Четыре угла

В Северной столице пачки сигарет Полине хватало на несколько месяцев. В Калининграде она всего неделю, а половина уже скурена. Это плохо. Плохо настолько, что внутренний маячок сигнализирует о критике ее положения.

Сигареты, как местная седация, успокаивали Макеевой нервы. И если их в пачке оказалось мало, значит, нервничать девушка стало больше. Это очевидно, как и то, что как только Татьяна Борисовна перестанет нуждаться в ее физической помощи, она сразу вернется в Петербург.

Трусливо затянувшись пару раз, закинула в рот мятную жвачку и решительно отправилась в «глазное» отделение.

***

– Эта пелена так и не сошла. Всё в дымке. Я практически ничего не вижу и уже жалею, что сделала операцию, – бурчала Татьяна Борисовна.

– Я в этом не сомневалась, – прошептала Полина так, что не услышал бы даже комар, сидящий на носу, но женщина услышала.

Девушка знала, как бы отлично и успешно ни была проведена операция, в любом случае будет плохо. Это настолько ожидаемо, что не удивительно.

– О чем ты, Полина? – хромая, она вцепилась в локоть дочери, словно ей провели операцию на ноге, а не по замене хрусталиков глаз.

– Ты говорила об этом лечащему врачу? – оставив без ответа вопрос, девушка поудобнее перехватила спортивную сумку с вещами матери.

Вопрос для проформы.

Потому что Полина и так была уверена, что женщина уже давно и надежно вынесла мозг всему отделению офтальмологии.

– Конечно! – возмутилась Татьяна Борисовна. – Но он сказал, что это нормальная реакция! Как она может быть нормальной, если до операции я хотя бы что-то видела, а сейчас глаза слезятся, и кроме расплывчатых силуэтов я ничего не вижу? – сокрушаясь. – Мне кажется, они меня обманули. Доверять никому нельзя, – хмыкнула Татьяна Борисовна и ловко переступила через валяющийся на асфальте фантик из-под конфеты, который не заметила даже Полина.

– В чем обманули? – девушка повернула голову и посмотрела вопросительно на мать, глаза которой были спрятаны под солнцезащитные очки.

– Думаю, они поставили мне старые хрусталики. Непригодные, – Полина закатила глаза, что не осталось не замеченным от ее матери. – Что? Чему ты удивляешься? Ведь никак не проверишь! А потом скажут, что никто гарантии не давал. Никому нельзя доверять. Никому. А мои новые хрусталики продадут за деньги, и положат себе их в карман, – философски заключила Татьяна Борисовна.

Полина слушала этот абсурд и находилась в полнейшем ахере.

В том, что никакой подмены хрусталиков не было – девушка не сомневалась. Удивляло другое – как можно было прожить всю жизнь в состоянии постоянного контроля всего, недоверия и выискивания во всем обмана? Хотя на этот вопрос у Полины всё же был ответ и весьма убедительный, но спустя время и переосмысления даже эта причина не стоила того, чтобы ненавидеть весь мир.

Полина задумалась.

С другой стороны, а чем отличалась она от собственной матери? Тем, что ненавидела не целый мир, а свой личный микромир? Тем, что видела его уже не таким цветным и радужным, но и не черным, как мать, а на несколько оттенков светлее? Скажем, темно-серым?

– Ох, уже это солнце. Палит нещадно, – Татьяна Борисовна обмахнулась рукой, выдернув Полину из размышлений. – Я не поняла, – женщина приспустила очки на нос, – там Роберт Гризманн, что ли? – всмотрелась вперед и остановилась.

– Гризманн, – подтвердила Полина тоном, давая понять, что он здесь не просто случайный прохожий.

– Ты мне не хочешь ничего сказать? – женщина повернулась к дочери и наградила взглядом «что произошло за время моего отсутствия?».

– А что бы ты хотела услышать? – Полина твердо выдержала этот взгляд.

– Правду, разумеется, – вспыхнула Татьяна Борисовна.

– Правда такова, что Роберт предложил помощь в качестве нашего водителя. Я согласилась, – пожала плечами Полина. – Или на такси было бы удобнее?

– Дело не в этом. Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. – Вы общаетесь?

– Мам, потом, – бросила на женщину предупреждающий взгляд. – Давай не будем заставлять человека ждать?

