Дневник бороздящей ад

На всякий случай обойдя машину по кругу, я убедилась в том, что она все еще на сигнализации, после чего отошла от нее на несколько шагов назад и поежилась, не в первый раз понимая, что улица такая… тихая. Не было никакого шума города, не было ничего, кроме тихих шагов и стонов.

Это меня пугало.

Воздух был ледяным и рвался вниз по моему горлу при каждом новом вдохе, когда я вновь шла куда-то, гонимая лишь собственным желанием идти.

Улица, улица, улица… Безжизненная, прекрасная улица окружает меня, словно клетка. У меня нет выхода из этого лабиринта, ведь его просто не может быть.

Я сама вышла из квартиры… Потому что не было более вариантов. Не на что жаловаться… Совсем. Но я продолжаю это делать.

Почему? Хочется…

Хах.

Здания высотой в десятки моих ростов тянулись вверх кирпичными и бетонными гробами. Они красные, они белые в синюю полоску, они разные, они казались мне просто огромными. По обе стороны улицы таких домов десятки, они складывались в единую линию и стремились вглубь города.

Я шла по асфальту, и следом за мной, а еще просто во все стороны, брели другие «люди». Я уже изучила их.

Да я вижу их насквозь, незачем таить это…

Они тощие, слабые, больные. Им не нужно ничего друг от друга и самих себя, даже от меня им ничего не требуется на самом деле. Они бродят туда-сюда, не ведомые никакими целями. Единственной пробуждающей их ото сна вещью является звук.

Как они отреагировали на мой голос… Это было так… странно. И резко. Повернулись, замерли и взглянули. Как какие-то зомби из книг… фильмов. Как какие-то мертвецы.

Жутко… Придется привыкать, да?

Видимо… То еще удовольствие будет…

Мало того, что я совершенно одна, так еще и нет шанса хоть кого-нибудь отыскать. Его просто нет, и это не смешно.

Медленно опустившись на землю у одной из стен, вжавшись спиной в холодный, не самый грязный кирпич, я расстегнула рюкзак, и тетрадь оказалась на моих острых коленях.

Она была такой грязной, растрепанной и странной… Она была дневником, единственной моей связью с прошлым и моей единственной надеждой на будущее.

Нужно было писать.

«Все, что окружает меня, такое странное… Эти «люди»… Я боюсь их, но они наверняка и сами крайне пугливые. Они могут вцепиться друг другу в глотки. Они делают это… иногда делают. Я видела это собственными глазами, когда еще находилась дома… Видела, как один из больных, трясущийся, вцепился другому в горло, выпустив его кровь наружу.

И зачем я покинула свой дом?..

Так нельзя поступать. Это странно, все это

Я не ощущаю себя чем-то живым, не ощущаю себя способной давать здравую оценку ситуации, но… Так ведь нельзя.

С другой стороны… Они отличаются от тех себя, которых знали в прошлом. Нельзя говорить о них как о чем-то, находящемся вне этого… апокалипсиса.

Мне нужно идти дальше. Никакой карты своего пути я приложить не могу. Нет у меня карты… А названия улиц вылетели из головы. Это кажется мне смешным сейчас, но ни одной таблички я не видела уже с десяток минут, а это, пускай и необычно, но больше странно. Я иду и иду, и совершенно не понимаю, куда я иду, а понимания того, зачем я это все делаю, у меня вообще нет».

– Дикость… – голос мой эхом разошелся по улице, и косой взгляд прихрамывающей светловолосой «девочки», что на мгновение остановилась, склонив голову набок, стал той вещью, что смогла зацепить меня в этом безумном мире.

У «девочки» было пепельного цвета каре, а одета она была в длинную бежевую кофту. Багровое пятно сухим напоминанием о прошлом таилось на ее левом бедре. «Девочка» хромала из стороны в сторону, не идя при этом практически никуда, и вывороченный сустав ноги ей в этом совершенно не мешал. Большие синие глаза были подернуты столь удивлявшей и пугавшей меня белой пленкой, но они были такими… Странными, живыми, пустыми и оглушенными одновременно.

