Королевство Теней

Она быстро заквакала изрубленными фразами:

– Уехал на встречу. Он жутко был занят над новым проектом. Ночью не спал от волнения. И я вместе с ним. Отец твой умеет трудиться. Он большой умница. Таких умниц, как он, ещё надо поискать.

– Я знаю обо всех стараниях папы. Когда он вернётся?

– Скоро, скоро, – пробормотала мама. – Скорее всего, к вечеру. Если же всё пройдёт удачно, он отпразднует победу с приятелями, а ночью уже будет дома. А так, возможно, он купит нам с тобой чего-нибудь сладкого, когда будет проезжать мимо круглосуточного. Хочешь, я позвоню ему сейчас же?

– Нет, не хочу. Мы только отвлечём его. А я сильно хочу, чтобы у него всё получилось.

– Я тоже. Обойдёмся тогда мы с конфетами.

Перед тем как зайти в дом, мама накрошила белого хлеба на влажный люк. Тотчас слетелась крупная стая голубей. Прибежали две тощие собаки с бирками на ушах и чуток пожевали оставшийся мякиш.

Мы поднялись в квартиру и, переодевшись, уселись за кухонным столом, застеленным узкой крапчатой скатертью.

Поговорили об учёбе и о Серёже.

Мама подогрела клубничного молока, прихватила из шкафа раскрытую коробку и тут же, не доходя до стула, сгрызла половину песочного печенья с белой глазурью из сахарной пудры. Я был удивлён, когда, наевшись, она расспросила меня о растрёпанных кисточках, подаренных папой на девятый день рождения. Она вынесла кисточки из ящика и положила их рядом со стеклянной вазой с мармеладом и орехами в шоколаде.

– Зачем они мне сейчас? – спросил я и прихлебнул клубничного молока. – Не хочу рисовать.

– Да? Отнесу, чтобы не мешались, – сказала мама растерянно и ушла в комнату.

Вернулась она в скверном настроении, вся в слезах, затуманивших глаза.

Я не понимал, что с ней творилось, но был твёрдо уверен в том, что это как-то касалось папы.

– Ты займёшься делом?

– Да, займусь. Но сначала посижу в кухне. Погляжу на тебя, на солнце. Там, в комнате, нет ничего подобного. После уйду, подышу свежим прохладным воздухом. И отправлюсь в дорогу.

– Но что это значит? – спросил я, допив клубничное молоко.

Я вымыл кружку в раковине, поставил на сушилку. Потом сел совершенно близко к маме, положил голову на её обнажённое подрагивающее плечо, холодное и твёрдое, как сталь.

– Ты меня услышала?

– Конечно. Как тебя не услышать?

– Ну так что? Ты уедешь на дело, как и папа? – подытожил я угрюмо фразу.

– Уеду, но обещаю, что вернусь раньше, чем он. Ты пока иди делать уроки.

Мама помяла мои волосы и порывисто бросилась в спальню за тряпичной сумкой.

Я стоял под дверью, обхватывая дымчатого кота, и слышал, как мама тяжело дышала, наверняка обливалась потом от томительного беспокойства и, стараясь громко не шуметь, ходила по полу в шерстяных носках.

Чудился бессвязный, напряжённый шёпот. Казалось, сами стены объясняли мне что-то с помощью гневных, неразборчивых слов. И что же они говорили? Верно, стены не умели говорить. Это шептала проклятия мама.

Она вышла через минуту.

Я прибежал в коридор и подал ей нехотя коричневые сапоги с мехом наружу. Она надела их на хорошенькие ножки, скрыла рассыпанные волосы под пушистой полосатой шапочкой.

– Ну так что с тобой?

– Ничего. Да неужели ты так сильно волнуешься за меня? Боль и расстройства выдуманы каким-то злым существом, не иначе. Вот он взял и сделал так, чтобы я плакала.

– Так не бывает.

– Почему не бывает? Почему ты так решил? – спросила она в недоумении.

