Fide Sanctus 1

Из колонок мурлыкал Океан Эльзы, а в окно стучалась полуночная атмосфера – и кованый фонарь за ним походил на живописный факел среди мрака.

Интересно было бы послушать и ещё про категории модальности.

И про эмотивную функцию языка. И про инверсию.

– Даже про архаизмы отлично заходило! – с жаром воскликнул Адвокат.

Было невероятно легко говорить и слышать… слышать и говорить.

Терять окончания фраз в её внимательном взгляде, логику текста – в её опасном интеллекте, а судороги самолюбия – в её обезоруживающей искренности.

Терять и теряться.

В ней чувствовалась необычайная вдумчивость и пытливость. Открытость новому. Беспечное доверие к реальности. Остроумие. Любознательность.

Откровенная уязвимость искренней души.

И вместе с тем смелая, решительная и безоговорочная вера в свои мысли.

У её слов хотелось греться, как у июльского костра.

Слушая его, она выстукивала пальцами какой-то ритм, и этот ритм просился на струныгитары почему-то совсем не раздражал. А в воротнике белой рубашки поблёскивали едва различимые – потому что шея совсем не напряжена – тоненькие сухожилия.

Тоненькие? Ты взялся за уменьшительно-ласкательные суффиксы? Ласкательные?

В горле внезапно что-то ухнуло вниз от этого слова.

Прикрыв глаза, парень поменял руки и рывком схватил гантель в левую.

Ласкательные суффиксы. Тонкие бледные пальцы.

Ласкать тонкие бледные пальцы с короткими не накрашенными ногтями.

Прокурор красноречиво цокнул языком и махнул ладонью, словно говоря: «Мои полномочия всё».

Её мысли были невероятно интересными.

Даже не верилось, что они женские.

– Как же она увлечена темой своей курсовой, – мечтательно протянул Адвокат, игнорируя кислую личину обвинителя. – Поразительно. И заразительно.

– Смотри, – завладел вниманием Хозяина Судья. – Оказывается, можно с существом женского пола делиться тезисами и чертить на салфетке классификацию интенций.

Существом женского пола.

Святослав хмыкнул и швырнул в угол надоевшую гантель.

Именно «существом женского пола» безупречная Марина называла всех, хотя бы отдалённо похожих на небезупречную Веру.

Повернувшись со спины на живот, чтобы перейти от пресса к отжиманиям, Елисеенко вдруг осознал, что за всю беседу он ни разу ни разу! не сравнил Уланову с Мариной.

* * *

Прищурившись, я любуюсь золотой и мятной лентами.

Сегодня объекты моего наблюдения непомерно довольны.

Оттого доволен и я.

Я ласково глажу зеркало, и мне кажется, что я глажу сами ленты.

Мне давно было пора отдохнуть от тяжёлых мыслей.

– Уже нужно вмешиваться? – негромко интересуется моя напарница.

В глубине зеркала переливаются девять букв мятного цвета.

Это имя второго объекта.

– Не нужно, – хрипло отзываюсь я. – Пока не вмешиваемся.

– Пока всё по плану? – недоверчиво переспрашивает она.

Она берёт в руки пухлый фолиант с моего стола, и из него выпадает блестящая закладка.

– По плану, – мягко подтверждаю я, глядя, как она листает пергаментные страницы. – Не забудь, откуда выпала закладка, пожалуйста.

Теперь в зеркале горят четыре золотые буквы.

Это имя объекта первого.

– По твоему плану или по их? – рассеянно спрашивает она.

Она знает, что спрашивать это незачем, но вопросы помогают ей не тревожиться.

Разместив закладку между нужными страницами, она складывает на груди бледные руки.

– А разве это не одно и то же? – слышу я свой голос.

Девять мятных и четыре золотые буквы внутри зеркала торопливо сливаются в сияющий бирюзовый шар.

ГЛАВА 4.

– Да ладно, Леопольд, заливаешь. Три раза, да брось, – одарив Олега ехидным взглядом, Варламов отправил окурок в урну и прищурился.

– Хорош дымить, Варлам, задушил, – хмуро пробормотал Елисеенко, сидя на сыром бордюре. – Нужно быть мёртвым, чтобы дерьмо это обонять.

Студенты медленно текли из универа в курилку под открытым небом и спустя пару минут так же вальяжно возвращались обратно.