Дом, у которого вынули душу

Я перепробовал все, чтобы сделать Хозяйку счастливой. Я отдал ей все вещи Карины, которые могли подарить ей теплые воспоминания, но она плакала. Я отдал ей фотоальбом, но она плакала. Я не прогнал бывшего Хозяина, но она все равно плакала. Люди… Они такие странные – я до сих пор не могу понять их. Они плачут в счастье, умеют смеяться в горести, могут раздуть из мухи слона, но порой не видят очевидного. Я перепробовал все, что мог, осталось последнее средство. Надеюсь, оно поможет, и тогда Хозяйка станет снова счастлива.

Немое кино

София проснулась от неясного шума, плавно вливавшегося в ее комнату сквозь открытую дверь. Вместе с ним до нее долетал отблеск неяркого, мерцающего света. Женщина прислушалась: в доме не было слышно ни единого звука, кроме тихого стрекота. София осторожно встала с кровати и на цыпочках вышла в коридор. Свет и звук доносился из комнаты дочери. Прижимаясь к стене, она крадучись добралась до приоткрытой двери и заглянула внутрь.

На стене, напротив детской кровати, как на большом экране, шел фильм – фигуры беспорядочно бегали, подпрыгивали, пропадали и снова появлялись. Проектора (если он был) София не увидела – луч света бил как будто прямо из стены. Женщина вошла в комнату, но невидимый киномеханик не заметил ее, так как кино продолжалось.

– Алекс, это ты? Игорь? Это не смешно! Где вы? Кто это сделал?

Софию начала охватывать паника, но потом она посмотрела на пляшущие кадры и обомлела. Там, на стене, во всех оттенках сепии, снятая нервной, дрожащей рукой пробегала вся их – ее, Алекса и Карины, – жизнь: ремонт, переезд, свадьба, праздники, рождение Карины, первые шаги девочки, ее первый день рождения и многие другие маленькие, но важные для семьи события. Не отрывая взгляда от фильма, София наощупь села на кровать дочери и не отрываясь смотрела, смотрела, смотрела…

Наконец фильм начал подходить к концу –кадры стали рваными, будто обожженными по краям. На этих кадрах была только Карина. Она стояла спиной к оператору посреди сада и смотрела куда-то вдаль.

– Карина, – шепотом позвала ее София.

И внезапно девочка обернулась. Она была такой, какой София запомнила ее последний день рождения: белая футболка с единорогом, розовая плиссированная юбочка, белые носки и розовые же кеды. На голове – две тоненькие косички. На лице – счастливая улыбка. Закат золотился за ее спиной, подсвечивая выбившиеся волосы, и создавалось впечатление, что она окутана золотым сиянием. Карина улыбнулась, привычным движением убрала волосы с глаз и вопросительно уставилась на Софию.

– Карина, детка! Ты меня слышишь?

Девочка молча улыбнулась и кивнула.

– Девочка моя, вернись! Вернись ко мне! Мы будем счастливы, все будет как прежде, даже лучше – только вернись.

Карина улыбнулась снова – на этот раз печальной, какой-то взрослой улыбкой, отрицательно покачала головой и начала что-то говорить.

– Я не слышу тебя! Что ты говоришь? – закричала София, затем обернулась к невидимому киномеханику и замахала руками. – Эй! Эй, там! Сделайте громче! Я не слышу дочь!

Но ничего не произошло, только где-то за гранью видимости стрекотал проектор.

София повернулась к стене – Карина все еще говорила. «Я люблю тебя, мамочка», – по губам дочери прочла София, а потом изображение исчезло, и комната погрузилась в темноту.

– Нет, Карина! Нет! Верните ее! – София бросилась к стене – туда, где мгновение назад стояла Карина: улыбающаяся и живая.

Женщина ощупывала стену в надежде найти потайную кнопку, которая снова запустит фильм. Она рыдала, стучала кулаками в стену, проклинала всех богов, давала немыслимые клятвы, предлагая свою жизнь в залог. Но все было тщетно. Обессилевшая, София заползла на дочерину кровать и, сотрясаясь в рыданиях, провалилась в сон.

Следующим утром она проснулась разбитая – сон на детской кровати в три погибели не прошел даром. Однако это не испортило ее настроения. София была на взводе и не могла сидеть на месте: перестирала вещи, убралась во всем доме, вычистила снег во дворе и даже помыла окна. Дом и двор блестели чистотой, а сама София не находила себе покоя. Ее возбуждение достигло пика, ей казалось, что вот-вот сейчас произойдет какое-то чудо. Так бывает, когда в детстве ждешь Новый год. Но, как и в случае с Новым годом, время шло, а никакого чуда не происходило. Нервы Софии были на пределе, она металась от окна к окну, перекладывала подушки на диване, оправляла никем не тронутые гардины на окнах. Она даже пыталась читать, но не смогла уловить ни единого слова в книге.

