Человек внутри

– Не надо за меня всё делать, будто я пустое место.

– Может, я стою на коленях не только за вас, но и за людей и помощников, что жили, живут, и когда-нибудь будут жить на свете? Я бы не стоял, если был никем! Кстати, мы долго ехали. Дарье Сергеевне, вон, тяжело управляться с машиной, но она согласилась ради нас, – давил Кеша на жалость. – А уже ночь, спать давно пора, но мы здесь. Кто знает, устроюсь ли я в редакцию или нет, неважно… Но оставить в беде тех, кого люблю, я не могу, духа не хватит и смелости.

Диана всплеснула руками и, кинувшись вытирать платком лицо от слёз, произнесла обречённо:

– Статью будете писать одни. Как будет готова, приезжайте.

Кеша сразу же подскочил и шепнул, что со всеми помощницами легко договориться, если проявить терпение.

– Отправь мне по повесть по почте, как выдастся свободная минутка. Я очень хочу почитать её, – добавила Диана задумчиво.

И следующие три дня мы провели в Кешиной комнате, в которую я когда-то поселил его. Работа за компьютером отнимала все силы и желание спать.

Изредка Кеше звонил Василий Пустыркин и расспрашивал, как продвигается работа, тем самым сильнее нервируя его. Сонечка отбирала телефон и делилась секретами, которые разбалтывали школьные подруги. Она догадывалась, что Кеша приготовил сюрприз, и пробовала угадать, что её ждёт, пока он лежал на диване и ждал, когда подействуют глазные капли.

Я дополнял статью и как очевидец описывал событие в ярких красках, но настолько грубо и неосторожно, что Кеше приходилось начисто переписывать самые неудачные предложения. Зато, к удивлению, мне понравилось доставлять недостающие запятые и вообще исправлять ошибки.

Законченную статью я прочитал Дарье Сергеевне, которая от беспокойства впала в состояние апатии и не писала картины. Позавчера к ней приходил клиент и выпрашивал продать «Медуз в небе», но она отказалась отдавать любимицу за большие деньги. Сейчас же она жалела об этом и накинула на картину облезлую простыню, чтобы не видеть её и не расстраиваться об упущенной возможности.

– Это всё? – спросила она, от скуки жаря оладья. – Вы ничего не забыли?

– Нет, остальное будет лишним. По крайней мере, так сказал Кеша. Я верю, что он знает, как лучше, иначе бы он и пальцем не пошевелил и к письму не притронулся.

Единственное, мы не упомянули о пропаже тела помощницы сто тысяч.

В «Литературном уголке» Диана представила меня маленькой команде и показала статью. Верстальщик, толстоногий помощник с белыми клыками, как у вампира, заразился Кешиным энтузиазмом. Он отодвинул ноутбук, на котором был открыт файл с макетом газеты, и, подбежав ко мне, пожал крепко руку и поблагодарил за участие в столь мощном проекте. Либо мне показалось, что он преувеличивает и смеётся надо мной, потому что я человек, но его воодушевление охватило каждого из присутствующих, в особенности, Диану, которая оттаяла и с преждевременным оптимизмом заверила в успехе.

– Знаешь, мы тут с коллегами собрались и порешали, что ты нам пригодишься, – заявила она, не скрывая чувства общности. – Всё же, ты неплохой парень, да и чухню не пишешь.

– Да хочет он, я по глазам вижу, – сказала художница, на воротничке рубашки которой были вышиты бордовые розы. – Горит весь, зубы показывает.

– Да, всё я хочу, – ответил Кеша. – Но с одним условием. Без него я не согласен писать.

– С каким?

– Владимир устроится к вам корректором. Он внимательный и придирчивый, что ещё надо для такой профессии? Тем более, он помогал со статьёй, и вы увидели, что он крут.

– Думаю, мы бы сделали исключение. Одна статья – это не серьёзно. Время покажет, оно расставит по местам.

Глава восемнадцатая.

Один подслушанный разговор

В кафе напротив «Литературного уголка» за обедом встретились две приятельницы. У одной, что работала в крупной страховой компании, оказывается, сменилось начальство, и после этого пошли увольнения, в большинстве случаев сопровождавшиеся скандалами. Ругались без понятной причины как мужчины, так и женщины, которые были твёрдо уверены, что им недоплачивали.

