Марфа

– Так и не подсматривай за животным, пусть живет на свободе своей. Не опрокинет он твой куст.

Вот уже и за кротом не подсматривай.

Целый день напоследок гуляю. Дохожу и до сосенки.

Вдали участка, рядом с могучей березой, несколько лет назад бросила семечко сосна. И стала на глазах подниматься. Но первые робкие ветки сосенка разворачивала в одну сторону. На той стороне, что почти граничила с березой, они получались истонченными, даже игл на них и то меньше росло.

Сосенка быстро тянулась вверх. Похоже, хотела перерасти березу, вот тогда бы освободила место для кроны. Но сколько ни старалась сосенка, не удалось ей березу обогнать. Отчаялась она и пустила ветки однобоко. Так и выросла – всеми ветками на сторону.

А береза не пострадала. Что была сосна рядом, что нет.

Стоят рядом два дерева. Друг другу не нужны.

А когда я, если был кто-то рядом, не развернула ветвей, не пропустила к ближнему света?

Хоть тут никогда.

И вот убраны в дом качели, закрыты окна дома, повешен на двери легкий, почти условный, замок. Это все для порядка, чтобы окна-двери ветром не разболтались. Дом наш почти невесомый, как из пустых спичечных коробков. Подойди, подопри плечом – и можешь переставлять стены.

Набитая вещами машина урчит у ворот, обнимаюсь с соседями, прощаясь.

– К вам я теперь через год только.

– А что дом закрыли влегкую?

– Скоро дети приедут, всерьез собираются.

А округа преобразилась, воздух искрит, листья на деревьях поблескивают, птицы распелись. Между рек радуга в два коромысла – яркая, широкая. Пьет из рек слева и справа, глаза притягивает. Так и кажется, что земля себя напоследок во всей красе представляет, чтобы память покрепче взялась.

– К травнице-то, слыхали, тоже детей понаехало. Так она ворчит, говорит: никак не дадут помереть. Уж было и не вставала, а тут поднялась, пироги печет.

– Это да, чего ради них не сделаешь.

Покряхтывая, машина ползет по дороге, то на один, то на другой бок переваливается. Тут тракторы дорогу бьют, земля мягкая, а дальше покрепче и ровно, вот еще потерпеть чуть-чуть.

Кот тяжело дышит за спиной. Язык у него упал, кот сейчас как собака, которой жарко.

– Ну, как он там?

– Мне кажется, он плачет.

Муж смотрит вперед, набирает скорость. А мне ни труда, ни гонки. Утешаю кота, любуюсь просторами неохватными. Вчерашний разговор по телефону вспоминаю.

Они позвонили к вечеру и сразу позвали отца. Он сначала тихо сидел, слушал. Потом встал, заходил по дому, заскрипел половицами, в седую шевелюру руку запустил, волосы на затылке ершит.

Дождалась, смотрю молча.

– Дети новый дом поднимать надумали, – говорит строго, а глаза как в молодости.

Я тогда только кивнула, стала дальше книги собирать, что с собой, что тут останется. Перекладывала и смотрела в окно, как будто хотела каждый листик, каждое облачко запомнить, раз ни тут не останешься, ни с собой не унесешь. И не остановишь время.

А сегодня кажется, надо бы спросить. Что там дети решили, как все будет. Думаю о своем вопросе, смотрю в окно, облаками любуюсь под куполом.

– Они еще и обставили все так, знаешь, что и возразить было нельзя, – муж почувствовал, начал сам. – Вы, говорят, сами нас учили, что человек не может на месте стоять. Говорили, он или вверх тянется, или вниз ползет. Это ваши слова – если человек не строит, то разрушает. Вот, говорят, мы и решили, что латанием не обойтись. Довольно, говорят, дом разрушать, мы не так воспитаны.

Облако впереди – то ли лошадь, то ли собака. Бежит, передними ногами бьет по синей тропе, и от бега ног почти не видно становится. Или у меня расплывается взгляд.

– Так и сказали?

Смотрю – кивнул. Рулит молча.

И правда, думаю, что это мы. Разве нам не по силам? Вон, все вокруг обновляется. А мы раз говорили правильно, надо и делать правильно.

Хватит нам разрушать.

Пришла пора новый дом строить.

Разбитый арбуз

Повесть вторая

Строковы

Вкусно поесть – это ли не удовольствие? Но последнее время Алену увеселительные сборища все больше отталкивали. Самой себе она объясняла это тем, что в их обществе ничего не менялось: однообразные темы для разговоров, только наряды всякий раз новые и рестораны чем богаче, тем лучше. За много лет Алена так и не сумела до конца примириться с традицией бессмысленной траты денег. Ведь неоправданные же расходы, думала она каждый раз. Хоть и вкусно. Но ведь все самое дорогое. Куда бы ни пошли, везде непременно VIP-зал.

Сегодняшний ресторан уютно устроен, в стиле загородного охотничьего домика. Темное мореное дерево, массивные балки под потолком, настоящий, мастерски сработанный сруб. Мебель дому под стать. Столы крепкие, тоже рубленые, стулья с высокими ровными спинками, на стенах картины с пейзажами, оленьи рога и травы сушеные пучками. Вдоль невысокой стены – два старинных резных буфета с вереницей разнообразных банок из бересты.

