Ее тысяча лиц

– Ада, давай сначала. Что ты помнишь про значение лица в психоанализе?

Адарель прерывисто вздохнула, а потом заговорила:

– Лицо является одним из ключевых понятий в психоанализе. Оно играет важную роль в теории Зигмунда Фрейда о структуре личности. Согласно его концепции, личность состоит из трех компонентов: «оно», «я» и «сверх-я». «Оно» представляет собой бессознательные инстинктивные влечения и желания человека. Это биологическая часть личности, которая стремится к удовлетворению первичных потребностей (в пище, сне, безопасности). «Я» – это сознательная часть личности, которая занимается регуляцией поведения человека в соответствии с требованиями общества. Эта структура отвечает за самоконтроль и принятие решений. «Сверх-я» – это моральная сторона личности, которая формируется под влиянием родителей, учителей, религии и других авторитетных фигур. Она содержит нормы и ценности, которые человек считает правильными или неправильными. Лицо играет важную роль в формировании всех этих структур. В частности, оно помогает нам отличать себя от других людей и понимать свои чувства и эмоции. Кроме того, лицо может служить средством коммуникации между людьми. Например, улыбка может выражать радость или удовольствие, а хмурый взгляд – гнев или разочарование.

Взгляд Карлина вспыхнул. Он посмотрел на ученицу.

– Значит, помимо обезличивания у нас есть еще кое-что.

Ада победоносно улыбнулась.

– Без лица человек не может общаться.

НАСТОЯЩЕЕ. АКСЕЛЬ

Судебная психиатрическая клиника доктора Аурелии Баррон

Доктор Баррон ушла вперед, чтобы приготовить пациентку к встрече, а Грин замер в коридоре, вращая в пальцах телефон, чтобы хоть как-то избавиться от нервозности. В голове было спокойно и тихо, мысли отступили, только неясная тревога жгла висок и глаза, заставляя детектива двигаться. Короткая вибрация аппарата слегка удивила, но Аксель не сразу поднес экран к лицу, будто все, о чем он умолял небеса или ад еще час назад, теперь не имело значения.

Лорел Эмери: «Зайди вечером в „Черную дыру“, не пожалеешь».

Грин позволил себе улыбнуться и выключил телефон. За минувшие месяцы между ним и журналисткой установился холодный мир, изредка прерываемый пламенными встречами. Он спрятал аппарат во внутренний карман пиджака, расправил плечи и поднял голову как раз в тот момент, когда дверь отворилась и показалось строгое лицо Аурелии.

– Проходите, детектив, – позвала она.

Времени на сомнения не осталось, и Аксель шагнул в неизвестность.

Палата, в которой он оказался, была на удивление просторной и светлой. Атмосферу не портили даже решетки на окнах. Красный огонек, отражающийся в матовом стекле, свидетельствовал о том, что охрана включена. Окно прикрывали шторы из светлого хлопка. Мебели здесь было немного, только самое необходимое. Все обито поролоном и мягкой тканью. Кровать, стол, инвалидное кресло. За ширмой – туалет с душевой. Внутренних дверей не было, после череды самоубийств пару десятков лет назад тревербергский минздрав ввел новый стандарт, запрещающий двери в подобных палатах.

Мирдол сидела в инвалидном кресле. Аксель посмотрел на нее в последнюю очередь. Он прошел в палату, услышал, как закрылась дверь. По широкой дуге обошел стол и опустился на стул. Хотел положить ногу на ногу, но передумал. Он сидел с идеально прямой спиной, как будто был не военным, а аристократом. Сжал зубы. И наконец поднял на нее глаза.

Сердце пронзила такая острая боль, что на мгновение он потерял способность дышать. Или на вечность. Ярко-зеленые глаза увлажнились. По идеально белой щеке скатилась слеза. Чувственные губы, которые он когда-то с такой отчаянной жаждой целовал, приоткрылись в несмелой улыбке.

Аксель чувствовал присутствие Аурелии, которая заняла свое место в углу палаты, и только благодаря этому не вылетел вон. Слишком прекрасна была рыжеволосая женщина. Слишком обманчиво-невинна. Слишком псевдочиста. В своем белом костюме, обезвоженная, тонкая и хрупкая, она казалась почти прозрачной. Только огненное облако постриженных до уровня плеч волос обрамляло бледное лицо – бледное, но прекрасное, не болезненное, а изысканное.

Девушка медленно подняла руку и прикоснулась тонкими пальчиками к губам.

– Ты пришел. Видите, доктор Баррон? Я же говорила, что он придет! Я же говорила, что…

Она осеклась, так и не сказав что-то важное. Грин инстинктивно слегка наклонил голову к плечу, будто так он лучше бы услышал то, что слышать вообще нельзя. Ее голос почти не изменился. Будто стал слегка глубже, чуть ниже. Из-за травмы шеи? Что у нее было? Перелом? После комы люди долго приходят в себя. Он ожидал, что увидит живой труп. Но вместо него перед ним сидела Энн. И сейчас, глядя ей в глаза, он распадался на части.