Когда напряжение достигло своего максимума, София пошла на кухню и достала из шкафа коньяк, принесенный вчера Алексом. Открывая бутылку, она порезалась этикеткой, кровь начала капать на стол. София зашипела и сунула палец в рот, ощутив солоноватый привкус крови. С пальцем во рту и бутылкой коньяка в руке, она стояла посреди кухни и думала («О боже, ну и дурацкие мысли») о том, как пить: с горлышка или все же налить в бокал. Затем, махнув рукой, приложилась к бутылке и сделала несколько больших глотков. Спиртное опалило горло, камнем упало на дно пустого желудка и обжигающими парами поднялось в нос. От этого на глазах выступили слезы. София крякнула, но сделала еще несколько глотков.

Напряжение по-прежнему не отпускало ее, хотя заметно ослабло. София чувствовала, как отяжелела голова, руки и ноги налились ватной легкостью, а суставы стали похожи на хорошо смазанные шарниры. Пошатываясь, она добрела до гостиной и легла на пол, не выпуская бутылку из рук. Глядя в потолок, она вспомнила вчерашнее «кино» и, не имея сил сдерживаться, закричала вверх:

– Ну давай, где ты! Покажи мне Карину снова! Или слабо?

Долгое время ответом ей была тишина. Внезапно она услышала тихий отдаленный скрип, больше похожий на стон – в дверном проеме появился слепой старец. От страха София почти перестала дышать и, парализованная им, не могла пошевелиться. Старик приближался – не шел, а будто плыл над полом. Внезапно его лицо оказалось рядом с лицом Софии, он дышал ей в ухо, и дыхание его отдавало пылью, слежавшимися тряпками, сухой бумагой и чем-то еще – терпким и затхлым. Краем глаза она увидела, что старик открыл рот, рывком взмыл вверх и опустился куда-то за голову Софии. Освободившись от его гипнотизирующего взгляда, она смога повернуть голову.

Старик повис в воздухе в нескольких сантиметрах от пола. Ноги его ниже колен растворялись белесой дымкой. Тощие руки были раскинуты в стороны, голова поднята вверх – так обычно изображают распятого Христа. Широко открытые глаза занимали все бледное худое лицо – они были настолько большие, что вытеснили даже нос и рот. Из глаз вырывались два потока света и упирались в потолок. София проследила за ними взглядом и обмерла – на потолке она видела вчерашнее «кино». Она лежала на полу, пила коньяк и смотрела на Карину: смешные, милые, комичные, нежные моменты. Все то, что она помнила о своей дочери, все то, что она забыла о ней – все пронеслось перед ее глазами немым кино. Она была единственным зрителем. Единственным критиком. Самым строгим, самым безжалостным критиком. К себе самой.

Когда фильм кончился, София молча встала и, не глядя на старца, направилась на кухню – там, на столе, лежал ее телефон. В журнале вызовов она нашла номер Игоря, набрала его и, стараясь не замечать старика, маячившего сзади, стала ждать ответа. Через несколько секунд в трубке раздался приятный женский голос автоответчика: абонент занят, но Вы можете оставить свое сообщение.

– Игорь, привет. Это София, но ты и так понял, – она покосилась на старика. – У меня все хорошо, но, знаешь, на всякий случай: запасные ключи от дома лежат за гаражом под каштаном, ты увидишь – там фигурка гнома стоит. Вот. Ну, пока.

Допив остатки коньяка, София оставила пустую бутылку на столе и скрылась в ванной. Бутылка, будто кто толкнул ее, пошатнулась, но не упала. Через минуту из ванной донесся шум воды – София набирала ванну. Опорожнив в нее полбутылки пены, она прибавила напор. Вода взбивала огромные валы пены, и совсем скоро ванна скрылась под их натиском. София выключила воду и с удовлетворением посмотрела на дело рук своих. Вода в ванне была настолько горячая, что над ней поднимался пар. Скинув с себя всю одежду, она погрузилась в горячую воду. Пена скрыла ее почти с головой.

Женщина лежала, прислушиваясь к тихому потрескиванию – это лопались тысячи маленьких пенных пузырьков. Глубоко вдохнув, София ушла под воду. Она лежала и ждала, когда потеряет сознание от недостатка кислорода. Но жжение в легких заставило ее вынырнуть на поверхность и судорожно глотнуть воздух.