– Но а как же доказательства?

– Да были какие-то обвинения с их стороны. Правоту они не доказывали, только на словах. Я обычно не обращаю внимания, что и где делается, мне лишь бы отчёт вовремя сдать. Ты-то как?

– Хорошо, бывало и похуже. А вот ты всем довольна? – не унималась девушка. – Новый директор не задевал тебя замечаниями? Я знаю, как это бывает, когда мир переворачивается с ног на голову. Не хотелось, чтобы ты изводилась.

– Пустяки, – покраснела она, и лицо её озарилась в улыбке.

– Ну, рассказывай. Мне же интересно, что у тебя нового!

– Эй, не торопи! Я ранее думала, что заболела как некстати, скакала температура. Меня сильно морозило, не спасали одеяла и таблетки. Я и пролежала дня два дома в постели, вроде бы, полегчало. А как вышла, то ощутила страх. Нет, ты не пугайся, меня не обижали! Страх этот от чувств, от непонятных чувств. Может, я странная и настолько погружена в заботы, что забыла о личной жизни?

– Ты влюбилась? – догадалась она и сделала глоток сладкого кофе.

– Да. Он директор, в конце концов, а я простая сотрудница, и мне казалось, что нам не по пути. Но я смотрела на него, и у меня быстро краснели щёки, и я стеснялась называть его по имени, даже если говорила шёпотом. Если он хвалил меня, как и остальных, я думала, выделяет он меня или нет, запоминала его жесты и интонацию. Мне нравилось, что он собранный, серьёзный, и любая его неожиданная улыбка успокаивала меня и делала немножко радостнее. Вчера он позвал меня в кабинет, чтобы обсудить выдачу зарплаты. При разговоре с ним я не поднимала голову, и он решил, что у меня проблемы. Я сказала, что всё в порядке, засмеялась совсем невесело и заплакала, потому что он видел меня настоящую. Он пригласил меня пойти с ним в поход, когда я уйду в отпуск. Я больше не плакала, мне было смешно, ведь он заботился о себе, ему нужна была компания. Отказавшись, я весь день не находила себе места. Вечером, когда выключила компьютер и собрала сумку, он подошёл и пообещал, что точно возьмёт меня поход, иначе я скисну, как молоко. Кефир мало кто любит. Я назвала его дураком, а шутку его неуместной и неуклюжей. Он сказал, что будет смущать меня как можно чаще, чтобы я не расслаблялась, и что я несчастная, когда мои мысли путаются.

– Он флиртовал с тобой?

– Не знаю, что с ним было, но он говорил всё, что думал. Мне хотелось сквозь землю провалиться и не слышать ничего о буйной реке, через которую мы можем проплыть с группой смельчаков, о костре и широких деревьях, о палатках и котелках, о пластиковых стаканчиках с горячим чаем. Он был открыт передо мной. Впервые я увидела, как он трепещет от восторга. Мне вдруг стало уютно, и я заплакала, но уже не от грусти, а от счастья, потому что он тоже был счастлив по-настоящему и не скрывал своей детской радости. Вероятно, он ни при ком больше так не лучился. Он признался, что я единственная, кто видит в нём не помощника, а человека, у которого есть цели, планы и чувства. Проводив меня домой, он поцеловал меня в лоб, и я впервые задалась вопросом, почему все те люди уволились на самом деле? С чего они вообще взяли, что он плохой руководитель, откуда недоверие? Я не понимаю их и никогда не пойму.

– Не люблю осуждать, но не могу сдержаться. Когда же размолвки между людьми и помощниками закончатся?

– Давно пора. Мир не стоит на месте. Все мы делаем шаги к примирению. Гляди, через лет десять всё образуется!.. Ох, сколько времени. Побегу, а то клиенты закусают. Пока, Дианочка, удачи!

– Надеюсь, скоро увидимся, – произнесла Диана и, подозвав официанта, у которого на руке виднелся след от браслета, посмотрела на бейджик и подумала: «Действительно, мир не стоит на месте». Она подняла взгляд и сказала доброжелательно: – Евгений, очень приятно! Можете принести клубничное мороженое и блины с мёдом? У вас очень вкусные десерты!

