Goodbye, mr. Bates

– Умолять уж точно не стоит, как бы вам самой потом не пожалеть о вашем скоропалительном решении…

Внезапно в их диалог вмешалась Софи совершенно нетипичным для нее беспардонным образом:

– Вы замужем?

– Я вдова, – уже совершенно спокойно ответила Клэр.

– Примите наши соболезнования, – мягко сказала Элизабет.

Однако Софи никак не унималась:

– У вас есть дети?

– Нет, миледи, – улыбнулась брюнетка. – Мой супруг был хорошим человеком: мы всегда больше разговаривали, чем целовались.

Мардж подавила ухмылку:

– А вы остры на язык, миссис Латимер!

– Пожалуйста, возьмите ваш мундир, – обратилась Элизабет к остроязычной. Кажется, им наконец действительно начала сопутствовать удача.

Подойдя к сложенным в стопку предметам морского гардероба, Клэр взяла темно-синий сюртук и бережно расправила его передней стороной к себе. На мгновение она залюбовалась строгим нарядом: должно быть, так свободно и здорово вышагивать в брюках, а как изумительно сверкают пуговки с якорями!..

Клэр Латимер чихнула.

На этот раз вся троица корабельного руководства дружно расхохоталась.

– Это средство от моли, миссис Латимер! – раскрасневшись от смеха, объяснила Мардж. – Форму хранили на складе, пропитанную травяной смесью да камфорой. Вы не первая, у кого запах толченых сорняков вызывает такую реакцию сегодня.

– О, с этим неудобств не будет, – пообещала Клэр. – Я выросла рядом с аптекарской лавкой, так что мне не привыкать.

Дальше тему с чихательными сюртуками никто не развивал. Попрощавшись, штурман покинула дом Элизабет и, идя по улице с огромным свертком униформы в руках, продолжала улыбаться самой себе.

– Или она золотая умница, или всем нам принесет беду, – пробормотала Мардж, внося имя Латимер в графу «штурман» их самодельного судового журнала.

– Кто-то же должен знать математику… – принялась рассуждать вслух Софи. – Ясно, что в таких семьях, как у нас с Элизабет, математику не учат. Ведь мы не какие-нибудь извозчики!

– Пока что, – мрачно ответила капитан, не забывающая о собственном пошатнувшемся финансовом положении и об угрозе конфискации родового поместья.

После беседы с двумя перспективными офицерами и штурманом дамам в гостиной предстояло еще встретиться с не самыми благополучными представительницами английского общества. Бывшие узницы тюрем, уличные бродяжки и даже падшие женщины вереницей потянулись на корабль Элизабет Паркер в поисках наживы и легких денег. К концу такого тяжелого и насыщенного самыми разными знакомствами дня капитан вместе с Софи и Мардж наконец-то позволили себе чай. Блаженно откидываясь на спинку мягкого кресла, Элизабет вдруг вспомнила сцену Клэр с мундиром и не смогла удержаться от смеха:

– Она чихнула, потому что эти поганые сюртуки тысячу лет провалялись на складе!

Мардж удивленно подняла брови:

– Вас это так позабавило, капитан?

– Да, пожалуй, – задумчиво произнесла Элизабет. – Меня это позабавило.

***

Клэр Латимер предстояло решить много дел перед отъездом. Подшить форму, собрать карты и измерительные приборы, успеть разрисовать клеточки на стекле под штурманскую дощечку… и навсегда завершить некоторые досаждающие проблемы.

Покидая родные пригороды Манчестера, черноволосая женщина в траурном платье решила напоследок заглянуть в мастерскую гравюр и акварельных рисунков, принадлежащую семье Эйдена, закадычного дружка ее брата. Несколько лет назад Эйден Рэдклифф открыл еще одну лавку в Манчестере, и, судя по его рассказам, торговля картинами там шла прибыльнее, чем в их родном захолустье. Но Эйден не представлял для Клэр никакого интереса – скорее, это было то отроческое приятельство, которое всегда обречено угаснуть с годами. Да и сам молодой художник куда больше ценил компанию ее брата, нежели саму Клэр. Но тем не менее именно его дом оказался последним и главным местом визита штурмана Латимер перед отплытием.

– Мистер Рэдклифф! – принялась она стучать в окно. – Откройте, мистер Рэдклифф, это я, Клэр!

Никто не отзывался, зато поведение молодой женщины на пороге лавки художников сразу же вызвало любопытство. Из соседнего дома высунулось постное лицо какой-то недовольной старухи:

– Он давно здесь не живет! – буркнула соседка и, оглядев Клэр с ног до головы, прибавила: – И вообще-то, Эйден женился.

