– Семь. Весь в отца пошёл. Да, он очень хороший и сладкий, как сахар, – бросила небрежную ласку мама и скрипнула стулом. – Давайте-ка перейдём к делу. А он пусть посмотрит. Уж очень хочет посмотреть. Вы не против?
– Маленький мне не мешает, – сказала женщина мягко и поправила волнистые жидкие волосы.
Я испугался перемен в поведении мамы и прекратил добродушно улыбаться. Верно, сейчас она полностью отдавалась работе, и меня для неё попросту не существовало. Как это бывало часто.
– Ну, так вы осмотрели комнату сына? Саша, в прошлый раз мне удалось увидеть в ней предмет, от которого исходит могильный холод. Вы нашли его?
– Да, да. Вот, поглядите. – Александра дрожащей ладонью вынула из сумки что-то, перемотанное тугим куском ткани, и положила его на стол. – Я сама не хочу открывать. Уж очень страшно! Откройте сами. Так страшно, что у меня колени трясутся!
– Что там? – спросил я одними губами.
Мама приспустила ткань, натянула перчатки и без омерзения повертела миниатюрный нож с кольцом на рукояти. Он был забрызган алыми каплями, как лепестками.
Я был удивлён не меньше Александры, широко раскрывшей рот в ужасе, когда мама спросила спокойным, ровным тоном:
– Вы не думали, что у него были серьёзные враги? Знаете, не каждый взрослый носит нож в целях самозащиты, пусть даже и крохотный, как этот. Сейчас я посмотрю по картам вашего сына. Возможно, теперь мне удастся увидеть полную картину происходящего. А вы пока думайте о сыне. Представьте его радостную и очаровательную улыбку, вспомните, как он в последний раз злился на вас из-за того, вы были чересчур заботливы и добры по отношению к нему. Подумайте, сколько приятных и отвратительных слов он не успел высказать вам. Дети бывают дерзкими, но даже дерзкие и наглые любят.
– Как обо всём сейчас вспоминать! – воскликнула Александра и закрыла лицо.
Она судорожно всхлипывала в клетчатый платочек и поминутно вытирала горькие слёзы. После закутала нож сухим хлопком и отправила его туда, где он лежал ранее.
Я прислонился к шкафу с пушистыми резными белками, собирающими кедровые орехи. Вдруг хрустнула ножка табурета. Я на мгновение затаил дыхание. Мама обернулась и грозно сверкнула глазами. Александра убрала платочек глубоко в нагрудный карманчик и, растерев на ресницах фиолетовую тушь, растворилась в полном безмолвии.
Мама, наконец, обрела непоколебимое спокойствие, перетасовала колоду и выдернула оттуда три карты. У меня тревожно и сладко, почти болезненно забилось сердце, когда она прошелестела невыразительно:
– Вот как. Пятёрка мячей.
Не было видать лица, выражавшего благоговейной сосредоточенности, но я всем своим неокрепшим существом чувствовал, как маме тяжело приходилось принимать Александру. Женщина изнывала в тихом ожидании и глядела бессмысленно на выложенные карты.
Укрыл нервозности тяжёлый зной.
– Что там? – спросила Александра слабо.
В груди появилось противоречивое смутное чувство. От него сделалось нестерпимо душно и неприятно. Я плотнее прижался к шкафу и, не проронив ни звука, стиснул зубы. Хоть у меня и разболелась голова, я старался держаться уверенно и естественно, чтобы не испортить встречу.
– Вы знаете, кто желает зла вашему сыну. Он приходит в дом каждую неделю и приносит сладости и деньги. Карты показывают человека сильного, инициативного, щедрого, но безжалостного и эгоистичного в личных целях. Ему ничего не стоит пойти на обман. На него мне указывает перевёрнутый Король жезлов. Смотрите, какой у него пронзительный, горячий взгляд! У вас есть знакомый с подобным взглядом?
– Ах, – воскликнула всполошено Александра и поднялась. – Есть. Вот же негодяй! Что он сделал с Максимом?
– Сядьте, пожалуйста. Я не договорила, – попросила мама настойчиво, но мягко. – Беда угрожает и вам.
