Королевство Теней

(Посмотри, Серёжа, Кирилл не стоит твоего внимания! Почему ты выбираешь его, а не меня?)

Пока нас разнимали, в класс прибежала Ирина Андреевна.

– Кто это всё устроил? Вернее, кто начал?

Слегка потрёпанный, я покосился на Серёжу, ещё крепко рассерженный его тупым равнодушием. Я с нетерпением ждал, что он поднимется и горячо, и смело вступится за меня. Увы, он ответил холодно, не поднимая головы:

– Паша. Паша начал.

– Почему ты обманываешь? Всё было по-другому, выслушайте, Ирина Андреевна!

– Ну что ещё? – спросила она спокойно.

– Я бы ни за что и мухи не обидел. Вы знаете, что я хороший. Я очень хороший. И очень сильный.

– Да ты настоящий силач, – произнесла Ирина Андреевна без какого-либо намёка на шутку. – Вон, какой у Кирилла синяк.

– И у меня такой есть. Поймите, я не хотел драться. Но он сказал кое-что очень обидное, потом разозлился и наскочил, как ненормальный. Будто я действительно причинил ему боль, а не он мне! Жаль только раскраску. Теперь ей даже клей не поможет? – обратился я к Теням, бешено плясавшим в беспорядочном хороводе по классу.

Ирина Андреевна хорошенько отчитала нас и приказала разойтись по углам.

– Но можно я её выброшу?

– Да, приберись. Дудкин, быстро в угол!

Я собрал обрывочки раскраски с космическими кораблями и кинул их нехотя в урну. Стыдливо тащась к углу, я успел беззвучно шепнуть Серёже на ухо:

– Паразит! Мерзкий паразит! Уйди, уйди отсюда, чтобы я не видел тебя больше!

Предательство серьёзно повлияло на меня. Я не оставался на продлёнке и всячески сторонился одноклассников.

В шестом классе к Серёже примкнули новые лучшие друзья. Они были грубыми, невоспитанными настолько, что мне каждый раз становилось стыдно, точно это я вставлял мат через каждое слово, включал бессмысленный рэп вперемешку с попсой на весь класс и курил за будкой.

Помню, как их компания подложила мне нечто совершенно неожиданное и мерзкое в кроссовки. Тогда я спустился по лестнице в носках и подошёл к одному из низкорослых кустов, что рос по левую сторону от асфальтовой дорожки, не знал человеческой заботы, а потому всегда был хилым и сереньким. Вытряхнул из кроссовок в траву, отмеченную яркими цветами, белых личинок. Жирные опарыши тупо сталкивались друг с другом и упорно лезли на высокие, оставшиеся после летней отработки, стебли, казалось, желая вновь попасть в тёмное и сухое местечко, которое им устроили гигантские человеки. Я сунул руку под ортопедическую стельку и, почувствовав пальцами оставшиеся крохотные тельца, вынул их на свет. Внутри меня клокотала звериная злоба. Передавив опарышей, я надел почти не замаранные кроссовки и убежал на карусель, чтобы выпустить пар.

Я не принимал участие в жизни школы в отличие от Серёжи. Он участвовал в конкурсах, в которых демонстрация сообразительности, ловкости и красноречия приравнивалась к успеху. (Состязания обычно были связаны с подвижными спортивными играми.) Серёжа не останавливался после первых побед. Он продолжал всюду успевать, получать грамоты, а я украдкой посматривал на него и временами жалел бывшего друга, так как не мог не заметить его нечеловеческой усталости и глубокой неуверенности в собственных силах. Серёжа упрямился, когда ему делали редкие замечания по поводу плохого поведения. Учителя относились к нему благосклонно. Я заметил, как настойчиво из него лепили отличника. Когда Серёжа иногда расслаблялся, ходил сонным и ужасно отвечал на уроке, учителя неустанно хвалили его за усердные старания и сами пускались в объяснения темы. Они обходились несправедливо, почти обидно с другими учениками, знания которых ничем не отличались от знаний Серёжи. Меня редко, но искренне хвалили, также щедро упрекали в полной безынициативности и просили быть менее безучастным. Потом отстали, верно, поняли, что я никогда бы не пошёл добровольно на подобные изменения.

Мама целиком погрузилась в гадания и редко выходила из чёрной комнатушки. Мне приходилось отворять двери странным мордам, поить их чаем с молоком, угощать трубочками со сгущёнкой и конфетами «Гранд тоффи». Некоторые клиенты, впрочем, не ели сладостей. Догадавшись, что у меня не было папы, они тотчас театрально ахали, брались за сердце, лопотали: «Бедный ребёночек, что за беда, какое несчастье» – и предлагали материальную помощь, от которой, естественно, я отказывался.

С мамой мы проводили ежемесячную генеральную уборку.

Рисуночек с огненным фениксом я убрал из кабинета и перенёс в свою комнату, где и повесил над кроватью.

Мы испытывали крайнюю нужду в деньгах, потому мама распродала папины книги по черчению, точным наукам и философии в твёрдых обложках.

Не зная, куда бежать от Теней, упорно преследующих меня на каждом шагу, я решился пойти им навстречу.

– Мы видим тебя насквозь, забавный мальчишка. Мы не знаем, отчего вы называете неизвестное место на планете краем света, но если ты попробуешь туда сбежать, мы и там тебя достанем. Нам скучно. Спроси уж лучше что-нибудь, не то мы рассердимся.