– Слабачка, – проворчала она, отплевываясь от пены, попавшей в рот.

Сквозь слипшиеся от воды ресница она увидела силуэт. Протерев глаза, София вскрикнула – перед ней стояла Карина.

– Привет, мамочка, – улыбнулась девочка и села на край ванны.

– Привет, – осторожно ответила женщина, смотря куда-то в бок, потому что боялась смотреть на дочь прямо – а ну пропадет!

– Мам, ты не плачь, пожалуйста, у меня все хорошо.

– Правда?

– Да, ты только не плачь. Там, где я сейчас, мне хорошо. Но когда ты плачешь, мне становится плохо и тяжело, свет гаснет, становится холодно.

– Обещаю, я не буду плакать, детка, – произнесла София, утирая слезы дрожащей рукой.

– Да, там хорошо, – вздохнула Карина, – только вас с папой не хватает. Мне порой так скучно.

– Карина, солнышко, знала бы ты, как я по тебе скучаю, – в порыве нежности София хотела взять дочь за руку, но та отпрянула.

– Не надо, мама, ты же знаешь, что ты не сможешь, – грустно покачала головой Карина.

– Да, да, конечно, я не буду. Только пожалуйста, не уходи!

– Мамочка, мне пора, – голос девочки начал слабеть. – Я очень тебя люблю и очень по тебе скучаю.

– И я люблю тебя, солнышко! Не уходи! – София вскочила на ноги, отчаянно рванулась за дочерью, но поскользнулась и упала, ударившись затылком о край ванной. Тело женщины погрузилось в воду, остатки воздуха всплыли на поверхность воды нестройным потоком пузырей. Внезапно дом содрогнулся от фундамента до крыши, хлопнула дверь кухонного шкафа, дверь холодильника, стиральной машины – и очень скоро все незакрытые двери начали хлопать, посуда гремела и звенела на все лады. Все лампочки единовременно взорвались, и дом погрузился в темноту. Через мгновение грохот смолк также внезапно, как и начался

***

– Да возьми же ты трубку! – нервно приговаривал Игорь, нарезая круги вокруг офисного стола, но трубка отвечала ему длинными гудками.

За последние полчаса он переслушал сообщение от Софии несколько десятков раз, и с каждым разом беспокойство его увеличивалось. Совещание должно было вот-вот начаться, и ему, как руководителю компании, следовало не то, что присутствовать, а проводить его. Подчиненные начали постепенно подтягиваться, поэтому Игорю не оставалось ничего иного, кроме как отложить телефон и начать совещание.

Время тянулось бесконечно, но даже этой пытке пришел конец. Дождавшись, когда последний сотрудник выйдет из кабинета, Игорь бросил все и, игнорируя попытки секретаря выяснить, что планировать на завтрашний день, кинулся к машине. Простояв в пробках и на светофорах почти час, он наконец подъехал к знакомым воротам.

Во дворе царила тишина. Не светилось ни одно окно. Игорь нажал на кнопку видеофона, но тщетно – никто не ответил и не открыл. Он набрал Софию еще раз, но безуспешно. Дернул за ручку ворот – закрыто. Пару минут он постоял в задумчивости, затем аккуратно подогнал машину к забору, залез на нее, перемахнул через ограждение, приземлился в сугроб и, оскальзываясь на раскисшем газоне, пошел к дому. Дом, как он и опасался, был закрыт.

Прослушав сообщение от Софии еще раз, он прошел за дом, нашел каштан (хотя, видит бог, ему, городскому жителю, найти каштан в этой куче голых деревьев было весьма непросто), достал ключи и, замешкавшись у входа, зашел в дом.

Стоя в темноте прихожей, он прислушался к дому. Скрипы, вздохи и шорохи окутали Игоря. Ни единого лучика света не пробивалось в прихожую. Было то колыхание воздуха или его собственные расшалившиеся нервы, но Игорю показалось, что рядом с ним кто-то есть. А еще был запах – тот самый, что он почувствовал на чердаке, когда вытаскивал из-под завала Карину: запах сухой пыли, старых бумаг и сопревшего тряпья. Наваждение длилось всего несколько секунд, но Игорю стало неуютно – откуда-то из глубин всплыли детские страхи темноты и опасных монстров, захотелось включить свет. По памяти нащупав выключатель, он нажал его, но ничего не произошло.

– София, – позвал он. – Это Игорь