
Идут за нею вслед разряженные дамы
И весело твердят с улыбкой милой самой:
«Злодейка поймана! Отлично! Так и надо!» —
И, кажется, сейчас разбередить бы рады
Изящным зонтиком прелестные тираны
Несчастной женщины зияющие раны…
Преступницу мне жаль. А их – я презираю.
Они – борзых собак напоминают стаю,
Они противны мне, как яростные псицы,
Терзающие труп затравленной волчицы…

    <1881>

Обреченная

На улицу меня швырнули, как котенка,
В семь лет, – в тот год, как мать в подвале умерла.
Я шустрая была и ловкая девчонка,
Я скоро ремесло доходное нашла.
Уж я была стара в семь лет. Всё понимала.
Позор и нищета мне с первых жизни дней
Открыли тайны все вонючего подвала,
Всё, что богатые скрывают от детей:
Где деньги мать берет; как тянет яд косушки;
Где гривенник добыть ей под залог тряпья;
Что крепче, что больней – пинки иль колотушки?..
Что значит красть и лгать; что значит «дочь ничья»…
Ох, много знала я… Меня не удивляло,