Красивая… Она такая красивая, какой я, наверное, всю жизнь хотела стать, вот только… Она очень худая. Похожа на спичку, а ходит так, словно… У нее рана! Открытая рана! Рана…

Невольно изучив бедро больной пристальным взглядом, я закрыла себе рот рукой, чувствуя, что в груди сердце бьется через раз.

Моя толстовка уже пропиталась какой-то дрянью и источала странный, резкий, сладковатый запах, вдыхать который мне просто приходилось.

Стоило мне стать чуточку тише и попытаться успокоиться, как «девочка» потеряла ко мне всякий интерес и, медленно развернувшись, отрывисто заковыляла прочь, оставляя меня наедине с воспоминаниями о каких-то старых фильмах, в которых главными героями выступали зомби и влюбленные.

Было и страшно, и больно, когда я вновь оказалась в пути, гонимая лишь тупым желанием идти куда-нибудь.

Покинув квартиру, я оказалась не в лучшей обстановке. Стремление исправить это не давало мне покоя.

Выбора у меня не было… Куда теперь идти?

Глупая ситуация… Очень глупая на самом деле. И самое смешное то, что никакого плана дальнейших действий у меня просто нет.

Я —птица, вырвавшаяся из клетки. Кого мне бояться средь тех, кто не хочет меня тронуть? Стоит опасаться того, что я сама хочу, могу натворить…

Хах!

Больных на улицах было много. Они переполняли собою следующий участок моего пути, уставленный какими-то заборчиками-ограждениями.

Обессиленная и уставшая, я обходила эти странного вида препятствия и видела, как «люди» натыкаются на них и падают, даже не замечая этого.

Больные вставали, будто и не лежали на асфальте мгновениями ранее. Они были неопрятными, почти мертвыми, но при всем этом мне было просто… жаль их, и это я скрывать не могла.

Слезы невольно выступали на щеках, мне приходилось сдерживаться, чтобы не издать ни звука.

Все вокруг было залито кровью, что чернела на сером асфальте, разбавляя собою его тухлые, мрачные краски. Рыже-белые пятна чего-то находились там же, у всех под ногами, у меня под ногами, в конце концов. Я шла по этой мешанине, задыхаясь мириадами запахов. А еще, по всему этому «ковру» нестройными рядами брели «люди».

Продуктовый магазинчик, чья вывеска лежала на земле, был здесь единственной соломинкой, за которую хотелось ухватиться. О пополнении скудных запасов того, что я не могла открыть, не было и речи. Это было очевидно.

Сухие макароны… Мне больше ничего не нужно… Разве что мне пригодился бы какой-нибудь хороший нож, чтобы открыть консервные банки, мне требуется зубная паста и щетка для нее, не одна, наверное, мне нужны жареные баклажаны, грибы, овощные салаты…

Я просто хочу есть, и я бы разделила соседскую собаку с ее обладательницей, если бы могла…

Но какая же это гадость…

Тошнота нахлынула на меня в тот момент, когда мысли покинули мою дурную голову, и я стояла у стеклянной двери, что медленно покачивалась на верхней петле. Она дернулась от порыва ветра, а я согнулась, выплескивая из себя клейкую, стоявшую комом в горле, массу, в которой виднелись кровяные прожилки.

Все внутри меня было сухим и гнилым, оно было гадким и мерзким… Больным.

Хотя, этот процесс во мне нельзя назвать гниением. Это что-то другое… Что-то странное.

Толкнуть дверь от себя я все же смогла, но, оказавшись в магазине, тут же ухватилась за дверной проем, ощущая, что костяшки моих пальцев побелели и напряглись. Вся я напряглась, а внутри даже сердце застыло, натянувшись струной.

И здесь все было таким… тихим, спокойным… грязным… живым и мертвым.