Эпилог

Как только статья была готова и вышла в свет, я посетил психолога Макарова, который, казалось, дожидался меня с нетерпением ещё с прошлого раза. Узнав о том, что я избавился от проблемы, усложнявшей жизнь, он настоял, чтобы я выложил обо всё ему начистоту. Рассказ о смерти помощницы, повлекшей за собой непредвиденные последствия, поразил его до глубины души. Макаров предположил, что я перенёс психическое расстройство, называемое диссоциативной фугой, при котором человек забывает о том, что происходило с ним до травмирующего события и ни с того ни с сего переезжает в новое место, придумывает имя и фамилию, подделывает документы и устраивается на работу, которая ему совершенно не близка. Кеша подтвердил, что у меня всплывали эпизоды из прошлой жизни.

Перед тем, как пройти курс реабилитации, я взялся за неотложные дела. Сначала передал «Летний розмарин» Косте Котикову. Я посчитал, что никто лучше его не справится с магазином. Он вкладывался в работу вместе с сестрой за время моего отсутствия и успел близко сдружиться с Костяшкиным.

Встреча с матерью оказалась болезненной. Мы не знали, что сказать друг другу. Она долго плакала, а я обнимал её за плечи и потом ждал, когда она постряпает медовую коврижку в честь моего возвращения. Ей было достаточно того, что я сидел на старом низеньком стульчике, стучал пальцами по столу, как в детстве, и насвистывал нехитрую песенку. Она подходила ко мне не раз со спины и гладила рассеянно волосы руками в муке. Мной овладевало спокойствие, я закрывал глаза, представляя, что спал в кровати поверх одеяла после сытного обеда, а на этаже сверху скулила чихуахуа, со двора, изрисованного цветными мелочками, звенел детский смех, лилась у кого-то монотонно вода, и запахи, и все звуки из отворённого окна напоминали родной дом.

Кеша потратил часть первой зарплаты, чтобы издать книгу для Сонечки. В день её рождения они загадали желание и задули свечи на торте с варёной сгущёнкой, а затем я присоединился к празднику. Пока взрослые пили и ели, мы втроём читали повесть в гостиной. Я с удивлением обнаружил, что знал, кем был Родион Китин и почему он решил создать космический корабль. Кеша просил не болтать, иначе будет не весело, а грустно.

В редакции мне дали два месяца испытательного срока и вскоре сократили до одного, когда по городу разнеслась новость, что Кирилла Михайловича поймали и посадили в тюрьму, а Виктория Бросова сбежала из страны с сыном, не оставив и следа. Центр был закрыт, пока не объявился новый создатель, достаточно опытный в своём деле человек, решивший взять под опеку помощников. Он поразительно походил на Виктора. Как-то я увидел его по телевизору, и меня захлестнула ностальгия, и защемила сердце неодолимая тоска.

Но боль прошла, осталась едва уловимая горечь. Я проживал с Дарьей Сергеевной и Кешей в доме на холме и, несмотря на работу, на которой приходилось больше общаться с людьми и помощниками, оставался всё таким же замкнутым и любил слушать, нежели говорить.

Как-то помощники решили пообедать не в «Литературном уголке», а в кафе, и вышли наружу, оставив меня один на один с Кешей. Он отодвинул ноутбук и, опустив голову на стол, пригрелся с ласковой улыбкой на губах. Стоял тихий, светлый день, свежел запах краски, наклеек и прошедшего дождя, и пыль была прибита по дороге и улицам, а в лужах отражалась радуга, сверкающая глубокими цветами.

– Меня всё же кое-что беспокоит.

– Что?

– Вы до сих пор мой хозяин, и мне это не нравится. Вы дали мне имя, работу, мы семья, а по бумагам я всё равно помощник.

– Я не знаю, где они затерялись. Наверное, в каком-нибудь ящике. Проверю, как приедем домой.

– И сожгите! Сожгите, чтобы я их больше не видел, чтобы их не было!

– Давай сходим в центр, и я откажусь от тебя. Скоро там Пустыркины переедут?