Вроде ничего особенного, и уютно, и привлекательно, однако Алена находила интерьер перенасыщенным, даже надуманным. Ей казалось, так может жить в глубоких лесах какого-нибудь далекого от всяческих городов края семья егеря с женой-знахаркой, которую окрестные невежды посчитали колдуньей, скуки ради распустили о ней слухи и сами потом в них поверили. Скучно егерю с женой в одиночестве, но они притворяются, что это не так, и изо всех сил украшают свое жилище всем, что попадается под руку. Ради минимального разнообразия.

На первом этаже ресторана единственный атрибут, говорящий о достатке, – печь с изразцами. Алена представляла, что если к этой печи встать спиной, чтоб ее не видеть, то обстановка вполне могла бы понравиться маме и папе. Вот только пахнет тут официозом, а родители всегда предпочитали дом с его неповторимыми запахами всего, к чему прикоснулась душа. Алена сама-то с грехом пополам привыкла к ресторанам, а они никогда бы не согласились на еду, за которую надо столько платить. Даже если бы их угощали, то и тогда не стали бы есть, кусок бы не полез в горло. А если бы кто-то стал очень сильно настаивать, то попробовали бы что-нибудь, но только из вежливости. Лишь бы от них отстали.

Нет, никак родители Алены не смогли бы быть рядом с ней. Каждый раз она думала об этом, грустила и казнилась, что не может отнести маме и папе попробовать, что ест сама. Вот и сейчас тяжело вздохнула.

Тут отменно кормят, на удивление разнообразно и вкусно.

Но на стульях с прямыми спинками не расслабишься, да и простоват первый этаж, поэтому «общество» всегда поднималось выше, в зал с камином. На втором этаже сказочная обстановка лесного бытия смягчалась широкими окнами, овальными столами и креслами, у которых не только спинки, но и сиденья изгибались услужливо, словно швейцары, чьи глаза по природе своей приспособлены правильно потупиться, а тела владеют секретом, как почтительно склониться перед самым низкорослым гостем. И, конечно, блюда. Пару лет назад здесь же Алена заказала котлету по-средиземноморски. А что, почему нельзя в ресторане съесть куриную котлету с пармезаном? Но официант, подавая ей блюдо, словно стеснялся и откровенно сиял, одаряя ее соседей Волковых морскими гребешками с немного вздутой хрустящей «накрахмаленной» корочкой. Впрочем, может быть, ей это только казалось, ведь сколько раз Алена сдерживала восторженное качание головой, глядя на то, как исполняют свои «па» официанты. Она считала их работу высоким мастерством.

Вот «общество» вплывает, неся свою респектабельность, словно штандарт, участники действа рассаживаются, и даже выражения лиц у всех одинаковые. Официантов не просто не замечают, а свое пренебрежение демонстративно подчеркивают. Смотрят мимо или сквозь. Похожее и раньше было – муж еще до перестройки любил по ресторанам с друзьями ходить. Он и тогда к красивой жизни тянулся. Но за последнее время «общество» заметно «раздуло», и вот она, самая новая мода – глядеть куда-то чуть выше лбов, как будто взгляды застыли, а шеи прострелены миозитами.

Алену всегда подобное отношение к людям коробило, и она, если кто-то из официантов бросал на нее взгляд, благодарно в ответ улыбалась, кивала и говорила «спасибо», когда подавали. Только Леня попросил его не позорить.

– Ты же провоцируешь персонал. Хочешь неприятностей людям? Им не предписано вступать в общение с посетителями.

Алена в то, что Леонид печется о персонале, не поверила и объяснением мужа не прониклась. Но раз он недоволен, то она оставила для официантов едва заметные движения головой. Хоть что-то, чтобы она могла продолжать чувствовать себя человеком.

Одно утешение – еда. Конечно, застолье это всегда развлечение, хотя Алене шведский стол казался куда приятней, там можно взять всего понемножку. А в ресторанах ты обречен на единственный выбор. Она любила пробовать новые блюда, случалось, что заказывала «не то», а потом с сожалением смотрела в тарелку соседа, как в прошлый раз, когда она заказала себе утку в апельсиновом соусе, и этот соус кислил. Рядом Вашко-Лагутина уплетала каннеллони с шампиньонами, моцареллой под каким-то изысканным соусом, Алена вздыхала и думала, что макароны трудно испортить. Она терпеливо ела утку, прекрасно зная, что устроит Леня, если на привкус хотя бы намекнуть.

Самым неприятным моментом оставались навязчивые беседы о ведущих брендах и о крутизне недавних приемов. «Там такой уровень, ну, это нечто!..» – тут у говорящей, ведь это именно женская «обязательная программа», глаза взлетали в поднебесье, плечи поднимались вверх, ладони распахивались настежь. Дальше звучал радостный смех. Никто, конечно, не мог ошибиться, что выше уровнем только Бог.