– Ох, Полина, – недовольно покачала головой Татьяна Борисовна. – Могла бы и предупредить мать, – поправила шифоновую кофточку. – Что у меня на голове? – провела рукой, взбивая шевелюру, выкрашенную в сочный каштан.

– Волосы, мам. Идем, – подхватила женщину под локоть и уверенно повела в сторону ожидающего Гризманна.

– Татьяна Борисовна, – Роберт растянул губы в дружелюбной приветливой улыбке, – добрый день! С каждым годом становитесь краше и молодеете! Выглядите бесподобно! – подхватил руку женщины и прикоснулся к запястью губами.

– Роберт, здравствуй, дорогой! – зарделась женщина, превращаясь во флиртующую аристократку. – Скажешь тоже, – смущенно отмахнулась. – Ну какая я могу быть после больницы? Не преувеличивай! Ох, милый, с глазами у меня проблемы, – принялась вывалить на парня всё, что можно и нельзя под отрешенный взгляд Полины. – Ну а ты, смотрю, возмужал, – прошлась оценивающе по фигуре молодого человека. – Такой важный стал, – глупо рассмеялась, отчего Полина закатила глаза.

Роберт довольно улыбнулся и забрал из рук девушки сумку.

Последний раз с Татьяной Борисовной они виделись около четырех лет назад, когда парень примчался узнавать адрес Полины в Питере. Женщина тогда по просьбе дочери ничего не сказала, но распрощались они на позитивной ноте: выпили чай, поболтали и пожелали друг другу добра. Злиться на Гризманна у Татьяны Борисовны не было причин. А вот то, что дочь возобновила с ним общение, женщину насторожило.

– Вы мне льстите, Татьяна Борисовна. Но благодарю от всего сердца. Как поживаете? – Роберт открыл багажник и положил туда сумку.

Распахнул дверь машины, приглашая женщин внутрь. Протянул Татьяне Борисовне руку, помогая усесться в салон, в то время как Полина, не дожидаясь своей очереди, ловко запрыгнула на переднее сидение самостоятельно.

Роберт увлеченно слушал (либо талантно делал вид) и поддакивал жалующейся на жизнь женщине. Полина, слушая их щебет вполуха, поймала себя на мысли, что ее мать и Роберт всегда очень легко находили общий язык. И тем для разговора у них было больше, чем у нее с родной матерью. Сейчас они выглядели как два встретившихся еврея на рынке.

– Полина, дочка, у нас же дома есть чем пообедать? – Полина задумалась, почувствовав, как от нее ждут ответа. Роберт слева замер, а мать елозила сзади.

Обернулась через плечо и посмотрела на Татьяну Борисовну, которая посылала ей такие фибры, от которых сквозняк гулял по ногам.

– Что-нибудь найдется, – туманно ответила Макеева и взглянула на Роберта. Он смотрел вперёд, уверенно управляя автомобилем.

Почувствовав на себе взгляд девушки, повернул голову. Улыбнулся.

– Роберт, дорогой, извольте с нами отобедать? – принялась расшаркиваться Татьяна Борисовна. Полину бесили ее напускные благородные речи. Она еле сдерживала губы, что из них не вырвалось то, что не понравится никому в этой машине.

Девушка резко посмотрела на Роберта. Он глядел на нее, зрительно спрашивая разрешения.

Ну а что тут скажешь? При стойком желании отказать, Полина не имела права так цинично поступить с парнем. Однако, Полина его не просила помогать, он вызвался сам, а, значит, о каком чувстве благодарности идет речь?

Девушка пожала плечами, давая понять, что предоставляет парню выбор: соглашаться или нет.

– Не откажусь, Татьяна Борисовна. Спасибо.

Полина отвернулась к окну. Чувство смятения навалилось неподъемным грузом. Плечи сдавило. Она не то, чтобы не хотела видеть Гризманна у себя дома, она вообще никого не хотела впускать в свою жизнь.

***

Перед Робертом суетилась Татьяна Борисовна. По большому счету она же ухаживала за ним как за дорогим и важным гостем, напрочь позабыв, что практически ничего не видит. Она даже сослепу сумела разглядеть марку часов на его запястье, выгравированную муравьиным шрифтом.

Полина в основном молчала.

Без аппетита гоняла по тарелке кружок огурца и смотрела сквозь Роберта и мамы. Этим двоим было неплохо совместно. Интересно.

Чего не скажешь о девушке, мечтающей поскорее свернуть трапезу и уйти из дома. Прогуляться.