Я здесь не женщина, я фотоаппарат. Фронтовые дневники

К зиме 2017 года ситуация в Донецке обострилась. ВСУ полезли в атаку со стороны Авдеевской промзоны. То и дело летело по домам Киевского и Куйбышевского районов, которые выходили на ту сторону Донецка. Не успевала я приехать с одного обстрела и съесть горячего борща в «Легенде» – так называлось кафе, где собирались все военкоры ещё с лета 2014 года, – как приходилось ехать на новый.

Перед глазами пестрели кадры, кадры, кадры. Прилёты, выбитые окна, покалеченные дома. Людей тогда на улицах не было. Люди прятались в подвалах.

Мы с моим коллегой Сергеем Белоусом были на одном из этих выездов, когда нам позвонили и сообщили, что буквально в километре был прилёт. Поскольку мы уже отсняли всё необходимое, мы порулили в указанное нам место.

Это был частный дом. Уютный, ухоженный частный дом. Снаряд лежал во дворе, воткнувшись в палисадник. Мы подошли к дому. В выбитое окно было видно, что, склонившись на диван (как сидела, так и прилегла), лежит старушка. Почти как живая, только со струйкой крови на шее.

Осколок убил её, когда она вязала. Комната была аккуратной, со всеми этими вывязанными салфеточками, иконами, старенькой, но крепкой мебелью. Диван стоял у стола, тут она и вышивала. Снаряд разорвался во дворе, осколки выбили стекло – и один из них попал старушке в шею.

Её звали Людмила Сергеевна Третьякова, ей было семьдесят восемь лет. Её сын был дома, он не плакал, этот огромный мужчина в чёрном пальто. Он сказал, что звонил ей за полчаса до её смерти. Она всё так же вязала носки и продолжала их вязать, когда её убили.

Сергей сыпал проклятиями в адрес украинской власти. Его мать тихонько лежала на диване. Скорая и ОБСЕ не могли приехать.

Продолжался обстрел.

Виктория Зуева

Журналисты тоже иногда попадают под обстрел. Так получилось и через несколько дней, но не в частном секторе, а среди многоэтажек. Они бросились искать открытый подъезд, чтобы пересидеть обстрел в безопасном укрытии, но все двери были закрыты. Местная жительница Виктория Зуева выбежала, чтобы открыть им подъездные двери, но сама попала под обстрел.

– Услышала голоса ребят, что им некуда прятаться, все подъезды закрыты, – рассказывала она. – Я выскочила открыть им подъезд. Открыла и с ними была в подвале. Когда прекратилось немножко, побежала к дочке на третий этаж, она была в коридоре с мамой. Не получилось добежать… Напротив кухни как раз упало. Кричала сильно. Чтобы сосед и мама вышли и затянули меня хотя бы в коридор.

Получила серьёзные ранения – вырваны мягкие ткани, трещина в подвздошной кости.

– Сказали, месяц лежать вот так, не поднимаясь, а потом, не напрягая ногу, ходить на костылях, – сказала она. – Разрезан полностью живот, куда вошло, куда вышло.

Родные были в квартире, ждали Викторию. Её ранило на глазах у двенадцатилетней дочери Алины и пожилой матери.

– Я почему кричала, – как бы оправдываясь, объясняла она, – я же поняла, что это ещё не всё. Уже когда меня затащили в квартиру, когда я боком лежала, начался сильный обстрел. В кухне повылетали окна – и все осколки, всё это в коридор посыпалось. Ну, сидели все в коридоре. Потом первую помощь мне оказал парень из МЧС. Он сделал укол, обмотал раны, противошоковое – или как это называется? Потом приехала скорая, и меня отвезли в больницу. Тут мне сразу сделали операцию… Ну, теперь лежу.

Она честно призналась: как теперь будет выживать семья, состоящая из пенсионерки, неходячей Виктории и ребёнка, они не знают.

– На мою пенсию, наверное, будем жить, – сказала мать Виктории.

Работать, как раньше, дворником Виктория на костылях не смогла.

7 февраля Министерство чрезвычайных ситуаций вручило Виктории медаль за спасение людей. А она лежала на больничной койке с цветами и медалью. И пила кефир потому, что больше ей пить ничего нельзя было.

Трудовские

Пахло влажной весенней землёй и гарью. Дом напротив сгорел этой ночью, попала мина, прилетела со стороны Марьинки, загорелась крыша.

Это – посёлок Трудовские, пригород Донецка. Совершенно постапокалиптический пейзаж: больше половины домов стоят заколоченные, разрушенные, повреждённые.