– Что вы за существа? И почему вы пришли именно ко мне?

– Любой человек имеет Теней, не думай, что ты особенный подросток. Это в историях все поголовно избранные и могущие спасти не только себя, но и человечество. Мы отдыхаем до тех пор, пока нас не вызывает Мать – главная женщина Королевства, – и затем отправляемся к человеку. Всё предопределено, наше пробуждение также не случайно. Ты ведь стал бояться, сомневаться, горевать. Ну, погляди на нас, посмотри на наши бездонные рты, из которых бурным водопадом льётся чернота, вдохни запах! Чудесен наш горький запах, как вкус тех таблеток, которые ты пропиваешь во время болезни. (Но она лечит, а не калечит, наверное.) Мы не чувствуем ничего особенного и не знаем простых человеческих радостей. Где наш мозг, которым мы могли думать? Все мысли, которые есть в нас, исходят от Матери, она знает, что нам необходимо, и мы молчим. Людям же слов подавай! Любят заниматься болтологией. Мы растём с человеком, ждём, когда внутри него что-то сломается окончательно. Ты не представляешь, как Мать хочет расправиться с тобой.

– Я умру? Но я не хочу умирать! Хоть я и тоскую по папе… Вечно смотрю на феникса и думаю о нём. Феникс смотрит на меня, будто живой, иногда взмахивает крыльями, и я говорю с ним, представляя, что разговариваю с папой. Расскажите что-нибудь о Королевстве Теней и о Матери.

– Ты любопытный, мальчишка, нам нравится, что ты любопытный. Может быть, из тебя бы вышло что-нибудь толковое. Как думаешь, какая Мать? Ну, есть приблизительное представление?

– Мне кажется, что она страшная женщина и серьёзная, – сказал я, уткнувшись носом в дневник. – Я бы не хотел встретиться с ней. Моя мама и то будет попроще, а у неё, знаете, мозги набекрень.

– Ну ты и загнул! Она всего лишь с прибабахом. Раз уж мы говорим о Матери, то будем откровенными. Мы слышали от редких везунчиков с других Королевств подробности жизни великих Матерей, а в некоторых случаев Отцов. Ты не докапывайся, что о нашей ни черта не знаем. Дело в том, что везде они практически одинаковые, только означают разные чувства, сильные переживания и так далее. Есть Королевства, которыми правят Тени, но это весьма тяжёлый случай. Как бы выразиться легче, чтобы ты понял…

Тени метались по потолку, проходя часто сквозь затейливую белоснежную люстру.

– Выразитесь, как вам удобно. Я не глупый.

– В тебе нет ни капли глупости, но говорить о Матери без веской причины просто невозможно. Мы тебе не друзья.

Тени оскалились в озорной ухмылке и как будто бы расстроились, когда я переключил внимание на учебники.

– Задохнёмся рядом с тобой в скуке смертной. Ложись же и слушай.

Я развалился на кровати поверх одеяла, прикрыв глаза.

– Что ж, вернее будет, если и мы попарим. Вот так… Мать вековое безграничное чувство, по-другому зовущееся Скорбь. Как правительнице, ей полагается трон из тёмно-бурого мориона, где она может перебирать камни и рыдать безутешными кровавыми слезами. Мы относимся к ней с уважением и любовью, и она уверенно руководит нами.

Мы – Уныние. Мы – Печаль. Мы – Ненависть. Мы – Страх. В том смысле, что мы эмоции. Мы бываем маленькими, но ужасно вредными, как насекомые, которых ты прихлопываешь, когда они тебя особенно достают. И мы растём с тобой, достигаем невероятных размеров! Мы укрепляемся в тебе, взамен ты отдаёшь душу, а мы разрываем её медленно на части и после передаём Матери. Такая вот схема.

Я перешёл на пол и произнёс неравнодушно:

– Чего повторяетесь?

– Для нагнетания, вероятно. Тебе совсем не интересно узнать о себе?

– Конечно, интересно. Но Скорбь не способна убивать. Да, я плачу и тоскую, но не более того. Кстати, почему я больше не дружу с Серёжей? Он сделался плохим, очень плохим! Вечно гуляет с никудышными друзьями, вертится, встревает, словно он пуп земли! Вы связаны с ним?

– Нет же, мальчишка, у него могли быть собственные Тени, если бы он не старался обогнать время. Мать безразлична, когда говорит о нём. Он, по всей вероятности, не привлекает её вовсе. Мы видим, что Сергей невероятно подвижный и пытливый мальчик, но его выводы рассуждений всегда остаются поверхностными, убедительными для его окружения и прочих. Ты боишься выступать с докладами, читать стихи, но почему?

– Мы же не друзья, – произнёс я с неуверенной улыбкой. – Кто мы тогда?

– Мы – часть тебя, забавный мальчишка, а это до жути преважно. Отвечая нам, ты остаёшься честным перед самим собой.

Я с неестественной радостью рассмеялся им в ответ. Тени завертелись кругом в чёрном вихре.

Свободное время я посвящал чтению, а в седьмом классе, когда к нам перешла новая ученица, Алина Чернова, высокая худощавая девочка с застенчивым румянцем, пристрастился к рисованию.

Алина тяготела к холмистым фантастическим пейзажам и писала натюрморты.

Я наблюдал за ней, а она редко, но любопытно посматривала на меня, складывала аккуратные руки, и вместе мы взволнованно переглядывались с загадочным блеском в глазах, заметно робея друг перед другом.