– Что за беда?
– Об этом нам поведают карты.
Александра слегка качнулась и бессильно опустилась на бархат.
Я же поразился несуразности мысли, которой решила придерживаться мама, и чуть не подскочил с табурета.
Над картами замелькали тревожные картинки. Воздух сгустился, и через стол перемахнул молодой человек. В следующую секунду он яростно набросился со знакомым ножом на плотную девушку с кудряшками. Страх и отчаяние её были настолько сильными, что передавались мне через видение невидимым мощным импульсом.
Я хорошенько запомнил драный брезентовый капюшон, бесследно пропадающий в голубоватом тумане, ботинок с шипами, проходящий сквозь снятый носок, и бульканье, как из котла с ведьмовским варевом.
Увиденная сцена привела меня в смятение.
Картинки исчезли, когда я помотал прядями волос. Голова разболелась ужаснее.
– Мне непонятно, чего именно она коснётся. Беда случится, если вы не поговорите с тем, кто к вам приходит. Ясно вижу, как он общался с Максимом три или четыре дня назад и просил его не появляться дома. Возможно, они давно не могут разрешить конфликт, а делиться гнетущими чувствами (вот, вот Пятёрка кубков!) не хотят, чтобы вы понапрасну не беспокоились. Но вам следует осторожно идти на контакт с человеком, он ненадёжный. Обман есть, и только в ваших силах его раскрыть.
– Стоило сразу поинтересоваться их делами, – пробормотала Александра и вынула платочек. – Ещё что-нибудь?
– Карты советуют поговорить с мужчиной и расспросить его о сыне. Это необходимо сделать в ближайшую неделю, иначе ситуация выйдет из-под контроля, и вам не удастся изменить ровным счётом ничего. Но положение не плохое, как кажется на первый взгляд. Сын вернётся к вам, и вы перестанете мучиться от тоски по нему.
– Нет, нет! Я поговорю.
Александра вытянулась из-за стола и, вдохнув ароматного ладана полной грудью, спросила смущённо:
– Вы возьмёте всю сумму сейчас же? Так неловко… Вы помогаете уже как во второй раз и ничего не требуете особенного взамен. Должно быть, вы добрый человек.
Мама залилась насмешливым хохотом. Как только Александра засияла в грустной улыбке и раскрыла широко сумку, чтобы вытащить деньги, наружу градом посыпался всевозможный хлам. Александра склонилась, чтобы подобрать пачку бумажных салфеток, расчёску и кремовую губную помаду, закатившуюся под стол для гаданий, но её тотчас же остановила мама. Она сползла на колени, передала клиентке старые вещички и, поднявшись, аккуратно и легко отряхнула юбку от несуществующей пыли.
– Так, по моему нескромному мнению, – перешла мама к преувеличению качества, – обязан поступать тот, кто работает с людьми. Мне важнее, чтобы вы не проливали зря слёзы. Ну, что за дело? Вы должны смеяться, радоваться! В чём смысл острой боли? Боль – это ничего, по сравнению с радостью и покоем. Карты дадут вам столько радости и покоя, сколько пожелаете! Слушайте их советы и верьте.
– Верю, Катенька, верю! Вот хоть ночью разбудите меня, а я скажу, что надеюсь на лучшее.
Александра передала маме две тысячи рублей.
– Это много, – возразила она. – Я не возьму столько. Это неверно.
– Берите, берите! Всё верно, всё правильно.
– Я не приму их. Мы договаривались на полторы тысячи.
– Пожалуйста!
– Ладно. Я вас провожу, – сказала мама и, размяв онемевшие ноги, взяла осторожно клиентку под локоть.
Когда она вернулась, чтобы потушить свечи и убрать карты, я обратился к ней, ощущая, как нарастает беспокойство:
– Я видел Максима.
– Кого?
– Сына этой женщины. Он ударил девушку ножом и сбежал. Сбежал, оставив человека умирать!
– Тебе плохо? – Она убрала руки и, наклонившись, тронула мягко сухими губами мой прохладный лоб.
Слабый поцелуй подействовал на меня самым положительным образом. Я прикрыл глаза от удовольствия и заёрзал на стуле.