– Здесь что, кто-то ещё живёт? – удивился таксист.

Живёт. Мы заехали по первому адресу попадания. Мина угодила не в дом, а в огород, так что хозяин, несмотря на предпенсионный возраст, представившийся Толиком, обрадовался: всего лишь побило окна и перебило провода. Но провода уже починили.

– Свет хоть наладили, – улыбнулся он. – А то раньше по нам били, так полмесяца света не было.

Обстрелы на Трудовских происходили и до сих пор происходят каждый день. Начинаются около одиннадцати вечера и продолжаются до четырёх – шести часов утра. Иногда днём тоже стреляют.

Следующее попадание оказалось чуть дальше в сторону Марьинки. Улица Марка Озёрного, 83. Проходящая мимо женщина подтвердила: да, сегодня сюда прилетело. Но хозяева давно здесь не живут, съехали в Донецк. В дом уже попадало, и старые повреждения сложно было отличить от новых. На подоконнике была бережно сложена стопка книг, которые словно надеялись на возвращение хозяев. На обломках было крупно написано: «World of Tanks». Это компьютерная игра. Понятие «ролевая игра живого действия» приобрело новый смысл. Ребята из ВСУ играли в «World of Tanks» в реальном мире.

Третий сгоревший дом. Это было по соседству. Когда я постучалась в ворота, в будке залаяла собака, но никто не вышел. В соседних домах, тоже посечённых и искалеченных, было пусто. Но кто-то ведь жил. По крайней мере, кормил привязанную на цепи собаку.

Витя Артемьев

12 июня, в День России, Донбасс снова обстреливали. Погибли двое мирных жителей. Герой Афгана и его престарелая мать.

Я приехала на место.

– Бронежилеты надевайте, – сказал уставший офицер. – Нет, надевать обязательно. И каски тоже.

Мы были на Трудовских. Этот посёлок все годы войны на Донбассе был практически прифронтовой зоной. Разрывы снарядов невдалеке слышны были уже сейчас, днём. А ещё здесь жили люди. Много людей. С детьми. Как не боялись? Ну вот как-то так. Не хотели покидать свои дома.

– Черешня созрела, – произнёс молодой солдат.

Мы шли по улице Луговской. Она простреливалась, поэтому мы получили традиционный инструктаж: в случае обстрела ложиться вон в ту канавку, грязи бояться не надо. Я запуталась в ремешках каски (терпеть её не могу – сужает угол обзора), офицер поправил мне её, ворча под нос: «Ох уж эти военные девочки».

Двадцать пятый дом, где накануне произошла трагедия, с улицы не выглядел таким уж искалеченным. Если привстать на цыпочки, была видна воронка во дворе и выбитые окна. Ворота были замотаны тряпкой. Я предложила войти.

– Нет, мы как-то в чужой двор входить не имеем права, – сказал офицер.

– Там собака большая, – отозвался мужчина лет пятидесяти, выходя из дома напротив. – А вы что, журналисты? Вам показать?

Его звали Роман. Виктора Артемьева и его мать Лидию Владимировну Артемьеву он знал много лет. Он их и нашёл утром. Точнее, нашёл Виктора. На Лидию Владимировну он смотреть не стал. Попросил у вызванной им полиции разрешения не участвовать в опознании. Сердце прихватило.

Обстрел начался в одиннадцать вечера. 12 июня.

– А вы где были?

– Я в доме.

– Не в погребе?

– Да нет… У нас часто стреляют, не набегаешься.

У Виктора с Лидией Владимировной погреб был в летней кухне. Туда они и пытались дойти, когда украинский снаряд упал в их дом. Виктор лежал на пороге кухни, Лидия Владимировна в коридоре.

…В шестьдесят третьем году родился в Донецке Витя Артемьев. Говорят, добродушный был всегда, даже Афган его не сломал, хотя, когда вернулся – выпивать начал время от времени. Была причина: из Афгана приехал на костылях, одна нога не сгибалась, неходячая была практически, с трудом её собирали. По кусочкам…

Так его и нашли – с костылями, лежащим около входа. Костыли до сих пор лежали возле кухни. Аккуратно сложенные. Забрызганные кровью.

– А откуда стреляли? – задала я традиционный вопрос.

Я тогда ещё надеялась скрупулезной фиксацией показаний мирных жителей убедить каких-то украинцев в том, что их страна убивает мирных людей.

– А вы видите, где воронка? Направление – Высоковольтная. Украинский блокпост, вон там, прямо напротив нас.