Грядущее вчера

Меня перебила другая я:

– Запрет установлен, – отчиталась, – ядро оптимизировано. Запуск логического форматирования.

Парзи кивнул.

– Отслеживай состояние носителя, – взгляд мне в глаза.

– Бета-ритм, двадцать девять герц, норма, – под моё явное ощущение шевеления в черепной коробке, – тридцать два герца – порог нормы. Двадцать девя…

Мужчина, казалось, посерел лицом.

– Ауфэр? – его голос был взволнован, – система сканирование! Рэффи, чувства, ощущения, сейчас!

– Нормально, – скрипнула зубами я, – хочу на сушу. Скажи, я похожа на лягушонка? Какого хрена я тогда в пробирке?!

Его губы растянулись в ухмылке.

– О, ты самый зубастый лягушонок, которого мне довелось препарировать, Рэффи.

– Сканирование завершено. Показатели в норме. Энцефалограмма отклонений не выявила, – система.

Мужчина почти расплылся.

– Как же я рад, – по виду, описал лишь сотую долю своего состояния он, – слить раствор!

***

– Ты перестала пить? – меня разбудил голос Парзифаля.

Пришлось открыть глаза, чтобы хоть немного обозначить себя в пространстве для своего же мозга. Ладонь обратилась к лежащему вверх чехлом телефону на столе рядом с головой. Спать на плоском дереве в мои планы не входило. Ну если только немного.

– Решила передохнуть, – хрипло пробурчала в ответ мужчине, уверенно подошедшему к окну.

– Твои сотрудники тебя любят, – заметил он с лёгкой насмешкой в голосе и глазах, – закрыли жалюзи, чтобы тебя не разбудил утренний свет.

Я решила размять лицо, потерев него в приступе ярого мазохизма. Парзи предпочёл молча пронаблюдать за моими манипуляциями.

– А где все? – оглядела пустой кабинет.

Нас окружали открытые столики по периметру идеально белоснежных стен лаборатории.

– Сегодня воскресенье, Рэффи, – мужчина скрестил руки на груди, – тебе стоит отказаться от переработок. Настрой себе режим дня, наконец.

Я скривилась и поднялась с кресла, попутно разминая уставшее от неправильного сна тело.

– Он составлен, – суставы нещадно хрустели, – висит на холодильнике.

Парзифаля мой ответ не устроил:

– Твое упоение каждой начинаемой деятельностью вызывает восхищение, – похвалил, – помимо жалости, – он поднялся, – собирайся. Твой отец настаивает на внеочередном нервировании меня посредством слёзного вымаливания открыть проект под его руководством.

Я хмыкнула и нашла взглядом сумку.

– Что на этот раз? – вспомнила о том, что нужно снять халат.

– Очевидно, что-то строго необходимое для бизнеса, вроде резиновых перчаток с сенсорным устройством или, – усмешка, – ещё вероятнее – памятники с влагостойким экраном.

Я взяла рюкзак и хмыкнула.

– Не все его идеи смешны, – потянулась к двери, но была опережена мужчиной.

Всё ещё не успела привыкнуть. Свет и в самом деле ослепил – сегодня солнце было на удивление ярким. Или это моё восприятие, практически вышедшее из сумрака?

– Только те, которые он пытается навязать мне, – хмык от мужчины, – какова вероятность, что он вложит свои деньги в подобные стартапы?

Я почти расплылась от ехидства.

– Нулевая, – мой путь пролегал на первый этаж, – заедем позавтракать?

Он лишь кивнул, удовлетворенно подмечая, что я направилась прямиком к пассажирскому сидению, не желая драться с ним за водительское сегодня. Я не хотела напряжения. Солнцезащитные очки из бардачка стали тому подтверждением, когда я прикрыла ими опухшие глаза.

С момента нашей свадьбы прошло не больше полугода. Мы всё ещё тяжело притирались друг к другу, едва ли способные не выводить из себя оппонента какими-либо мелочами. Но в этом и была своего рода игривая ценность – я привыкала замечать в нём огромные положительные детали, которые, к слову, бесили ровно в той же степени, в какой восторгали.

Так, например, я узнала о его совершенно нудном и крайне раздражающем занятии – играть на колёсной лире, коих у него было миллиард, каждую из которых он «презирал» и тщательно расставлял по специальным стеллажам в примыкающей к гостиной комнате. Он называл это блажью, а я восхищенно терпела его хобби, вгрызающееся в мозг навязчивыми мелодиями.

Ещё одной чертой, в этот раз совсем не имеющей плохих сторон, была искренность. Нас двоих не связывала любовь. Вернее, она не участвовала ни в нашем браке, ни в отношениях до этого плюс минус ещё одного месяца. Кристально чистая деловая связь. Я позволила ему подмять компанию отца, он не стал мне лгать и позволил запустить пальцы в фармакологическую мечту. Мы были на равных. Оба в плюсе. Пока мне не осточертела его колесная лира, и я не предпочла полюбить его, чтобы не прийти поздним вечером и не расстрелять его коллекцию.

Отец был доволен. Клаудия презирала меня на уровень сильнее. Однако она молчала, принимая власть отца и его кошелька. Тиль… единственное, что она сказала мне тогда: «Засчитано, Фыр. Насколько же ты долго копила всю эту месть для меня?». После чего улыбнулась, бросила в признавшегося на следующее утро после нашей первой ночи Парзифаля коробку с платьем и перестала с ним разговаривать. Мне она периодически слала фотографии с островов, на которых жила каждую неделю в месяц, кривя губы от кислинки ананасового сока в «Пина коладе» и не такого идеального ровного пресса её нового бойфренда.

И всё было практически прекрасно. Если бы одним измученным утром какого-то донельзя кофейного понедельника у меня не сошлись стехиометрические расчеты, стоящий с недовольным лицом Парзифаль дал дозволение на первые клинические испытания нового состава, а у меня… получилось.

Несколько лет испытаний, доведение микстуры до идеала и, наконец, представление результатов общественности. Введение в массовое производство. Отсутствие каких-либо помех из-за защиты компании Парзифаля.

И счастье. Потому что я создала лекарство вечной жизни.

***

Солнце, казалось, светило в любое место, кроме ухоженных серых плит. Трёх. Одинаковых и беспощадно прощальных.

Здесь, как и везде на кладбищах, не было лавочек, потому я, чувствуя не столько утомляющую тоску, сколько терзающую моральную усталость, сидела прямиком на земле. Так я была ближе к своей семье.

– Сад упущенных мгновений? Я предполагал, что найду тебя именно здесь, – встал за моей спиной муж.

Пальцы прошлись по прохладной блеклой траве. Газон здесь был колючим, а могилы казались свежими. Стоит ли говорить, что второй год на каждом памятнике был одинаков и отсчитывал от настоящего очень много лет? Колоссальное количество. Обычные люди столько не живут. Но мы были в волшебном городе Либэн, по которому ходили киборги с сознанием когда-то живых людей, противники вечной жизни и те, кто смог пережить даже свой рассудок.

– Скажи мне, когда вспомнишь тот день, – продолжил разговаривать со мной мужчина, – я и в самом деле смогу многое сделать для тебя, Рэффи.

Галантный, как ветер. Он и в момент своего морального падения, когда посмел переспать с сестрой своей невесты, признался сразу же, чем совершенно шокировал меня. Хороший и правильный – Тиль была неприкосновенной для него. А меня по-другому запереть обручальным кольцом было практически невозможно.