Как бы она не любила обманывать клиентов, вера в неземных бессмертных обитателей была сильнее. Я знал, что она очаровывалась красотой ангелов и демонов, и много ворчала, когда рассказывала о духах, портящих сеансы гаданий.

Она выкупала совсем старые и новые колоды карт. В спальне включала плеер и рассматривала редкую коллекцию откровенных книг с толкованиями предсказаний. Когда часть из них по неудачному стечению обстоятельства оказалась утерянной, мама прикупила недостающие тома, и больше никому их не показывала. Я отчасти винил себя в безалаберности и оттого близко не приближался ко всему тому, что она хранила с восхищением.

Папа часто подшучивал над мамой за крайне фанатичное отношение к магии. Он не поражался чудесам, ярко описанным в книгах, и критически воспринимал выстраданные и радостные истории людей, которым якобы виделись лики святых Архангелов, спускающихся на землю в трепещущих одеяниях, вышитых из плотной ткани, точно сочившейся солнечным светом. Я хохотал вместе с ним, чтобы угодить ему. Но сам в глубине души верил в запутанные рассказы очевидцев мистических явлений и всё больше осуждал людей, подобных папе, у которых была такая же точка зрения насчёт потустороннего, притягательного мира.

– Существа ни при чём. Ты сама плачешь, потому что боишься или грустишь. Чувства и мысли полностью принадлежат тебе, мам, они только твои! Ну так скажи, в чём дело? Может быть, ты думаешь, что я буду смеяться над тобой? Нет, ни за что! Зачем так?

– Тебе просто хочется узнать, что случилось.

Мама робела от моего решительного вида.

– Но я в любом случае должна идти. Вот ты остановил, теперь не успею надышаться воздухом! – упрекнула она меня шутливо. – Я ухожу. Ухожу, но ты знай… Знай, что всё не так. Всё получилось не так!.. А папа, боже, наш папа… как же грустно, как больно, что нужно молчать… Давай, потом?

Договорив, она выскользнула из коридора и закрыла дверь на ключ.

Когда я закончил все уроки, наступил вечер, и комнату окутала душная мгла. Я раскрыл окно, в котором горела маленькая луна. После взобрался на матрац, лёг на подушку и укутался толстым одеялом в надежде увидеть сладкий, безмятежный сон. Он долго не тревожил меня красками, а потому я спрыгнул на ковёр с разбросанными динозаврами, включил лампу и принялся за чтение книги, взятой из библиотеки.

Темнота стала отступать. Я прочёл, как показалось, не меньше пятидесяти страниц. Когда же мне надоело следить за строчками, и я нарисовал раскидистый дуб посреди ржаного поля, то обнаружил, что мгла вовсе исчезла. Я на радостях позвонил маме. Она была на деле и поэтому не могла разделить искренней радости, от которой меня прямо-таки распирало изнутри.

Перед тем как мама вернулась домой, я оставил везде включённым свет, так как расслышал чей-то голос, доносящий из спальни родителей. Стены дурили? В этот раз я не представлял, кто же это мог быть.

Мама вошла неторопливой, бесшумной походкой и оставила сумку на тумбе. Она была ни жива ни мертва.

Я заметил, что ей не повезло на деле, и сразу же постарался утешить. Утешения выходили неуклюжими и глупыми, как мой безумно-счастливый вид, который не удавалось скрыть даже за бескорыстной маской участия.

– Ну подойди же ко мне. Обними меня! – просил я тупо, как ребёнок.

Видя, что ей не легчает, я сам подошёл и обхватил её крепко со всех сторон.

– Почему свет горит? Что ты делал? – спросила мама.

– Ничего особенного, ничегошеньки! Ты не обращай внимания.

– А, ты играл! Играл в дурацкие игры, – произнесла она догадливо. – Ладно.

Вдруг она упала с яростным нечеловеческим воплем и беспомощно забила кулаками по полу. Вытаращив дико глаза, мама болезненно кривила широкий рот и вся тряслась, плакала. Ею полностью овладел сильнейший припадок. Я испугался, попятился назад, но тут же пришёл в себя.