Родовые дымы. Книга стихов

На пустырях разбойной тризны
перезимуем как-нибудь.
Но, убивая все тревоги,
оберегая чуткий слух,
невинно стелется под ноги
лебяжий пух…

«Заброшены и молчаливы…»

Заброшены и молчаливы
бараки. Стелется вьюнок.
В высоких зарослях крапивы
ржавеет старый чугунок.

Почудилось, что чьи-то будни
не время пресекло, а враг.
Звон тишины, и на безлюдье
невольно ускоряю шаг.

«За иконою окна в сосновой раме…»

За иконою окна в сосновой раме
сонный город да соцветия левкоя.
Застываю перед ней, как в божьем храме
тишины и небывалого покоя.

В блестках звезд голубоватых ночь бездонна,
горизонт – закатных туч самосожженье.
Что в глазах твоих, печальная Мадонна?
Ты ли это,
иль мое же отраженье?

«Наедине с мерцающей звездою…»

Наедине с мерцающей звездою
молчу – и мне в ответ молчит звезда.
Гул улиц иссякает сам собою,
из крана в кухне капает вода,
размеренную ноту повторяя,
и, с треском залетевшей стрекозы,
в звезды, в мое молчание ныряя,
остановились старые часы…

Мои слова… они покрыты пылью,
лежат до срока в вечной мерзлоте,
сегодня обреченные бессилью,
как бледный Бог, распятый на кресте.

«Облака над землею стремительно мчатся…»

Облака над землею стремительно мчатся,
не слышны голоса в опустевшем лесу.
Я приду, чтобы с ним до весны попрощаться,
и треногий этюдник с собой принесу.
А когда возвратятся пропавшие птицы,
уберу со стены желто-красный картон
и отправлю его среди хлама пылиться,
только это потом, это будет потом.
А пока я читаю неясные знаки письмена
перепутанных мокрых ветвей
голых ив и осин в придорожном овраге,
и на сердце все чище, грустней и больней.

«Сменилось поколение травы…»

Сменилось поколение травы.
И ангелы ко мне благоволили,
любя, – и берегли и сохранили,
но две морщинки бритвою судьбы
прочерчены у век – цена за бред
ночей бессонных, горьких откровений,
тревоги неизбывной и сомнений,
житейских поражений и побед…
И промолчу у зеркала в тиши,
разглаживая тонкий шрам рукою,
о милости,
когда саднят и ноют
незримые царапины души.

Черный квадрат

Символ мироздания эпохи —
самый первый изначальный знак.
Не мистификация ль пройдохи —
втянутый в картон квадрата мрак?

В нем ни осознанья, ни сознанья
преимуществ зла или добра,
первый шаг в процессе созиданья,
а по сути – черная дыра.

«Весною раннею убоги…»

Весною раннею убоги
странноприимные леса:
на сиротливые дороги
упали в лужи небеса.

В тепле, нагрянувшем до срока,
благослови метелей дни,