– Ты же знаешь, – с трудом начал Грин, – работа.

Она несмело кивнула.

– Все мы носим маски, – проговорила Энн, окончательно выбивая почву из-под ног. – Ты не знал моей тайны, моей страшной тайны о потерянных часах. Я плакала, не понимала, что происходит, обнаруживала себя в таких местах, где бывать не могла. Инвентаризация, помнишь? Ты оставил меня дома. Я занялась кофейней, а знаешь, где себя обнаружила?..

– Перестань…

– Я сидела на скамейке у моста, соединяющего Старую и Новую половины, – с неожиданной силой продолжила молодая женщина. – Сидела там, видимо, давно, потому что ноги затекли. Они говорят, – она зло мотнула головой в сторону Баррон, – что я убийца. Ты можешь в это поверить? Ты знаешь меня лучше кого бы то ни было!..

– Я совсем тебя не знаю, – с прохладцей отозвался он, прерывая поток ее мыслей. – В последний раз я видел тебя знаешь когда?

Она побелела.

– Я застал тебя с ребенком, которого ты вздернула на дереве, – безжалостно продолжил Аксель. – Не волнуйся, девочка жива. Я вытащил ее из петли и запустил сердце.

Он хотел сказать еще много. Про то, что Энн повесилась, убив их ребенка. Про ее сообщения, которые он так и не решился стереть. Про рухнувший мир, про те чувства, которые уничтожили его. Про год мрака и одиночества, когда он медленно убивал себя в ночных клубах, пристрастился к запрещенным веществам, алкоголю и потерял связь с самим собой и с реальностью. Про то, как разрывали его душу любовь и ненависть. И стыд. За то, что он ничего не увидел. Чувствовал же, что с ней что-то не так, но ничего не сделал, чтобы перепроверить. Он был опьянен.

Энн заплакала.

Аурелия не вмешивалась.

А Грин вдруг почувствовал, как эти слезы – ее слезы – медленно, но неотвратимо очищают его душу от пережитого кошмара. Ему вдруг стало легче дышать. Он расслабился, откинулся на спинку стула и, кажется, улыбнулся.

– Это была не я, – сквозь слезы прошептала девушка.

Монстр. Убийца. Душитель. Эдола.

Энн. Его рыжеволосое солнце.

Его проклятие, надежда. Морок.

– Мне рассказали, – ответил он. – Ты хотела меня видеть. Зачем?

Ее глаза расширились.

– Я люблю тебя! – воскликнула она отчаянно и зло. – Как ты можешь сомневаться?

Грин прикрыл глаза, замер. Кажется, он ничего не чувствовал. Буря внутри улеглась.

– Я не смогу быть с тобой. Нас разделяет судебная система, мораль и прошлое, о котором лучше не вспоминать.

– Я знаю, – неожиданно сказала она. – И ничего не прошу. Просто хочу, чтобы ты знал. Я теряла саму себя по капле всю жизнь. Знаешь, когда впервые надолго выпала из реальности? В больнице. Когда моя Ангела умерла. Тогда у меня пропало почти полгода. Я не знаю, что делала, но врачи говорили – психоз: бросалась на стены, плакала, грозила отомстить. Я не знаю, о чем она говорила с Александром, не знаю, на что настраивала. Мне сказали, он покончил с собой в попытке меня защитить. Это правда?

– Он покончил с собой, потому что его застали над трупом маленького ребенка, из которого он делал инсталляцию.

Она отвернулась.

– Это жестоко, – сообщила она. – Жестоко раз за разом напоминать мне о том, что…

– Жестоко? – не выдержал Грин, снова резко выпрямившись. – Ты хотя бы понимаешь значение этого слова? Жестоко – вешать детей. Жестоко – рисовать детской кровью. Жестоко – срезать лица с жертв и швырять их в лицо полиции, втягивая в игру. Все это делают особые люди, страшные люди, люди, которых вообще не должно существовать. Но вы – существуете. А я создан для того, чтобы вас вычислять и ловить.

– Я не убийца, – чуть слышно, но твердо возразила Энн.

– Даже если так, ты часть убийцы. Доктор Баррон говорит, что Эдола – это твоя вторая личность. И что она якобы умерла. Знаешь что? Я в это не верю. Умерла та женщина, которую я по глупости полюбил.

Не дожидаясь ответа, Грин встал, посмотрел на Аурелию яростным взором, ничего не сказал и вышел вон. Его колотило. Радовало только одно: не было боли, сожалений и сомнений. Его сердце билось ровно, хоть и быстро. Он злился. Страшно злился на то, что его заставили пройти через этот глупый фарс. Что доктор Баррон установила? Лишь то, что монстр – прекрасная актриса. Или то, что монстр перевоплотился в Энн. Или то, что он, Грин, не всегда держит лицо.