– Мне нужен его отец! – огрызнулась Клэр и вновь принялась стучать по темному дереву ставен: – Мистер Рэдклифф, прошу вас, откройте мне!

Наконец, послышалось шарканье шагов, дверь отворилась, и свет помещения озарил сумрачную улицу – в этой семье постоянно жгли множество свечей, не перенося воспаленными глазами полумрак и темноту. На пороге появился уставший худощавый мужчина с бесцветным взглядом и сединой на висках. Его обувь была расшнурована, одежда казалась не по размеру велика, а обескровленное лицо выражало крайнюю степень утомления. Указательным и большим пальцами он держал за острие штихель – главнейший инструмент гравера, который издалека можно было принять за клинок. Но, держи он и настоящее оружие, Клэр никогда не опасалась оставаться наедине с этим человеком.

Она выдохнула, радостно вскинув свои костлявые руки, задрапированные черными вдовьими перчатками.

– О, слава богу, мистер Рэдклифф! – Клэр бесцеремонно поднялась по ступенькам и, обернувшись на по-прежнему глазевшую старуху-соседку, заговорщицки подмигнула: – Знаете, а ведь люди тут думают, что я могу вас скомпрометировать!

Мужчина ничего не ответил. Едва он успел позволить ей войти в дом да закрыть дверь, запечатлеть на ее лбу целомудренный отеческий поцелуй, как Клэр вновь принялась болтать без умолку:

– Прошу вас, вы ведь единственный, кто всегда был на нашей стороне! Мистер Рэдклифф, умоляю, мне необходим тот прозрачный пергамент, я знаю, вы сможете в этом помочь, только вы понимаете, насколько мне важно попасть на этот чертов корабль!..

– Хозяйка воздушных замков, успокойся, – мягко перебил он Клэр. – Я слышал про эту экспедицию, состоящую из одних только женщин. Не глупи, прошу тебя.

– Вам просто нет дела, мистер Рэдклифф… – горько заметила брюнетка.

Пожилой гравер указал на стол, куда его кухарка уже успела притащить чайник, две изящных кружечки и блюдо с выпечкой.

– Видишь этот кекс с корицей? – сказал он. – Я специально заказал такой у пекаря, зная, что кое-кто любит корицу.

Латимер сокрушенно покачала головой:

– Вы рассуждаете, как мой покойный муж. Тот тоже постоянно твердил, что забота о насущных вещах и есть признак любви и дружбы.

– А разве нет? – не поверил пожилой мужчина.

Не притронувшись к чаю и угощению, Клэр резко встала с кресла и направилась обратно к выходу, забрав с каминной полки заранее приготовленный для нее сверток, перетянутый тесьмой. Наскоро поблагодарив хозяина дома за таинственный сверток, она в спешке потянулась за накидкой, беспрестанно сетуя при этом:

– Вам просто нет дела, и никогда не было! Вы лишь притворялись нашим другом, мистер Рэдклифф. Дайте мне уйти, нет, я настаиваю, дайте мне уйти… Вам нет дела ни до меня, ни до него! Ваша доброта велика, но вам всегда было плевать на нас с ним, мистер Рэдклифф.

***

Шестнадцатого мая 1820 года барк «Блэквуд» был готов к отправлению в неизвестные дали из порта Ливерпуля.

Судно отремонтировали, и сейчас оно являло собой прекрасное зрелище: все мачты, кроме кормовой, были оснащены прямыми парусами, ослепительно блестевшими белизной под сияющим весенним солнцем. На бизань-мачте[4 - Бизань – задняя, кормовая мачта трехмачтового судна.] рей не было, потому паруса там были косые. После капитального ремонта, оплаченного сэром Реджинальдом Уилфордом, был полностью обновлен рангоут – все деревянные детали, несущие паруса: реи, мачты, стеньги и многое другое. На корме установили судовой колокол, по ударам которого обычно велась вся повседневная жизнь на корабле и с помощью которого можно было подавать сигналы во время тумана либо бить тревогу в случае пожара. Также на корме появился большой, богато украшенный фонарь, в чей корпус было вставлено два десятка стекол.

Личный состав был в сборе и в меру своих пока что скромных возможностей готовил корабль к отплытию, таская с причала бочки, сундуки и ящики. Наполнялось провизией хлебохранилище, гигантскими полотнами ткани полнился парусный склад.